Листы из тетради
Накануне он пошел с большой компанией на день рождения к однокласснику. Было много знакомых.
Во время застолья он заметил, что на него поглядывает одна девушка, даже, пожалуй, кокетничает с ним.
Он стал к ней приглядываться. Чересчур широкая в бедрах, в желтых брюках, а еще трусы в цветочек – брюки просвечивали, – это он увидел, когда она вышла танцевать. Несколько раз они встретились взглядами.
Он взял ее, когда они вышли покурить, а заодно и подышать свежим воздухом. Брюки и ситцевые трусы в цветочек болтались где-то на уровне щиколоток. Надо только развести ноги чуть пошире – и порвутся с треском. Небо тоже дрожало на разведенных коленках острой луны.
Возвращаясь домой, наслаждался собственным успехом. Хотелось этот успех развить и углубить. Жажда новых завоеваний будоражила сердце.
– Слушай, а где та девчонка, на которую я запал, – спросил он приятеля, – помнишь, мы сидели в кафе вместе? Почему она не пришла на этот чертов день рожденья?
– В каком кафе?.. – спросил приятель.
– Ну, в "Космосе", она еще весь вечер хохотала не прекращая. Помнишь, я еще сказал, что она прекрасно целуется…
– А… Катька-то. Если я не ошибаюсь, она весь вечер крутила перед тобой задницей в желтых брюках.
– Не узнал. – Он невольно прижал ладонь к животу. – Представляешь, не узнал ее.
За спортивной формой пошли в супер-пупер-мега-гипермаркет "Спрут", из больших эркеров которого так хорошо видно наше отделение банка "Глобакс". Начали закупку инвентаря с секундомера, по которому засекали время. В 11:14 к банку подъехала машина с инкассаторами. В 11:15 они вышли из машины, в 11:15–16 зашли в банк.
– Это что такое? – спросил Жан у менеджера, разглядывая товар и растягивая удовольствие.
– Обыкновенное трико.
– Да, – Жан растянул штанины, – надо будет отнести его в музей нижнего белья в Париже.
– Вы думаете? – улыбнулась продавщица.
– Конечно. Может, вы мне покажете еще какие-нибудь редкие экземпляры?
А в это время мы с Раулем продолжили бродить по универмагу. Заглянули в отдел с посудой, посмотрели на портфели и сумочки из натуральной кожи, постояли у пузырьков с духами.
– Неплохо бы купить большую кастрюлю "Цептер", – предложил Рауль, – чтобы влезало больше вермишели. Много и еще чуть-чуть.
"Вермишель" – это слово Раулю особенно нравилось. Произносил он его с каким-то придыханием и шиком.
– Что вы сказали? – переспросила продавщица.
– Ничего.
– Может, вам дать что-нибудь понюхать?
– Да, дайте нам вон ту воду.
– "Город ветров"?
– Да, "Город ветров".
Это была туалетная вода с запахом дождей.
– Есть еще запах "Подземки".
– Тоже из Чикаго?
– Нет, из Нью-Йорка.
Пузырьки духов как макеты стеклянных небоскребов Чикаго и Нью-Йорка. За спиной продавщицы открывался прекрасный вид на двери стеклянного пузыря "Глобакс".
– Нам эта больше нравится, но мы еще подумаем, – положил пузырек назад Рауль.
– Давайте я на вас брызну, чтоб вы, пока думаете, не забыли аромата.
– Давайте, брызните чуть-чуть.
Брызнула из флакона "Кротовая нора" с ароматом рыхлой почвы и нотками свежеопавшей осенней листвы.
Мы снова зашли в один из многих отделов, где продавались летние куртки, рубашки, джемпера. В общем, трикотаж.
Рауль остановился у прилавка и провел ладонью по мягкой шерсти свитера.
– Можете примерить, – предложили продавщица, – настоящий шерстяной свитер из Турции.
Рауль взял свитер и направился в примерочную. Я за ним.
Я стоял у шторок и наблюдал, как молодая пара выбирала мужской костюм.
– Ты что, это сейчас модно! – настаивала девушка. Парень колебался.
– Хоть вы ему скажите!
– Я?
– Да, он вас больше послушает.
В это время Рауль через голову снимал свитер. Я увидел, как заискрила наэлектризованная шерсть. Рауль застыл. Что он в этот момент чувствовал? Молнии? Чикагский ливень? Ветер с озера Мичиган? Шерстяную тучу над городом?
– Да-да, это очень модно, – заверила продавщица. – Сейчас вся Европа и Америка вновь носит однобортные пиджаки.
– Что такое однобортные пиджаки? – спросил я у Рауля.
– Не знаю.
– Это, наверно, то же самое, что и однобортные корабли, только из ткани.
Тут же вспомнил о Петре и море. Как они сейчас, дружат или враждуют? Однобортные корабли – может, это пристани Шкодера или Шенгени, о которые разбиваются накатывающие волны?
Проходя мимо очередного отдела парфюмерии, я специально замедлил шаг. "Тропический пунш", "Дождь для улиток", "Бухта радости", "Роса нежности" "Лагуна метрополитена", "Песни семи океанов", "Элементы воды на щеках", "Золотой залив Сан-Франциско", "Грибной ветер с небоскребов", "Аромат в спину", "Стеклянные паруса" – флакон из цельного пепельного куска аравийского хрусталя.
– Девушка, а можно понюхать вон те духи?
– Какие?
– "Летучий фламандец" с жасмином из Грасса, лимоном и бергамотом.
– Да, конечно! – протянула флакон с бобами тонка и пахучей смолой опопонакс.
В нос, под музыку Дюран-Дюран, ударили дурманящие ароматы пряной орхидеи и загадочного ириса, душистого иланг-иланга и крепкого сандалового дерева. Кажется, мы перебрали-перенюхали сегодня.
– Хорошо бы чашечку кофе арабика, чуть-чуть, чтоб прочистить обоняние, – шепнул мне Рауль, пока девушка тонкими пальцами с длинными, покрытыми лаком цвета металик ногтями пыталась достать склянку, не разбив другие. "Чуть-чуть" – еще одно слово, которое очень нравилось Раулю. Ногти ляцкали о пузырьки, будто те были хрустальные.
– А в этих духах собран букет из полевых цветов России.
Но мы и так, не читая этикетки, знали, что там василек, можжевельник, вереск, вербена, мята.
Напоследок подержал-потискал в руках духи "Платье на один вечер" и "Я осмелюсь на запретное". Уж очень они подходили к однобортным пиджакам.
– Зачем это?
– Увидишь.
Мое эстетическое неистовство.
В 11:45 инкассаторы покинули банк.
– Девушка, дайте мне однобортный пиджак.
– Синий, зеленый?
– Синий.
Я надел пиджак на свою белую футболку с короткими рукавами. Прохладная подкладка обожгла плечи и предплечья. В нос с новой силой ударил "Очистительный запах жженого кофе с Берега Слоновой Кости". О ревуар, Кот д’Ивуар. Я закрыл глаза.
Через минуту я увидел в зеркале девушку, примеряющую джинсы в кабинке напротив. Она стояла ко мне спиной. Шторы ее примерочной колыхались словно паруса. Согнувшись, девушка натягивала джинсы с такой яростью, словно она матрос, а джинсы – канат. Поднять якоря! Ее трусы плотно облегали бедра.
Выйдя из магазина, мы встретились с Жаном.
– Взял телефончик, – сообщил он, сияя. – А вы что?..
– А мы видели невесту в неглиже.
– Где?
– В трикотажном отделе.
– Не может быть!
– Рауль?..
– Да, она к нам клеилась!
– Одна к двоим, да вы свистите как паровоз!
– Она с подружкой была. Подружка тоже уже в подвенечном платье. Да, но мы не сдались, сказали, что нас трое. Что ждем тебя.
– Мужская солидарность, – добавил Рауль, – простая мужская солидарность.
Улица – словно большая земля. Мы сели на лавку в сквере между универмагом и банком.
– Укачало, – сказал я с таким важно-уставшим видом, будто универмаг – это корабль. И я только что вернулся из кругосветки.
– В нем, – заметил Жан про свитер, – тесно, как в купе. Я будто вновь оказался в поезде на пути в Россию. А за стеклом – Кёльн – родина кёльнской воды, Левен – родина льна.
– Леви – родитель джинсовой ткани, – заметил Рауль.
– Синюю саржу завезли из Ним. – Жан до конца оставался патриотом Франции.
– Черт с ним, с Денимом, – заметил я, прячась от голубой сажи неба под тень клена.
– Надо было купить венгерскую или кёльнскую воду.
– Может, лучше "Стеллу Артуа"? – предложил Рауль. – Потому что ее родина тоже Левен.
Лавочка была теплой и отполированной джинсами. Детишки брызгались у фонтана.
– Хорошо, – потягивал пиво Жан. Из узкого горла в широкое. Клиенты заходили и выходили из банка. Кадык ходил туда-сюда. Солнце сверкало, отражаясь в бляхах ремней и стеклотаре. Единственное, о чем жалел Ив Сен Лоран, это о том, что это не он изобрел голубые джинсы с клепками. В них зов пола и выразительная простота.
Сидели на лавочке, продолжая наблюдение за банком. По бульвару шли две девушки в белых футболках и с рюкзаками за спиной. Блондинка и брюнетка. Брюнетка в юбке и высоких красных гольфах. Блондинка в шортах и розовых гольфах. Сквозь белые футболки у обеих просвечивали ярко-бордовые соски. У брюнетки побольше и потемнее, у блондинки розовее.
Сидели на лавочке, смотря на тех, кто входит и выходит из стеклянных дверей. Бомж в дырявых, отвисших на коленках штанах перелез через бордюр фонтана и стал умываться.
– Наивный, дети давно все подобрали.
– Что подобрали? – спросил Рауль.
– Монеты.
– Какие монеты?
– Те, что они заработали.
– Кто заработал?
– Дети-рыбаки. Ты думал, они плещутся в фонтане, а они там добычу собирают. Серебряных сазанов и медных карасей.