Как увезли позавчера Виктора, он уже знал. То есть знал, что вечером перед их подъездом остановилась машина, к ним поднялись двое и попросили... ("Попросили?.." - "Ну, предложили, как это у них говорится...")... И предложили Виктору проехать с ними, чтобы помочь... ("Помочь?.."-"Да, помочь!..") кое-что выяснить ("Кое-что?.." - "По-моему, так - "кое-что выяснить" или "кое в чем разобраться..."),- об этом рассказала ему Татьяна. Рассказала сбивчиво, не в силах припомнить некоторых, на его взгляд, существенных деталей. Например, они что же - предъявили при этом что-нибудь, сослались на прокурора?.. Она не помнила. "Как-то не до того было,- твердила она.- Все случилось так неожиданно..."- И лицо ее, красивое, с крупными чертами, принимало такое беспомощное выражение, какого Федоров никогда на нем не замечал. Ему становилось неловко за свою въедливость, тем более, что она была ни к чему, не очерк же, в самом деле, он собирался писать... Существенным было другое: на следующий день, то есть вчера, Татьяна позвонила по оставленному ей номеру телефона и услышала уже вполне четкую формулировку: "подозревается в соучастии..." Больше она ничто не запомнила, только это: "подозревается в соучастии... " Вообще в ней - с позавчерашнего, наверное, дня чувствовалась какая-от оглушенность, она еще не могла прийти и себя...
13
Первый допь отпуска,- хмыкнул Федоров, поглядывая то на телефон, то на часы. И вдруг откуда-то вывернулось, всплыло в памяти: "Mahnruf" - "Предостережение", название будущей книги... И за ним - на прощанье сказанное Гавриловым: "Смотри, не давай повода..." Ну, это было бы слишком,- подумалось ему. Но в груди у него, и ниже - под ложечкой - возникла сосущая пустота. Впрочем, он взял себя в руки. "Чушь,- сказал он себе,- уж этого они не посмеют..."
14
- А теперь послушай, что я тебе скажу...- Федоров отхлебнул глоток холодного чая и поморщился.- Ты слышишь меня или нет?..- Он дождался, пока она подняла на него глаза - с усилием, как если бы веки были отлиты из свинца, - Ты потом, скажешь, прав я был или нет, а пока помолчи и послушай. И не думай, что я с кондачка сужу, об этой истории с летчиком я раньше кое с кем разговаривал... История, сама помнишь, была громкая, всех подняли на ноги, искали преступников - и не нашли. Врачи у нас "в отдельных случаях" бывают плохие, или журналисты, или сапожники, а следствие ведут одни знатоки, что ли?.. Ну, прошляпили: не верю, что найти этих мерзавцев было нельзя... Хотя мало ли?.. Может, и нельзя. Но не в том дело. Убийство произошло месяц-полтора назад. Видно, контрольные сроки для ведения следствия вот-вот кончаются. И тогда начальство со следователя обязано спустить три шкуры - за нераскрытое дело. О прокуратуре судят по проценту нераскрытых дел, и если что - не жалуют!.. А у начальства - свое начальство, и тоже требует, а исполнитель - один: все тот же следователь... Вот и угораздило ребят подвернуться под горячую руку!.. Ну, светлая у твоего мужа голова?
Федоров улыбался хитро и самодовольно, может быть, даже перебарщивая в своем самодовольстве, как бы и жену приглашая - посмеяться над ним, эдаким знатоком тайн и методов Скотланд-Ярда, а посмеявшись - признать, что в общем-то он прав...
Двадцать минут десятого (он выждал бы еще с полчаса, но, глядя на Татьяну, больше ждать не стал), настроенный вполне добродушно, не прочь даже пошутить, посмеяться с прокурором - на тот предмет, когда "опасного уголовного преступника" ждать домой, Федоров, отыскав по служебному справочнику номер, крутанул телефонный диск. Трубка ответила пунктиром коротких гудков. Он подержал ее в руке, отстранив от уха - сигналы были громкие - потом повернул слуховой чашечкой к Татьяне, выждал с полминуты и бросил на рычажок.
На стене, куда Федоров рассеянно уставился, висела фотография его отца, увеличенная с карточки паспортного размера. Лобастое, с зачесом назад, лицо, широкие брови, за круглыми стеклышками очков - требовательно, в упор смотрящие глаза, Эти очки в железной оправе, этот пиджачок с помятыми лацканами, поверх темной косоворотки, застегнутой на белые пуговки, придавали ему сходство с не то мастеровым, не то сельским учителем двадцатых годов.
Временами принимаясь барабанить пальцами по столу, Федоров смотрел на портрет, лишь бы не встречаться взглядом с Татьяной, в которой опять все напряглось - как бы в надежде следом за его еще не произнесенными словами уловить слова, которые раздадутся на другом конце провода... Он опять и опять нажимал на диск. Наконец в трубке щелкнуло и раздалось отрывистое "Да?..", брошенное будто в промежутке между обращёнными к кому-то фразами.
Федоров назвался и в ответ услышал все так же коротко и резко, с досадой за перебитый разговор, произнесенное: "Да, я слушаю!.."
Он облизнул, вмиг пересохшие губы, похлопал по карману, привычно отыскивая сигареты... Он ожидал хотя бы другой интонации, если не других слов. Татьяна заметила в нем эту мгновенную перемену, глаза ее стали круглыми, она перестала дышать, Федоров ощутил все унизительное несоответствие между тем, что испытывает сейчас эта женщина, его жена, мать его детей,- и тоном, которым заговорила с ним трубка. Он сызнова повторил свое имя ("Да, да, я понял",- без выражения, ровным, бесцветным голосом ответила трубка) и отчетливо, чуть ли не по слогам, произнес, растягивая паузы между словами:
- По какому праву вы арестовали моего сына?
Татьяна смотрела на него моляще, прижав к подбородку платочек, сбившийся в серый комок. Но бешенство в нем закипало, искало разрядки. Он знал наперед, что потом пожалеет, но это потом, потом...
- У нас для этого имеются законные основания. Ваш сын задержан по подозрению... Не арестован, а задержан, тут есть разница... Задержан по подозрению...
Татьяна не отрывала от него глаз, они сделались прозрачными от боли и страха.
- По подозрению?.. Основания?.. Такие, между прочим. как вы, подозрительные, арестовали его деда в тридцать седьмом и расстреляли как японского шпиона! А потом реабилитировали! Прислали справку о реабилитации! У них тоже были свои "основания"!
Где, в какой земли был он зарыт?.. Что от него осталось, кроме этой фотографии?.. А рубашка, эта вот косоворотка с белыми пуговицами,- может, ее-то и дырявили пули, заливала кровь?.. Ничего не известно! "Основания..."
Он орал и черную трубку.
Татьяна смотрела на него, прикрыв ладонями рот.
Ему хотелось, чтобы трубка в его руках в ответ взорвалась. Лопнула, разлетелась на мелкие осколки.
- Советую вам встретиться со следователем,- услышал он спокойным, без ответного раздражения голос прокурора, - Чижов Сергей Константинович, обратитесь и нему.
Федорой громыхнул телефоном, бросил трубку на рычажок.
- Что ты творишь?..-Татьяна поднялась, на ее щеках горели алые пятна.- Зачем ты с ними скандалишь?.. Ведь, ты для них и так кость в горле, ты сам это знаешь!
- Все равно!- сказал Федоров.- Я их не боюсь!..- И усмехнулся, не поднимая, впрочем, на Татьяну глаз.
- И потом при чем тут они?..- Она повела головой в сторону портрета. - В чем они то виноваты?..
Федором хлебнул из стакана холодного чая. Поморщился.
- Чего ты их жалеешь?.. Как будто не они твоего Витьку умыкнули, а...- Он махнул рукой.- И вообще, ты что, за него боишься? Честно?.. Стало быть, ты... Ты что же - ты, может, сама поверила этой бредятине?.. Ну - признавайся?..
Кровь снова отлила у нее от лица. Но взгляд его - жесткий, насмешливо-пронзительный - она выдержала.
- Как ты можешь!..- сказала она.