Конечно же это я сейчас знаю такие слова, как "бюст" и "жабо". А тогда я просто растерялся при виде такой царь-билетерши, да что уж там, столько лет спустя можно признаться откровенно, струхнул я тогда крепко. "Бяше ли лепо, тьфу, лепо ли бяшете…" - только это у меня и получилось промямлить.
- Билет, мальчик? - Билетерша вытянула шею еще больше и стала совсем похожа на курицу, с любопытством рассматривающую найденного червяка и выбирающую место, куда его тюкнуть клювом.
Я мучительно пытался вспомнить вызубренные слова, но кроме дурацкого "бяшете" в голове ничего не было. В отчаянии я начал прикидывать, куда сбежать, но царь-старуха цепко держала меня за бинокль - у такой не вырвешься. Однако, оглянувшись по сторонам, я, к счастью, заметил ту самую заветную табличку на стене возле двери, и меня прорвало.
- У мамы билет, в бельэтаже! - радостно заорал я, для убедительности мотнув головой на указатель.
- Так-так… - Билетерша покачала головой, поставила меня перед собой, ухватила меня стальной рукой за плечо и ввела в зал.
- Бельэтаж, шестой ряд, места 22, 23, - пытаясь вырваться, сквозь слезы шептал я пароль, но старуха крепко держала меня за плечо, и до нее было уже не докричаться.
Когда мы дошли до середины прохода, огромная люстра под потолком уже начала меркнуть, из оркестровой ямы раздавались мяукающие звуки настраиваемых инструментов, похоже, этот звук вызвал какие-то трепетные воспоминания у моей билетерши, наверняка бывшей оперной певицы, и поэтому она пропела "Чей мальчик?" так, что ее услышал весь зал, от партера до галерки.
Я просто вижу эту картину - как в бинокль. Зрители почти все уже расселись по своим местам и теперь переговаривались, шелестя программками, однако при звуках царственного сопрано все уселись, замолчали и уставились на проход бельэтажа. Партер как один обернулся назад. Оркестр вытянул шеи из своей ямы. Балконы и галерка склонились через балюстрады. Бельэтаж сделал пол-оборота налево или направо, смотря кому как повезло усесться в тот исторический день. Люстра почти погасла, и осветители направили на меня горячие лучи своих прожекторов, а я даже не мог поднять руку для того, чтобы заслониться от их слепящего света.
- Чей ма-а-альчик? - Теперь оглушительное сопрано раздалось над моим ухом в полной тишине, и я смог лично убедиться в том, что акустика в Большом театре просто великолепная.
Я услышал.
Я услышал страшное.
Услышал свою фамилию.
Наверное, это очень почетно - стоять в лучах прожекторов в Большом и слышать свое имя, если, конечно, его скандирует публика и при этом кричит "Браво!" и "Бис!".
Но я-то стоял не на сцене, а в центральном проходе бельэтажа. И не толпа кричала "Браво, - к примеру, - Ёлкин!", а один-единственный, знакомый противный голос прошептал: "Ну конечно же Ёлкин, кто ж это еще может быть…"
А потом заскрипели два сиденья, и синхронно, словно кордебалет на сцене, отрепетированный раз двести, поднялись со своих мест одновременно: одесную от меня моя маманя, в заветном шестом ряду, и ошуюю - вы не поверите, моя математичка, ну конечно же это именно ее шепот я слышал…
Мудрый осветитель включил еще два прожектора и направил их в зал.
Покрутив головой между двумя стоящими в лучах света женщинами, билетерша поняла, что без присмотра я не останусь, отпустила мое плечо и даже подтолкнула слегка, в сторону почему-то именно учительницы, наверное, потому, что маманя старалась казаться как можно незаметнее, а математичка, деловито зa*censored*в рукава, уперла руки в бока.
- Забирайте своего ребенка…
- Ага! Милиция пусть его забирает! И вон ту *censored*ганку тоже!
Маманя молча сглотнула, и это - ах, какая акустика в Большом! - услышали все.
- Что, довоспитывались? - продолжала кричать математичка, размахивая пальцем в нашу сторону, не то на меня, не то на маманю. - Получите теперь свое чудо…
- Ну все, разобрались уже, - примирительно пропела билетерша. - Пора начинать, успокаивайтесь…
- Не затыкайте мне рот! - завизжала математичка еще громче. - Я вам все расскажу про эту психованную семейку!
Вот этого уже маманя, до сих пор смиренно переминавшаяся на непривычно высоких каблуках, выдержать не смогла.
- Да ты на себя посмотри, кто еще тут психованный, - негромко, но веско сказала она и начала выбираться со своего места, на ходу извиняясь перед зачарованно следящими за ней зрителями.
- Не пускайте ее ко мне, - запричитала математичка. - Она хочет на меня напасть!!!
- Да нужна ты мне, мочалка драная. - Маманя выбралась в проход из своего ряда и схватила меня за руку. - Пошли отсюда…
- Одну секундочку, - послышался откуда-то из темноты женский голос. - Я тут перевожу… вы сказали "драная" или "сраная"?
- Вообще-то я сказала "драная", но по зрелом размышлении… - Маманя обернулась и обвела широким взглядом рыдающую математичку, темные ряды и неосвещенную сцену, на которой вперемешку толпились половецкие войска и дружина князя Игоря. - Сраная мочалка на сраном спектакле в сраном театре…
Когда маманя, медленно оглядев зал, снова повернулась к выходу, в дверях уже стояли два сотрудника милиции.
- Вот эти две! *censored*ганят! - гордо поманила милиционеров билетерша и, хотя ошибиться было просто невозможно, для верности показала пальцем.
- Ну, раз уж такое дело, все равно в отделение, - вздохнула маманя, - то и тебе тоже скажу словечко, звезда старая. - Маманя встала на цыпочки, дотянулась до уха билетерши, что-то прошептала ей и пошла навстречу милиционерам: - Забирайте, ребята.
- Так-так, - кивала ей вслед билетерша. - Забирайте! А мы начнем, пожалуй… Все, садитесь, пожалуйста, все на свои места!
Выйдя из зала, маманя остановила милиционеров:
- Пойдемте туда, где есть телефон. Вам срочно надо позвонить, ребята…
Несмотря на рыдания математички, ее заперли в каком-то кабинете вместе с маманей. Однако, когда через десять минут сержант дозвонился куда следовало и отпер дверь, женщины вышли оттуда под ручку, словно подружки. Я скромно сидел на стуле возле двери, сложив руки на коленках, слушал, как где-то наверху вольные половцы вовсю танцуют свои пляски, и мечтал оказаться где-нибудь в Золотой Орде во времена Игоря Святославича. Увидев меня, маманя порылась в сумке, бросила мне номерок и сурово велела дожидаться ее дома, а сама потащила математичку в буфет.
Забрав пальто в раздевалке, я его застегивать не стал, не надел я и шарф. Всю дорогу домой я старательно загребал ногами снег и грыз сосульки, надеясь заработать страшную температуру, однако здоровье меня подвело - я не получил даже насморка.
Но зато по заднице я получил крепко, как только маманя, непривычно пахнущая коньяком и сигаретами, вернулась из театра. В школу я потом не ходил целую неделю, а не был бы отец в Париже, мог бы просидеть дома и целый месяц. Так что тесен-то мир тесен, но Париж все-таки далеко, и это - слава богу.
Про деньги
Помню, как в шестом классе я решил деньги зарабатывать.
На самом деле началось все с одного десятиклассника. Миха Жаров был самым популярным парнем в нашей школе. Огромный, под два метра ростом, добродушный Миха, настоящий медведь, в шестнадцать лет - уже кандидат в мастера спорта по гребле, по нему сохли все девчонки в школе, ему завидовали все пацаны.
И вдруг по школе прокатился слух, что наш кумир, наш герой Миха на зиму устроился работать дворником в своем дворе. На самом деле, конечно, дворником была оформлена его бабка, но именно Миха каждое утро разбрасывал снег. Огромными железными лопатами и ломом он размахивал с такой же легкой непринужденностью, как дети в песочнице машут своими совочками, еще больше накачивая свои огромные плечи, и так уже туго набитые тонно-километрами.
Кого-то другого за такое, наверное, стали бы дразнить, но Михе можно было все.
И у нас в школе как-то сразу круто стало козырять друг перед другом и особенно перед девчонками тем, что ты умеешь зарабатывать.
Не, ну деньги-то для парня - это всегда было важно. Но одно дело, например, играть в трясучку, экономить на школьных завтраках, выпрашивать у мамани полтинник, стырить у отца из бумажника рубль или, когда тебя посылают в магазин за килограммом сметаны, купить всего полкило и заболтать в банку еще пол-литра кефира, сэкономить на этом семьдесят копеек, а потом угощать пирожками одноклассниц. А другое дело, приглашая девчонку в кино, - небрежно обронить: "Я тут зарплату получил, пошли?"
И вот, пока ребята из нашей школы судорожно искали способы зарабатывать деньги, я придумал, что делать!
Буквально полгода назад моя любимая тетка, младшая сестра моей мамани, родила первого ребенка. Роды у нее были довольно поздние, ей было уже за тридцать пять, так что не все там было сахарно, ну и молоко у нее пропало почти сразу.
Чем кормили тогда искусственников? Никаких жидких смесей в Советском Союзе в ту пору и в помине не было, а единственная сухая смесь, продававшаяся в магазинах, была так густо пересыпана сахарным песком, что ее перед разведением обязательно надо было просеивать через мелкие ситечки, продававшиеся где-то в Прибалтике, или часами протирать через капроновые колготки - с полукилограммовой банки этой смеси набиралось граммов двести сахарного песка.