Роман классика американской литературы Джона Фанте (1909–1983) - это история о молодом итальянце Артуро Бандини, который приезжает в Лос-Анджелес, чтобы начать новую, "американскую", жизнь и снискать славу знаменитого писателя. Но случайная встреча с мексиканской красавицей Камиллой, разливающей пиво в дешевом "Колумбийском буфете", в одночасье рушит его планы…
…Однажды я взял очередную книгу, раскрыл и попробовал почитать.
Через несколько мгновений я уже нес ее к столу, словно человек, который среди груды хлама обнаружил золотой самородок… Наконец-то я нашел человека, который не боялся эмоций. Юмор и боль перемежались с поразительной простотой.
Начало было таким неистовым, что повергло меня в шок, как неслыханное чудо.
Чарльз Буковски
Содержание:
ПРЕДИСЛОВИЕ 1
ГЛАВА ПЕРВАЯ 1
ГЛАВА ВТОРАЯ 3
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 5
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 7
ГЛАВА ПЯТАЯ 8
ГЛАВА ШЕСТАЯ 9
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 10
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 11
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 12
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 14
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 16
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ 19
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ 21
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ 24
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ 25
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ 27
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ 30
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ 32
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ 34
Джон Фанте
Спроси у пыли
Моей жене Джойс, с любовью
ПРЕДИСЛОВИЕ
Я был молод, голодал, выпивал и пытался стать писателем. Читал я в основном в лос-анджелесской публичной библиотеке. Но ничего из прочитанного никоим образом не соотносилось ни с моей жизни, ни с жизнью улиц и людей, окружавших меня. Казалось, всех занимали только словесные трюки, и чем человек больше преуспевал в этом, тем лучшим писателем он считался.
Такие тексты были смесью изысканности, ремесла и формы, и это читалось, завлекало, проглатывалось - и забывалось. Удобное изобретение - очень прилизанная и безобидная Словесная Культура. Еще у русских дореволюционных писателей можно было отыскать признаки страсти и авантюризма. Были исключения, но встречались они так редко, что прочтение их не занимало много времени, и я снова оказывался среди бесчисленных рядов нескончаемо унылых книг. Особенно негусто с приятными исключениями было среди современных писателей.
Я открывал книгу за книгой. Им что же - нечего сказать? Никому нечего прокричать?
Пришлось попытать счастье в других разделах библиотеки. Секция "Религия" была сплошным непролазным болотом - для меня. Я устремился в "Философию". Мне попалась пара жестких озлобленных немцев, которые воодушевили меня, но и они вскоре иссякли. Я взялся за "Математику" и завяз в ней так же, как и в "Религии". Мне уже стало казаться, что такой литературы, о которой я грезил, просто не существует.
Я принялся за "Геологию". Поначалу это было любопытно, но лишь поначалу.
Я наткнулся на книги по "Хирургии", и они мне приглянулись: в них было много новых слов и великолепные иллюстрации. Особенно мне понравились и больше всего запомнились операции на брыжейке ободочной кишки.
В конце концов я покончил с "Хирургией" и вернулся в большой зал художественной литературы. (Я никогда не посещал библиотеку, если мог купить какого-нибудь дешевого пойла. Это место идеально подходило, когда не было ни выпить, ни закусить и домовладелица гонялась за мной, требуя деньги за просроченную ренту. К тому же в библиотеке можно было бесплатно воспользоваться туалетом. Я видел в залах множество лоботрясов, подобных мне, которые засыпали, не успев раскрыть книгу.)
Продолжая бродить по залу художественной литературы, я снимал книги с полок, прочитывал несколько строк, несколько страниц и ставил на место.
И вот однажды я взял очередную книгу, раскрыл и попробовал почитать. Через несколько мгновений я уже нес ее к столу, словно человек, который среди груды хлама обнаружил золотой самородок. Строки катились за строками легко от страницы к странице, сливаясь в единый поток. Каждое предложение обладало собственной энергией, его сменяло следующее, еще более энергоемкое. Из этих энергий складывалась форма страницы, она была высечена из них. Наконец-то я нашел человека, который не боялся эмоций. Юмор и боль перемежались с поразительной простотой. Начало было таким неистовым, что повергло меня в шок, как неслыханное чудо.
Я записал книгу на свой формуляр и понес домой. У себя в комнате я улегся на кровать и продолжил чтение, но уже задолго до того, как я дошел до конца книги, я знал, что этот человек открыл свой стиль письма, совершенно ясный и отчетливый. Книга называлась "Спроси у пыли", а ее автором был Джон Фанте. Его влияние на мое собственное творчество я буду ощущать всегда. Я закончил "Спроси у пыли" и отправился в библиотеку на поиски других книг Фанте. Я отыскал две: "Даго темнокожий" и "Подожди до весны, Бандини". Они были столь же хороши, написанные нутром и с открытым сердцем.
Да, Фанте произвел на меня колоссальное впечатление. Вскоре после того, как я прочитал его книги, я сошелся с одной женщиной. Она выпивала пуще меня, мы постоянно скандалили, и часто я орал на нее: "Не называй меня падлой, я Бандини, Артуро Бандини!"
Фанте стал моим Богом, и я знал, что Боги должны хранить одиночество, каждый не мог пойти и постучаться в их двери. И все же я пытался угадать, в каком месте на Энжелс-Флайт он жил, я воображал, что, возможно, он и по сей день там обитает. Почти каждый день я прохаживался по этой улице и думал: может быть, в это окно влезала Камилла? А не эта ли дверь его отеля? Тот ли это вестибюль? Но так никогда и не узнал.
И вот теперь, тридцать девять лет спустя, я перечитал "Спроси у пыли" - и впечатление мое не изменилось: книга действует, как и другие работы Фанте; но все же это мое любимое произведение, потому что оно стало первым моим открытием чуда.
В 1979 году, уже при других обстоятельствах, я все-таки встретился с автором. В жизни Джона Фанте было много всего. Это история необыкновенной удачи, страшной судьбы и редкого мужества. Придет день, и она будет рассказана, но я чувствовал, что он не хотел говорить об этом при нашей встрече. Поэтому позвольте мне сказать только одно: его проза, как и его жизнь, есть суть одного и того же - это мужество, искренность и страсть.
Этого достаточно. Теперь эта книга ваша.
Чарльз Буковски
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Как-то ночью я сидел на кровати в своей комнате, которую арендовал в самом центре Лос-Анджелеса на Банкер-Хилл. Для меня это была очень важная ночь, потому что мне предстояло сделать выбор - или я плачу, или выметаюсь. Так сообщалось в записке, которую подсунула мне под дверь хозяйка. Серьезная проблема, заслуживающая пристального внимания. Я разрешил ее так: выключил свет и лег спать.
Проснувшись утром, я дал себе обет заниматься физкультурой и безотлагательно приступил. Я выполнил комплекс упражнений на гибкость и принялся чистить зубы. Почувствовав привкус крови и осмотрев щетину зубной щетки, я припомнил ее хвастливую рекламу. Покончив с гигиеной, я отправился выпить кофе.
Я пришел в кафе, в которое обычно ходил, уселся за длинную стойку и заказал кофе. На вкус напиток очень напоминал кофе, но пяти центов он не стоил. Я выкурил пару сигарет, просмотрел результаты игр Американской лиги, демонстративно игнорировал игры Национальной лиги и с удовлетворением отметил, что Джо Ди Маджио все еще не уронил честь итальянцев, лидируя в лиге как самый результативный игрок.
Отличный удар у этого Ди Маджио. Я вышел из ресторана и остановился, представляя себя на месте Джо: бросок, удар - и я выбиваю мяч за пределы поля. Затем двинулся вниз по улице по направлению к Энжелс-Флайт, соображая, чем же заняться. Срочных дел не было, и я решил просто погулять по городу. Спустился до Оливковой, прошел мимо грязно-желтого дома, стены которого были еще сырые от ночного тумана, прямо как моя промокашка на столе. Я думал о своих друзьях Изи и Кэрол, которые до отъезда в Детройт жили в этом доме, вспоминал ночь, когда Кэрол ударила Изи, потому что она была беременна и хотела оставить ребенка, а он нет. Малыш родился, но больше у них ничего не было. В памяти всплывали детали и подробности внутреннего быта этого дома: запах мышей и пыли, старухи, млеющие в вестибюле в жаркий полдень, и пожилая женщина с удивительно красивыми ногами. И еще был там лифтер - калека из Милуоки, который презрительно усмехался всякий раз, когда вы называли свой этаж, давая понять, что такой специфический этаж мог выбрать только круглый идиот. Вот такой вот лифтер, всегда рядом с ним в лифте находился поднос с сэндвичами и бульварным журнальчиком.
Затем я пошел вниз по Оливковой мимо ужасных построек, от которых веяло историями об убийствах. Дальше по Оливковой до филармонии, тут я припомнил, как мы с Хелен ходили слушать хор донских казаков и я страшно скучал, и из-за этого у нас произошел скандал. И еще я вспоминал, как была одета Хелен - в белое платье и у меня ныла поясница, когда я касался его. Ох уж эта Хелен! Но и ее уже нет рядом.