- Когда акула с животом. Оттуда может выпрыгнуть живой акуленок.
Дом, состоявший из крошечного подобия жалкой гостиной и спальни за камином, где еле-еле помещалась кровать, казалось, был тесен Брудеру.
- Для чего вы приехали, мистер Блэквуд?
- Просто так… Скажем, с дружеским визитом.
- В такой вечер, по-моему, лучше дома сидеть.
- Я и ехал домой, но решил, что все-таки загляну к вам. Вдруг вы что-нибудь надумали?
- Я надумал, еще когда мы с вами утром разговаривали. Это моя земля, - сказал Пэл и, помолчав, добавил: - И мой дом.
- Верно, но вот только времена сейчас интересные. Все меняется - места, люди, вещи. Ведь скоро наступит вторая половина двадцатого века, и, как говорят, она совсем не будет похожа на первую.
- Так говорят, да?
- Я тоже так думаю. А еще говорят, что война кончится.
- Понятно, кончится. Войны всегда кончаются.
- Но уже совсем скоро, мистер Брудер. Через год, самое большее - полтора. Я вот что хочу сказать: вам, возможно, надо подумать о том, как подготовиться.
- К чему это подготовиться?
- К жизни после войны.
- Я с последней войны готов к этой жизни.
Блэквуд никак не мог понять, что не так с его собеседником: его правильная речь не вязалась со скупыми движениями; от его крупного тела веяло спокойствием и сдержанностью. Брудер напоминал настоящего первопоселенца Запада, и Блэквуд, глядя на него, как будто видел перед собой ожившего героя калифорнийской истории.
- Я вижу, вы заинтересовались книгами, мистер Блэквуд. Нравится Гиббон?
- Я не силен в истории. Вот числа и тому подобное - это мое. Сложение, понимаете?
- А вы ведь не из Калифорнии.
- Как вы догадались?
- Я сразу заметил, что вы, должно быть, с востока.
- Я уже больше десяти лет живу в Пасадене. Некоторые говорят - я больше калифорниец, чем многие другие.
Брудер стянул с себя мокрый свитер, тугой ворот обтянул голову, и опять стал виден четкий профиль кинозвезды и темный, почти черный, шрам. Бывало, из-за своего мальчишеского вида Блэквуд чувствовал себя недостаточно солидным; тогда он вставал перед зеркалом и воображал себя совсем с другим лицом - крупным, мужественным, наподобие того, какое было у Брудера: волосы до того густые, что в них руку не запустишь, профиль, как будто выбитый на граните, твердый подбородок. Брудер, скорее всего, даже не осознавал этого, и тонкокожий Блэквуд чувствовал себя так, точно его блоха кусала, - до того ему было неуютно рядом с ним.
- Вы из Пасадены? - спросил Брудер, расшнуровывая и снимая ботинки, чтобы поставить их сушиться у огня. - Далековато отсюда.
- Не так, чтобы очень. На "империал-виктории" всего несколько часов.
- Помню времена, туда было не меньше суток езды.
- Ездили?
- Можно так сказать. Давно уже.
- Тогда вы ее не узнаете. Сейчас это самый настоящий город. По старому руслу до самого Лос-Анджелеса проложили бетонную дорогу в целых шесть полос. А теперь, говорят, ее будут тянуть до Санта-Моника-Бич.
- Да, слышал.
В камине вспыхнул язык огня, треснуло эвкалиптовое полено, собеседники помолчали; наконец Блэквуд кашлянул и сказал:
- Я готов купить.
- Я не буду продавать.
- Почему?
- Я из "Гнездовья кондора" никуда не уеду.
- А вам не кажется, что когда-нибудь эта зимняя рыбалка и ковыряние в грядках с луком может и надоесть?
- Я собираюсь умереть здесь, мистер Блэквуд.
- То есть хотите, чтобы вас здесь похоронили?
- Такого я не говорил.
Разговор принимал неприятный оборот, чего Блэквуд очень не любил, поэтому он решил зайти с другого конца:
- Хорошо, подумайте тогда о вашей дочери.
- О моей дочери?
- Да, о Зиглинде.
Брудер сидел не шевелясь, сжав губы так сильно, что они начали белеть. Немного погодя он протянул руку и осторожно отломил веточку розового коралла, который стоял на книжной полке.
- Извините. Но ее ведь, кажется, так зовут?
- Вам вообще-то никто не говорил, что Зиглинда - моя дочь.
- О, конечно! Простите, я ошибся, мистер Брудер. Но скажите мне, пожалуйста, что это за имя такое - Зиглинда? Довольно необычное для девушки в наше время. Оно есть у вас в роду?
- По-моему, вам пора ехать, мистер Блэквуд. "Гнездовье кондора" не продается.
- Надеюсь, я вас ничем не обидел?
- Вы не сказали ничего такого, о чем я буду вспоминать утром.
- Возьмите, пожалуйста, мою карточку. Вдруг вы все-таки передумаете?
- Я не передумаю.
- Ну, пусть лежит на всякий случай, - сказал Блэквуд и положил карточку рядом с подвеской, искусно вырезанной из коралла и прикрепленной к кожаному шнурку. Он поднес коралл к глазам и увидел вырезанные на нем слова, которые не смог прочесть в тусклом свете. - Красивая штучка, - заметил он, держа ее на ладони между своим лицом и лицом Брудера.
Брудер взял подвеску и сжал в ладони.
- Да, красивая, - ответил он как-то отстраненно, словно на миг мысли его унеслись куда-то далеко.
Блэквуд хотел пожать ему руку на прощание, но Брудер сидел не шевелясь, уставившись стеклянным взглядом в стену. Он ничего особенного не рассматривал: Блэквуд стоял рядом и слышал, что дышат они в одном ритме - вдох-выдох… Блэквуду не хотелось уезжать вот так сразу, и, пока Брудер не очнулся от своей задумчивости, он снял с полки том Гиббона. Как-то раз Суини Вонючка посоветовал его прочитать, но разве у Блэквуда найдется столько времени? Блэквуд и Брудер были совсем рядом, почти касались друг друга плечами. От Брудера остро пахло солью и рыбой. Над океаном полыхнула молния, и лампочка, висевшая на проводе, вдруг погасла. В доме сразу стало черно, но лампочка тут же снова загорелась тусклым желтым светом. Блэквуд открыл книгу и увидел, что весь форзац исписан одним и тем же именем: "Зиглинда!", "Зиглинда!", "Зиглинда!". Внизу кто-то нацарапал: "Вот эта книга моего брата, Зигмунда, и больше никого, а любого, кто помнет хоть страницу или размажет на ней чернила, я прокляну навсегда, до самой смерти! И даже потом!" Надпись была помечена "1914". Числа были стихией Блэквуда, и он сразу заметил, что даты не совпадают.
- Это писала ваша девочка?
- Кто?
- Зиглинда?
Брудер не отвечал, и Блэквуд поставил книгу на место.
- До свидания, мистер Брудер.
Брудер снова промолчал.
- Я уверен, мы очень скоро увидимся, - добавил Блэквуд, но, после того как он застегнул пальто и надел шляпу, лицо Брудера как-то дернулось, и он сказал, водя пальцем по кораллу:
- Сомневаюсь, мистер Блэквуд. Думаю, мы больше никогда не встретимся.