* * *
Едем.
Эсэмэска пикнула, от Коваленка. Спрашивает: еще не вернулась?
– Ленусь, хочешь семечки?
– Не, мам.
Тошнит меня от этих ваших семечек.
– А бутербродик? Один?
– Вода есть?
– На.
– Это спрайт.
– Я думала, ты спрайт просишь.
– Я воду.
– А он, знаешь, как лимонад. Ты помнишь, как лимонад любила?
– Я компот любила. Воды обычной можно?
– И лимонад тоже. Подожди, вот твоя вода. "Священный источник", надо было еще пару бутылок. Тут в составе серебро и еще что-то, врут, как всегда. Кто еще будет пить, поднимай руки.
Что-то мама веселая. Ловлю в зеркальце ее лицо. Накрасилась. Что это с ней?
– Лен, а что ты так в церкви долго? – Мама заканчивает шуршать пакетами. – Мы уже за тобой идти собирались. Десять минут, десять минут…
– Встретила там. Помнишь, Лира Михална, физручка?
– Кого? Подожди… Гадалку эту?
– Да. Полы там моет.
– Ой! Да ты что! Надо же, сколько ж лет, ей тогда уже было за очень. А что меня не позвала? Помню, конечно. Конечно, помню. Лира Михална такая… А ты ее как узнала, ты ж маленькая была?
– По голосу. Голос у нее.
– Ой да, прокуренный. Как запоет утром по динамику!
– Лидусь, это Высоцкий пел, – говорит папа.
– Высоцкий? А мне помнится, что сама, она ж самодеятельница такая была… А теперь вот, значит, уверовала. Ну и правильно, уже и возраст такой. А ведь мне тогда правду нагадала, и про тебя, Коль, слышишь, всю твою подноготную. А о чем вы с ней разговаривали?
– Да ни о чем. О чем они в церкви… Исповедайся, то-сё.
– И я тебе то же самое. Хочешь, как приедем, сразу отцу Андрею позвоню?
– Мам, оставь меня в покое.
– А что "в покое"? Ты сама, вон, из церкви в слезах пришла.
– Да в каких слезах?
– Вот в таких. И отец видел, правда? Что глаза у тебя на мокром месте были.
– Мама, я повторяю, оставь меня в покое.
– Да и пожалуйста, я тебя вообще… Если б ты сама в покое была. Полгода уже током бьешь! Уже сама даже своих слез не видишь.
– Я последний раз очень прошу…
– Сердце кровью обливается! Кто у тебя еще близкие? Кто еще тебе так, как мы? Поехали сюда с тобой, все твои фантазии на задних лапках исполняли!
– Лидусь, не отвлекай ее за рулем…
– Ничего страшного, пап. Давайте все выскажемся. Кто еще хочет свои пять копеек вставить, пожалуйста!
– Лен…
– Пожалуйста! Нет желающих? Тогда давайте я скажу.
– Николай, дай мне сумку, там валидол!
– Лен, мать пожалей!
– А ты ее сам очень жалел тогда? Когда уходил? Когда так дверью хлопнул?
– Ну, зачем так?
– Затем… В общем, дорогие мои и хорошие… Всем вам большое спасибо. Но спектакль закончился. Всё. Всем спасибо.
– Лена, зачем в конце все портить?
– Почему "портить"? Сыграли все неплохо, особенно наша приглашенная звезда, Лев Аскольдов, поаплодируем! Ну, аплодируем, громче! Ну, громче же!
– Лена!
– Господи…
Чуть не врезаюсь, машину заносит влево…
– На, попей еще.
Мотаю головой.
Пустое поле, лес вдали, машины проносятся.
Подходит мама:
– На, кофту накинь.
– Как сердце? – спрашиваю.
– А насчет нас с мамой, – говорит папа, – мы тут решили попробовать снова объединиться.
Я смотрю на них:
– А как…
– Мы с Адой давно уже как кошка с собакой.
Вот, значит, почему тогда приперлась. "Шарфик! Шарфик!" Бедная.
– А что раньше не сказали?
– Сами только вчера решили.
Проезжает грузовик. Автобус. Вспоминаю Гену. Он бы меня сейчас коньяком своим поганым напоил, и все было бы хорошо.
– Ну что, ты как, Леночка? Может, поедем уже? Ты в состоянии?
– В состоянии.
Сажусь за руль. Лёник все сидел здесь, в мобильном копался.
Кладет мне ладонь на колено.
– Пристегнись, пикает.
Пристегивается, не убирая ладони. Ладно, пусть. Мне уже все равно.
Мама спит у папы на плече. Папа тоже посапывает. Вот нервная система, супер.
Еще одна эсэмэска. От Коваленка.
– Может, прибавишь скорость? – смотрит Лёник.
– Ты тоже заметил?
– Уже минут пять сигналит.
Смотрю в боковое. "Жигуль" обшарпанный.
Снова мигает.
Прибавляю скорости, отрываемся.
"Жигуленок" исчезает.
Темнеет.
Лёник шепотом:
– Лена, надо поговорить.
– А зачем?
Гладит меня по щеке, шее.
– Граждане пассажиры, не отвлекайте водителя… И тут – не надо… Хочешь, чтобы я во что-то врезалась, да? Ну не надо здесь. Родители же, ну…
Ну что с этими его руками делать? Ладно, сижу терплю.
– Лен… Еще прибавь.
– Что?
– Догоняют.
– Может, остановимся?
– Нет, не надо. Это, наверное… которые нас в Бултыхах пасли.
– Думаешь, это…
– Я же специально, говорю, все время за тобой ходил.
– Так. Если ты хочешь, чтоб оторвались, убери руки. Вот так.
Блин!
Железнодорожный переезд, шлагбаум, торможу.
– О-х…
Родители открывают глаза. Лёня смотрит в потолок.
"Жигуленок" тормозит сзади.
Дверца распахивается, выскакивают какие-то мужики.
Из "жигуленка" почти вываливается Генка. Голова в бинтах.
Бегут к нам, волоча Генку.
Генка машет букетом роз в забинтованных руках.
Долго ищу ключи.
Нащупываю, вытаскиваю. Падают. Руки трясутся.
Поднимаю. Смотрю на дверь. Нет, ничем не обмазана. Чистая.
– Ну, вот и дома…
Вожусь с замком.
Нет, изнутри. Лешка, значит, уже приехал.
Звоню, шаги за дверью.
Стоит заспанный.
– Привет! На, сумку возьми…
– Привет, мам.
Что это с ним, уже года три "мама" не говорил. Берет у меня сумку.
– Что стоишь? Иди отнеси в комнату мне.
Сейчас выдаст что-нибудь свое фирменное.
Нет, идет, относит. Молча.
– Леш… Все нормально?
– Что?
– Хорошо съездил?
– Супер. Я тебе тоже сбросил.
Что сбросил? Фотки. Стягиваю куртку, кед пытаюсь ногой снять.
– А что мне не звонил?
– А у нас мобильные, по правилам, собрали, мы же крестоносцы, я тебе эсэмэску бросил.
– Эсэмэску? Да… – Прохожу по коридору, на кухню. – Слушай, а что у нас так чисто, а? Сына, ты что, сам… убрался?
– Не, это Лена. А я ей помогал.
– Какая… Лена?
– Из 11-го "Б". Моя девушка. Я ее в лесу от дракона защитил.
– А, от дракона… Понятно.
– Ну, это по игре, короче, такие правила.
– Не, я поняла. Ты ее спас от дракона, и она пришла и вылизала нам всю хату…
– Мам, что с тобой? Она очень хорошая. И у нас серьезные отношения.
– Ты с ней… Вы с ней уже…
– Нет! Мама, я же сказал, у нас с ней серьезные отношения.
– Леш, повтори, пожалуйста.
– Что серьезные?
– Нет, как ты меня назвал.
– Как? Мама.
– Повтори вот это.
– Мама. Мама… Еще?
– Не забывай меня так называть, ладно?
Старый дедушка Коль был веселый король.
Громко крикнул он свите своей:
– Эй, налейте нам кубки,
Да набейте нам трубки,
Да зовите моих скрипачей, трубачей,
Да зовите моих скрипачей!
Принцесса хватает Короля за парик и макает в торт.
По залу ползет запах пены для бритья. Публика хлопает.
– Лев Аскольдов? – В фойе дожидается человек в форме; рядом пара актеров, еще в гриме. – Пройдемте.
Уменьшающееся здание театра в заднем стекле машины.
Были скрипки в руках у его скрипачей,
Были трубы у всех трубачей,
И пилили они, и трубили они,
До утра не смыкая очей.
Старый дедушка Коль был веселый король.
Громко крикнул он свите своей:
– Эй, налейте нам кубки,
Да набейте нам трубки,
Да гоните моих скрипачей, трубачей,
Да гоните моих скрипачей!
Вот и полтора года пролетело. Даже больше.
Вот эта, да, вот эта, за левым столиком, это я. Узнали хоть? Ну вот, рукой помахала.
Говорят, поправилась, понятно отчего. Но что мне идет. Правда? Да ладно!
Да, специально пришла пораньше, от "строгого режима" отдохнуть.
Ну что рассказать?
С Геннадием Михалычем мы все-таки расписались. Да, вот колечко… Мне тоже показалось, когда выбирали. Вдвоем ходили.
Девочка у нас родилась, Катенька. Да, та самая, которую из Бултыхов "привезла". Копия Геннадий Михалыч, вот такие щеки. Честно сказать, колебалась. Суд на носу, фирму закрывать надо. И на тебе бонус в виде токсикоза. Целые дни с "белым другом". Генка настоял. И Лешка. Да, Лешка. Зашла к нему такая после УЗИ. "Сына, ты уже взрослый, в январе пятнадцать, поэтому с тобой уже напрямую советуюсь. Ты готов, что у тебя сестренка родится и Гена к нам переедет? Я сама не знаю, готова я или нет, суд на носу и с бизнесом, сам знаешь, какая жопа. Скажешь, чтоб я сделала аборт, пойду и сделаю".