Петька ушёл с достоинством, будто у него рёбра не болели, а приворачивал он к хорошему знакомому для беседы и теперь пора было восвояси.
Спустя полчаса в селе у магазина он бахвалился, будто "маленько поучил певца". Слух мигом долетел до Марьи и она тотчас бегом кинулась к милому на выручку. Увидев Боева под капотом "форда", она ещё смеялась над хвастовством Петьки, говорила, что Ленский ей больше нравится. Доказывала, что Татьяна тоже по-своему любила и полковника, но уже в уголках её губ от дурного предчувствия залегли горестные морщинки, какие были у неё до встречи с Боевым.
10
Удар по Петьке унизил Боева. Купол счастья вокруг дома рассыпался. Обнажился в Боеве холодный одиночка. Внутренний городской голос сказал ему, что жизнь в деревне – временна, деньги скоро кончатся, надо спешно выпускать сингл или альбом. Искать музыкантов, сколачивать новую группу Ожесточённое сердце Боева просилось в путь, в яростную жизнь города.
Подрегулировав зажигание и захлопнув капот, он предложил Марье проехаться. Она отказалась.
– Нет, Димочка, ты уж один покатайся, а я тем временем ужин сготовлю.
Чуть было чёрт не дёрнул его за язык и он не брякнул, что на такой машине Марье проехаться больше, может быть, случая не представится. Болезненная весёлость, как в первые дни пребывания в деревне, опять обуяла Боева. С кривой усмешкой на губах он промчался по пыльному просёлку до асфальтового большака и, вернувшись, уже не стал загонять машину под крышу.
Вошёл в дом и остановился у порога. Марья гляделась в зеркало.
– Сегодня зарплату дали за март. Я из твоих денег немного добавила и вот платье себе купила.
Она разглядывала вырез – не велик ли?
– Смелый вырез, – сказал Боев.
– Нет, не так.
– Решительный.
– Вряд ли.
– Откровенный.
– Это вообще далеко.
Весь вечер она, казалось, была озабочена подыскиванием определения этому вырезу на новом платье.
– Что с тобой? Где песни, где пляски? – спрашивал Боев.
– Не обращай внимания. Это полнолуние меня мучает. Крутит, вертит, с души воротит. Дня через три всё пройдёт.
"Ну и хорошо, – подумал он, – Все решается естественным путём. Полнолуние. Потом новый месяц народится, новая жизнь и у неё, и у меня".
Утром, когда Марья, по обыкновению их месячной совместной жизни, металась по дому, собирая завтрак, он с сожалением подумал, что таких утр у него может больше не быть. Попив кофе, распрощался с Марьей, как всегда, будто бы ненадолго, до вечера. А только она за порог – сорвал с проволок синтезатор, сунул в кабину.
Запер дом. Немного подумав, ключ повесил на известный только им с Марьей гвоздик под наличником. Сел и поехал.
Трава шуршала по бортам. Постукивали по бамперу уже затвердевшие головки татарника и пижмы. В боковом зеркале мелькнули напоследок крыши изб. За ручьём Поклонная сосна, свесив вершину, покачивалась от ветра. "Прощай!" – сказал ей Боев и, сжав зубы, прибавил скорости, всю душу отдал дороге.
11
Ранним утром в городе трещали косилки в аллеях и парках. Стригли газоны. Пахло сеном.
В этот туманный час бродили по тропинкам у реки только обречённые собачники, буксируемые псами, да рыбаки с раздвижными удилищами пытались вытащить ерша или камбалу.
Боев бежал вдоль этой славной реки в кроссовках, в просторном спортивном костюме и в бейсболке козырьком назад.
Прошла неделя с тех пор, как он загнал "форда" на платную стоянку, с удовольствием дал на чай охраннику и решил, что созрел для битв. После деревенской тишины и семейной жизни с Марьей он жаждал испытать уколы льстивой зависти, провокации соперников, весь напряг закулисной жизни музыкантов. Забылись изматывающие записи в студии, концерты до крови в мокроте…
После пробежки, облившись под душем, голый, с полотенцем на шее, как бы из засады стал подбираться к "верстаку", выпуская когти, как к жертве. Последовало движение, похожее на прыжок, и пальцы вонзились в клавиатуру. Боев принялся терзать, потрошить электронику, добираясь до сердцевины мелодии.
За годы общения с синтезатором он забыл, что такое "восьмушки" и "четверти", "лиги" и "флажолеты". Вместо линеек нотоносца мерцал перед ним экран дисплея.
Только что сработанная на клавишах партия виолончели сразу проигрывалась от кнопки, и он слушал, "в жилу" пошло или нет. Стирал. И писал другой вариант.
– Я ждал тебя, я плакал по ночам, – негромко напевал он в этом дешёвом гостиничном номере с совмещённым санузлом и встроенным шкафом для одежды, тесном настолько, что синтезатору нашлось место лишь на столе. – Ты снизошла как реквием былому!..
На протяжении этих нескольких слов песни должны были успеть сказать своё слово и бас, и клавесин, и гитара с виолончелью уже и следующая фраза наплывала:
– Безбожнику открыла двери в храм и свет зажгла божественный – слепому..
Неостановимо движущийся смысл подхватывали подпевки струнных. Что-то бубнил басок. И все остальные инструменты тоже прочувствованно высказывали своё:
– Теперь опять я плачу по ночам!..
Он переключал кнопки на пульте, возился со звуками, как театральный режиссер в мизансцене с живыми людьми, – уговаривал, негодовал, кричал, иногда грубо ругался. Синтетическое музыкальное время шло само по себе, отдельно от времени с маятниками и часовыми стрелками. Когда фонограмма "Ожидания" была сведена и Боев, развалясь на кресле, остался доволен прослушанным, – пробило четыре. А в пять у него была заказана студия.
Сунув диск в карман ветровки, он в белых широких брюкаах и в чёрных очках спустился на автостоянку и, дымя непрогретым мотором, ринулся пробивать "фордом" пиковые пробки на улицах.
В длинной очереди у светофора перед Троицким проспектом его узнали парни в соседней машине. Повысовывались из окон – плечистые, могучие и какие-то мелкоголовые оттого, что были наголо пострижены. Они кричали ему, как своему корешу:
– Бой, ты не пропадай, поал? Мы на концерт подвалим – в натуре.
– Поехали с "чёрными" разбираться, Димыч! Потом в кабак – до отпаду.
– Димыч, "я в Чечне отбыл и домой свалил…". Димыч, клёво, поал?
Видно было, как один из них спешно перезаряжал магнитофон в машине. На полную мощность грянула в салоне "Губа". Парни скалились, что-то поощрительное орали ему, по-детски восторгались фокусом раздвоения Боева – на магнитофонного, записанного, и живого – только руку протяни и потрогай. А Боеву было совестно за примитивную песенку, не хотелось следом за ней проваливаться в проклятое прошлое с ненавистной Галькой. Но никуда не деться – в капкане автомобильной пробки он вынужден был подыгрывать поклонникам в "мерседесе". Двигал плечом на сильную долю песни, одаривал зрителей фирменными ухмылками, как свой в доску.
Выдавленный наконец на проспект, как паста из тюбика, его "форд" промахнул до клуба единым духом, но всё равно опоздал на полчаса. Молодой "упёртый" оператор отказался продлить сеанс. И за укороченный срок надо было успеть "прогнать" все десять песен. Не медля, Боев спустил с темечка очки на нос, а вместо них напялил на голову громоздкие полушария наушников и сделал отмашку "упертому", сидевшему за толстым, непроницаемым для звука стеклом. В наушниках зазвучало вступление "Прощания". Зажмурившись, погрузившись в темноту своего космоса, Боев запел, почти касаясь микрофона. Попал в тон лишь на втором куплете. Сложил руки крестом, остановил звук и снова махнул: начинай! На этот раз он ошибся в интонации концовки. Опять пришлось гнать поновой.
С каждой песней собственная работа всё больше разочаровывала. Он продолжал озвучивание только потому, что было заплачено, а сам уже решил снять аппаратную ещё раз.
Твоя любовь от злобы корчится,
Среди берёз столбом торчит.
Ты – окаянная законница,
Квартирный мой иезуит…
На этой шутливой песенке "Про Гальку" Боев заметил за стеклом рядом с оператором продюсера Полевого – высокого, сухого, немножко даже шелудивого, с ранней лысиной и остатками длинных волос. Лет десять назад они вместе начинали в "Крейсерах". Полевой неплохо "чесал" ритм, но лучше всего умел договариваться с администраторами. На записи первого диска "ДМБ" вёл финансовые дела. И вскоре решил, что ему нет смысла горбатиться на сцене, припухать в студиях, оставаясь в тени Боева, когда можно на нём делать деньги.
Время истекло, выключился свет в студии. Боев собирал с полу рассыпанные листки с текстами, когда вошёл Полевой.
– Привет, Димыч!
– Привет.
– Неплохо, конечно. Только вот зауми больше, чем надо. Избыток интеллекта так и прёт. Откуда это у тебя? Что-то раньше не замечал.
– От долгого общения с тобой.
– Ты хочешь стать камерным, элитным? У тебя деньги лишние?
– Просто старьё надоело.
– Не плюй в колодец, Димыч. Ну а если всё-таки хочешь рискнуть, приходи сегодня в "Пушку". У Есаула день рождения. В качестве презента поднеси ему что-нибудь из этого. – Полевой кивнул на листки в руках Боева. – Спой. Покажи. Посмотрим реакцию публики. Если "пробьёт" – я возьмусь. По старой дружбе. За символический процент. Подваливай. Оттянемся. Заодно расскажешь, где пропадал.
– О’кей! Сейчас за гитарой смотаюсь. К антракту подскочу.