- Ой, как здорово! - двумя руками держалась за его руку Рита и громко бултыхала ногами. Ее волосы щекотали ему плечо. И от них шел запах парного молока.
А когда вышли на берег, он деловито предложил:
- Ты выжми купальник, я отвернусь.
Потом она мыла ноги и одевала босоножки. И снова держалась за его руку. И он, окончательно осмелев, осторожно накрыл ее руку своей.
- Пообещай, что приедешь в Петрозаводск?
- Когда?
- Когда сможешь. Кстати, вы когда уезжаете?
- Завтра утром.
- Завтра?! - съежился Митька, будто за шиворот ему засунули что-то противное и скользкое. И все-таки жизнь устроена по законам подлости! Почему ни через два, ни через три дня, а именно "завтра", "с утра"? И больше уже ни о чем не хотелось говорить. Словно кто до капли высосал все силы.
- Рита! - раздался с крыльца ресторана голос Светы. - Иди скорее! Мы уходим в гостиницу.
Рита торопливо дернулась вперед.
- Я пойду, ладно? Спасибо тебе, - и чмокнула Митьку в щеку.
Митька обалдело застыл на месте. Мысли куда-то попрятались. И только одна напряженно сверлила душу: "Завтра! Завтра! Завтра!"
Не обнаружив Митьку в номере, отец "заметал икру". И как только Митька открыл в номер дверь, на него тут же обрушилось:
- Тебя где черти носят, козел ты безбородый! Все ищешь приключений? Один раз морду начистили - мало показалось?
Отец подскочил к Митьке и хотел, было, уже смазать ему по затылку, но Митька так выглянул на него, что отец опешил, и замахнувшаяся рука медленно опустилась вниз. Хлесткие "эпитеты" застряли в горле. А Митька, не спеша, словно боясь расплескать решимость и достоинство, пошел в ванную. Взглянул на себя в зеркало и сам удивился. На него смотрел не Митька, а совсем взрослый мужчина. Таким Митька себе понравился. И даже подмигнул этому зеркальному отражению. Так держать! Митька и раньше никогда не вступал в словесную перепалку с отцом, когда тот сотрясал воздух неблагозвучными словосочетаниями в его адрес. Этому научил его дед. "Цени свои слова, Митька, - говорил дед. - И знай, умные люди в основном разговаривают глазами. Язык человеческого взгляда понимают все". Правда, раньше в Митькином молчании все равно проскальзывал какой-то страх. А сейчас… Страха не было и в помине. И взгляд его в зеркальном отражении был таким же спокойным и полным достоинства, как у Ритиного папы. И снова защемило где-то у самого сердца: после завтрака Рита уезжает.
В тот вечер отец никуда не пошел. На телефонные домогательства Бегемота раздраженно отвечал, что у него болит голова и, мол, все уговоры напрасны. Но дело было не в голове, Митька был уверен в этом на все сто. Разобрав постель, Митька накрылся одеялом с головой, хоть в комнате и без того стояла духота. Как только отец угомонился, Митька предался фантазиям. Он снова ощутил море, почувствовал на своей руке Риту. Волны пенными губами целовали ее почти невесомое тело, а белокурый завиток ластился к Митькиному плечу. И от этого все тело наливалось каким-то напряжением. И всю ночь снился сон, о котором он не смог бы рассказать ни одной душе на свете, даже деду.
Перед завтраком он старательно вывел на бумаге номер своего телефона и адрес электронной почты. Женских имен в адресной книге его почты еще не было.
Рита подошла к нему сама. Увидев ее, Митька резко отодвинул стул в сторону и, не глядя на отца, во рту у которого застыл бутерброд с ветчиной, вышел за Ритой во двор, под шезлонги, где они когда-то сидели на качающейся скамейке около лягушатника. Вот уж прав был дед, когда говорил, что у каждого человека есть свои памятные места. Место, на котором произошло неприятное событие, все стараются обойти стороной, потому как над этим местом долгое время витает жуткий дух тех неприятностей. И наоборот. Эта качающаяся на цепях скамейка была теперь для Митьки такой родной, что ему становилось не по себе, когда на нее садились другие люди. И хоть скамейка была не его собственностью, всякий раз, когда он смотрел в её сторону, мир менял свои краски и привычные очертания, как это было тогда, когда они качались на ней вместе с Ритой.
- Знаешь, ты очень хороший! Я еще никогда не встречала такого…
Митька смотрел на Риту, склонив голову набок. И улыбка у него была совсем взрослой - лишь губы чуть-чуть дрогнули в уголках. Зато во всю светились глаза. Он смотрел на Риту прямо и безо всякого стеснения. И плевать ему было на Бегемота, который поджидая отца, курил на крыльце ресторана и многозначительно закатывал глаза к небу. Рита отвела взгляд первой и, отчего-то покраснев, провела пальцем по его руке.
- Я приеду. Я обещаю. И мы обязательно поедем к твоему дедушке. Ладно? Только ты пиши! - И снова, как тогда на море, поцеловала его в щеку. Бегемот чуть не свалился с крыльца. Надо было видеть его масляную рожу. А Митьке вдруг стало трудно дышать, словно во всей Вселенной разом перекрыли кислород. Хоть кричи! Такого с ним еще не бывало.
В этот день на море Митька не ходил. Лежал поверх покрывала на постели целый день. И даже не пошел на обед. Слава Богу, что отец набрался ума и не донимал его своими дурацкими вопросами. К вечеру на душе у Митьки сделалось и вовсе погано, и слезы были близко-близко. Все вдруг померкло, стало неинтересным, хоть волком вой. И даже цикады не успокаивали, а еще больше бередили душу. Их стрекотание только усиливало Митькину хандру. И снова захотелось в деревню к деду.
На другой день солнце светило так же ярко, как и все эти две недели, а Митьке казалось, что в природе что-то произошло. Словно все увидел под другим ракурсом. Бывает так. Смотришь на одну и ту же поляну, с разных сторон и - не узнаешь. Море было все таким же теплым и вальяжным, но долго находиться в воде не хотелось. И это "не хотелось" со всех сторон обложило Митьку. Куда ни кинет взгляд - все тускло. И даже когда Званэк пригласил его на концерт знаменитого на весь мир иллюзиониста мистера Сенько, особых восторгов это у Митьки не вызвало. Что только ни творил с толпой этот могучий турок, Митька смотрел на все, как сквозь шоры. И даже тогда, когда мистер Сенько на глазах у всего зала снял со своих плеч бритую голову и поместил ее под мышку, продолжая при этом спокойно расхаживать по сцене, Митькина физиономия не вытянулась, и рот не открылся, как у всех остальных зрителей.
- Неинтересно? - спросил у Митьки Званэк после концерта. Митька неопределенно пожал плечами.
- Ты так умеешь? - цыганские глаза Званэка хитро прищурились.
- А что тут не уметь?
- Покажи!
- Закрой глаза, - тихо велел Митька. - А теперь представь меня без головы. Представил? Вот и вся иллюзия!
За спиной раздался чей-то низкий раскатистый хохот. Мистер Сенько? Как он оказался рядом? Он что, понимает по-русски?
- Да, понымаю. Ты на правыльном пути. Нэпрэмэнно будэшь вэликим! - и похлопал Митьку по плечу. Но ни дед, ни Рита этого не видели!!!
Танцы на углях
А на другой день вечером они с отцом поехали смотреть танцы на углях. Званэк рассказывал, что такого мастерства люди достигают путем двадцатилетних тренировок. В центре ресторана под открытым небом на круглой земляной площадке горел огромный костер. Костер разгребали железными граблями. С наступлением сумерек угли костра мерцали каким-то загадочным светом. Когда закончился ужин, из-за кулис вышли трое мужчин и трое женщин в национальных болгарских одеждах. Сначала они под музыку ходили вокруг костра, делая какие-то движения руками. Потом по очереди, один за другим, стали пробегать по углям по самой кромке кострища. Затем с шести сторон собрались в самой середине костра и снова мелкими шажками разбежались по сторонам. А музыка звучала все сильнее и напряженнее, словно не в людях, а в ней таилась разгадка этого чуда. Вот они снова собрались в самом центре кострища, и мужчины, подняв на руки женщин, прошлись по кругу. Зал разразился аплодисментами. Зрители встали и уже аплодировали стоя. Конферансье пригласил желающих на сцену, мол, сеанс может быть повторен с вашим участием. Из-за кулис выскочил клоун с докторской сумкой. Стал зазывать на арену женщин за ближними столами, жестами показывая, что мужчины пронесут их над углями на руках. Но те визжали и отмахивались. Тут на арену вышел подвыпивший мужик. Но, приблизившись к кострищу, покачал головой и под смешки зрительного зала вернулся за свой столик. Митька хмыкнул и покосился на отца. Знал бы тот, что дед мог танцевать на углях не хуже этих болгар. И даже таким образом лечил Митьку от простуды. Развел костер на снегу, разгреб угли тонким пластом и показал Митьке, как это делается. Сначала нужно, быстро-быстро перебирая босыми ногами, потоптаться по остывающему кострищу, потом прыгнуть в снег - и так несколько раз. А когда ноги станут красными, как у гуся, натянуть на них грубые вязаные носки и валенки. Потом попить чаю с медом. И к утру простуды - как не бывало. Но рассказывать отцу этого не стал. Еще опять прицепится к деду.
А на сцену из-за кулис выскочили полуголые напомаженные красотки на высоких каблуках и стали танцевать какой-то быстрый танец. Митька снова захандрил. Рита танцевала куда красивее. В ее движениях не было вульгарности. С тоской взглянул в ночное небо. Как здесь все-таки звезды близко! Только попробуй разберись, где какое созвездие, когда все здесь не так, как дома.