- Да, другую, - добавил Собеседник, - может быть ту самую, которую Валентин Катаев в повести "Трава забвения" окрестил Клавдией Заремба. Понимаете, - говорил Собеседник, - выдумать вообще литературного героя нельзя. Он начинается в жизни. Его надо найти. И его находят. В нем есть что-то исключительное, из ряда вон выходящее, потрясающее. И всё-таки он еще не готов для встречи с читателем. Для выхода на сцену у него чего-то не хватает. Постепенно он обрастает какими-то качествами и деталями и тогда… Вот и родилась у меня мысль о дикой аналогии, что "Моль" и "Трава забвения" толкуют об одной и той же сотруднице чека. Дело не в ее кличке! К тому же и сам Валентин Катаев - смущенный необходимостью украшать свою героиню "качествами и деталями" - признается: "Клавдия Заремба может быть даже выдуманная женщина"… Это, понятно, писательские тонкости. В "Моли" тоже допустима "выдуманная Сонька". Аналогия? По аналогии мне и хочется верить: Сонька-Золотуха - это Клавдия Заремба. Обе - чекистки. Обе - по игре случая - внешне тургеневские девушки. Что под внешностью, ну… как не возникнуть догадке: Сонька и Клавдия… Сонька в "Моли", Клавдия в "Траве забвения" - почему им не быть одним и тем же лицом?.. Трудно, ведь, отпереться, что ваша Сонька работала в чека и что ее специальностью была работа по разоблачению белых. Ей это было легко. Она выглядела благородно, умела разыгрывать роль ненавидящей и Ленина и созданную Лениным чрезвычайную комиссию. На такую приманку, да еще при неотразимой красоте Соньки, белые попадались легко. В ее руках оказался и Феликс Вольский, к которому ее послала чека. Разве ж это не та самая история, - подчеркнул Собеседник, - что рассказал Валентин Катаев в "Траве забвения". Катаевская Клавдия Заремба - писаная красавица. Ей..
Тут Собеседник попросил разрешения привести отрывок из "Травы забвения". Просьба, конечно, была пустой формальностью, потому что, не ожидая ответа, он уже читал:
История… молодой коммунистки, помогавшей органам губчека ликвидировать опасный контрреволюционный заговор. Для того, чтобы взять эту организацию, чрезвычайной комиссии надо было ввести в нее своих людей. Во главе организации стоял молодой врангелевский штабс-капитан. И надо было начинать с него. Это было очень трудно. Офицер был чрезвычайно осторожен, ни с кем не знакомился и внутри своей организации был связан только с несколькими офицерами, им же привлеченными к работе. Однако, врангелевец не нашел в себе достаточно сил, чтобы побороть свое желание познакомиться с девушкой, которую уже несколько дней подряд встречал на улице и в столовой ЕПО. Он уступил своей слабости. Познакомился…
В губчека девушке… приказали влюбить в себя штабс-капитана. Задание было выполнено с лихвой: она не только влюбила его в себя, но влюбилась и сама, и не скрыла этого от заведующего секретно-оперативным отделом губчека, который взял с нее слово, что, несмотря ни на что, она доведет дело до конца. Девушка торопила. Она говорила заведующему секретно-оперативным отделом губчека, что больше не может вынести этой пытки. Но дело с ликвидацией заговора затягивалось, так как взять следовало не только верхушку, а и хвосты. Она твердо исполнила свой партийный, революционный долг, ни на минуту не выпуская своего возлюбленного до тех пор, пока они вместе (врангелевец и Клавдия Заремба) не были арестованы, сидели рядом в камерах, перестукивались, пересылали записки. Затем он был расстрелян. Она же была освобождена…
- Читать дальше не стоит, - сказал Собеседник. - В чем разница между "Травой забвения" и "Молью"? Ах, да! В том, что в "Моли" - корнет, у Катаева - штабс-капитан, что Катаев не вспоминает Вадима Лукашевича, полковника, что Катаев записал: "Он - штабс-капитан - был расстрелян"… А в "Моли" - корнет ускользнул из рук чекистов. Аналогия пошатнулась? Не совсем. Потому что у Катаева, в "Траве забвения", говорится о том, что Сонька-Золотуха, виноват: "девушка из совпартшколы, Клавдия Заремба" (она, ведь, была арестована вместе со штабе капитаном и сидела с ним в одной тюрьме).. эта самая, по Катаеву, милая "девушка из совпартшколы, Клавдия Заремба" видела, как чекисты расстреливали белогвардейцев в гараже, видела, как ее "возлюбленного" туда же - на расстрел - тащили китайцы и латыши из "частей особого назначения". Катаев даже называет имя этого "возлюбленного" - Петр Соловьев. И еще у Катаева - мельком брошенное замечание, что этот штабс-капитан когда-то был его, Катаева, другом, и еще о том замечание, что в эту Соньку-Золотуху… виноват: в девку из совпартшколы, в эту самую Клавдию Заремба - некогда и кратковременно был влюблен и он сам, Валентин Катаев. И еще записано Валентином Катаевым в "Траве забвения", что… что так и не удалось ленинской чека руками китайцев расправиться с врангелевцем, штабс-капитаном Петром Соловьевым. Валентин Катаев не склоняет голову перед героизмом врангелевца, он спокойно доводит до сведения читателя, что врангелевец - оказался отважнее чекистов из "частей особого назначения". В общем - случилось чудо: белогвардеец вырвался и перескочив какую-то стену - исчез. Бесследно. Потом он оказался в Париже. О чем слухи дошли до Валентина Катаева. Конечно, Валентин Катаев о своей былой дружбе со штабс-капитаном Петром Соловьевым, с врангелевцем, никогда и никому не говорил. За рассказ о том, как из рук чекистов вырвался этот Петр Соловьев, Валентин Катаев не хотел расплачиваться своей жизнью. Он ее берег. Он прошел хорошую выучку,- добавил Собеседник, - и знал, что такое Ленин и что такое Сталин. Попробовал бы Валентин Катаев при них нарисовать картину с изображением китайцев и латышей, тянущих людей в чекистские подвалы на расстрел, или чекистку Клавдию Заремба, с любопытством наблюдающую, как выданного ею ее "возлюбленного" волокут рыцари революции к стенке. Это я к тому, - вздохнул Собеседник, - что "Моль" не затрагивает ни двадцатого съезда партии, ни жутких признаний Хрущева о преступлениях культа личности Сталина, о миллионах расстрелянных во славу строительства социализма и коммунизма. Кто знал об этом? Вся страна. Кто молчал об этом? Все. Молчит и "Моль". То есть, не то что молчит. "Моль" в своем действе - слишком замкнута в круг определенного времени, вобравшего в себя приметы жизни. Эти приметы нужны, чтоб понять "земли родной минувшую судьбу". За эти приметы кто-то обрушится на "Моль", кто-то похвалит, кто-то обозлится за клевету на "дорогую ленинскую партию". Клевета! - воскликнул Собеседник. - Рискни бы Валентин Катаев сказать в 1952 году то, что он сказал в 1966 году, за "клевету" на партию те же рыцари революции отправили бы Валентина Катаева туда, где ничего не растет и где не возникает даже трава забвения. А вот когда сначала втащили в Мавзолей Сталина, а через некоторое время вытащили Сталина из Мавзолея, когда началась игра в демократизм с намеком на "оттепель", с партийными обещаниями положить конец "последствиям культа личности Сталина" - Валентину Катаеву милостиво разрешили проехаться по Европе.
В Париже Валентин Катаев нашел своего друга врангелевца, штабс-капитана Петра Соловьева, офицера, героизм которого мог бы быть отмечен и Георгием Первой Степени.
Валентин Катаев - в Париже. Он уже свободен от страха перед культом личности и потому ищет и находит в столице Франции своего друга, врангелевца, штабс-капитана Петра Соловьева. Это, ведь, не просто эмигрант, это… это… Назовите мне, - попросил Автора Собеседник, - такого второго, кто, приговоренный к расстрелу, вырвался из рук не просто чекистов, а чекистов из "частей особого назначения"? И вот этого единственного - теперь уже дряхлого продавца цветов - встречает Валентин Катаев, сталкивается с "расстрелянным", напоминает ему о прошлом и… и о "девушке из совпартшколы". Но уж тут я обязан, - сказал Собеседник, - прочитать строчки из "Травы забвения":
…- Клавдию Заремба, - спрашивает своего бывшего друга Валентин Катаев, - помнишь? Она совсем недавно умерла в Магнитогорске…
- Как говоришь, - спросил штабс-капитан. - Клавдия Заремба?
… На лице Петра Соловьева выразилось тупое напряжение, как у глухонемого…
- Кто она?
- Тогда была комсомолочка…
- Ах, та, черненькая комсомолочка, - сказал штабс-капитан и стал перекладывать в своей корзине букеты…
…О чем нам было еще говорить?
- "О чем нам было еще говорить", - это слова Валентина Катаева из его "Травы забвения". И он прав, этот Валентин Катаев. Говорить ему действительно не о чем. Встреча с молодостью? Встреча с олицетворением - пусть и чужого - героизма? Валентина Катаева это не взволновало. Партийное воспитание убивает человеческие эмоции. Да, убивает, - повторил Собеседник. - А ведь какой мог бы состояться разговор между Валентином Катаевым и Петром Соловьевым! Не состоялся. Человека не увидел перед собой советский писатель. Или побоялся увидеть? - сам себя спросил Собеседник, задумчиво глядя на Автора.
Автор молчал…