Хосефа, держа руки под передником, пожала плечами.
- А кто ж его знает! Там его хвалят, у кого дети ходят в школу. А что?
- Нет, я просто так. Будь добра, выключи свет, когда будешь выходить. И спокойной ночи!
- Покойной ночи, нинья…
Горничная вышла, бесшумно притворив дверь. Джоанна обхватила руками колени и откинулась на спинку дивана, глядя на мерцающие в проеме окна яркие звезды.
Она просидела так очень долго, слушая музыку и думая о своей будущей жизни: о жизни некой сеньоры Монсон де Асеведо, уважаемой дамы, имеющей мужа, дом и, конечно, детей. Представлять себе все это было интересно, но трудно. Кое-чего в будущем она даже побаивалась, например ответственности за воспитание ребенка. Но ведь Мигель - учитель, вдвоем они справятся. Ведь это было бы просто ужасно, если бы они не справились и их ребенок вырос недостойным человеком. Нет-нет, он, безусловно, будет замечательным, великолепным человеком! Государственным деятелем, или писателем, или ученым. И вообще у него будет замечательная жизнь: ему ведь придется жить в мире, где не будет ни таких иезуитов, ни таких лиценциатов. Когда-нибудь она расскажет ему, как его маме в молодости предложили вступить в подпольную организацию…
Музыка умолкла. Бойкий женский голос с мексиканским акцентом объявил, что передатчик такой-то заканчивает на этом свою работу, желая всем слушателям спокойной ночи. Джоанна удивилась и взглянула на светящиеся в темноте стрелки настольных часов: была полночь.
- Спать, спать, спать… - весело пропела она, соскакивая с дивана. - Завтра с самого утра - к Мигелю! Мигель, Мигелито…
Включив свет, она остановилась посреди комнаты и потянулась, закинув руки за голову. Два предмета на письменном столе привлекли ее внимание - накрытый салфеткой поднос и пара старых перчаток. Первый вызвал чувство голода, второй - чувство вины: ножницы-то ведь она потеряла…
В ванной Джоанна вымыла руки, потом включила трубки дневного света, укрепленные по сторонам большого - во весь простенок - зеркала. Оттуда на нее глянуло странное существо, мальчишески стройное и большеглазое, в ярких цветов ковбойке и коротковатых, выше щиколотки, узких синих штанах.
- А это вам понравилось бы, дон Мигель Асеведо? - вслух спросила Джоанна, сделав гримаску. - Впрочем, я не сказала бы, что костюм мне не к лицу…
Вернувшись в свою комнату, она боком примостилась на край стола и принялась с аппетитом уничтожать давно остывший ужин, искоса поглядывая на перчатки. Теперь Тонио никогда в жизни не доверит ей ножницы. Но где их сейчас искать, в такой глуши? Придется извиняться. Впрочем, так нельзя - обещание есть обещание. Мигель страшно возмутился бы.
Поев, Джоанна бросила на поднос скомканную салфетку и понесла его на кухню. Там уже никого не было - вся прислуга спала. Она сняла с гвоздя электрический фонарь, еще раз обругала себя за рассеянность и вышла в сад, призрачно освещенный крупными мохнатыми звездами.
Найти ножницы оказалось не так просто, и она долго шарила лучом фонарика по зарослям, то и дело натыкаясь на колючки декоративного кустарника; потом сзади послышался хруст веток под торопливыми шагами, и чей-то незнакомый голос грубо окликнул:
- Эй, кто там шляется?
Джоанна уронила фонарик в траву - больше от изумления, чем от испуга. Стоя на коленях, она подняла голову и обернулась, тотчас зажмурившись от ослепительного луча, ударившего ей в лицо.
- Ты что здесь делаешь? - еще грубее крикнул незнакомец, подойдя ближе и осветив ее в упор.
- Я? Ищу ножницы, я здесь стригла, - растерянно отозвалась она.
- Садовница? Какого черта ты здесь таскаешься в это время, а?
Джоанна вдруг осознала всю нелепость сцены: кто-то допрашивает ее в ее же собственном саду. Что за бред?
- Идите вы к дьяволу! - крикнула она, вскочив на ноги и стряхивая с колен сухие листья. - Еще не хватало, чтобы я давала отчет любому бродяге! Вы-то сами что здесь делаете?
- А ну, тише! - прикрикнул невидимый бродяга. - Жить надоело? Иди со мной, быстро!
Джоанна повиновалась: человек с фонарем мог в любую минуту ее пристрелить, прирезать, наконец, просто придушить, как котенка.
- Куда идти? - спросила она, выйдя из кустов.
- Налево и прямо, пока я не скажу. И не вздумай бежать - пожалеешь. Иди!
Она шла, продираясь через кусты, пока луч фонаря, все время освещавший ее сзади, не выхватил из темноты кусок облупившейся стены и стоящий перед закрытой дверью маленький грузовичок-пикап с плотно зашнурованным брезентовым верхом. Джоанна узнала место - это был находившийся в самом углу сада старый сарай, в котором хранились поломанные мотыги, лопаты и прочий хлам. Но этот пикап? Ей стало по-настоящему страшно; и тут, к ее изумлению, невидимый конвоир крикнул:
- Эй, Монсон, подите-ка сюда!
Она не поверила своим ушам: отец здесь, в этом сарае? Разве он не уехал? Но сомневаться не приходилось: из двери, быстро прикрыв ее за собою, действительно показалась знакомая грузная фигура в сапогах и белых бриджах.
- Глядите, Монсон, тут какая-то девка шлялась. Не у вас работает?
С этими словами конвоир осветил ее лицо. Джоанна зажмурилась.
- Джоанна? - изумленно спросил отец. - Ты? Погасите фонарь, Оливейра. Что случилось, Джоанна?
Та облегченно засмеялась.
- Я должна спросить это у. тебя, папа! С каких пор у нас в парке завелись киднапперы? Я потеряла тут садовые ножницы, сейчас пошла искать - и вдруг такая штука! Знаешь, как я перепугалась! Это просто феноменально - благополучно прожить пять лет в США - и вдруг оказаться похищенной у себя в…
Она не окончила фразу: дверь сарая опять открылась, из него вышел еще один человек. Остановившись на освещенном изнутри пороге, он вгляделся в темноту и удивленно спросил:
- Что тут происходит? С кем ты это, Индалесио?
- Закрой дверь, черт тебя побери! - бешено крикнул Монсон.
Человек поспешно скрылся, но Джоанна уже ус "пела увидеть внутренность сарая, ярко освещенную керосино-калильной лампой: сломанный культиватор у стены, штабель бумажных мешков с минеральными удобрениями и прямо посередине на цементном полу - два больших продолговатых тюка из зеленовато-серого брезента, снабженных какими-то лямками, пряжками и кольцами. На крайнем тюке четко выделялось отпечатанное крупными белыми буквами - по трафарету - знакомое слово "warning". Ниже шел короткий текст помельче. У нее мгновенно пересохло во рту.
- Ты слышишь, Джоанна? - нетерпеливо крикнул отец.
- Что, папа? - переспросила она, делая усилие, чтобы говорить спокойно.
- Почему ты не спишь в это время?
- Я ведь тебе уже сказала, я пошла искать ножницы, потому что обещала садовнику положить их на место… А вообще я читала у себя в комнате. Я всегда ложусь поздно…
- Хорошо, ступай к себе. И немедленно ложись в постель. Проводите мою дочь, Оливейра.
Тот же конвоир с фонарем проводил ее до самого дома, бормоча извинения: он просто не мог предположить, что сеньорита Монсон может ходить в таком виде…
У себя в комнате Джоанна опустилась на стул, зажав пальцы между колен, и долго сидела, зябко сгорбившись, глядя прямо перед собой остановившимися глазами. Что-то похожее на инстинкт самосохранения- или последние остатки любви и уважения к отцу, сгоревшие в ней за один короткий миг, - что-то еще удерживало ее от того, чтобы до конца признать страшный факт; но в то же время разум неопровержимо убеждал ее в обратном. Ошибиться было невозможно: точно такие штуки она видела прошлым летом на маневрах в штате Аризона, где присутствовала с несколькими студентами факультета в составе группы представителей прессы. Им, будущим журналистам, подробно разъяснили назначение этих коротких брезентовых колбас: это были тюки-контейнеры мягкого типа (есть еще жесткого, сигарообразные, сделанные из какой-то особой пластмассы), применяющиеся для парашютирования боеприпасов в зоне боевых действий.
Зона боевых действий… Джоанна видела это в европейских фильмах: черный дым, пламя, закопченные обломки стен, клубящиеся смерчи взрывов, бегущие и падающие люди. Ее родина Гватемала - зона боевых действий? Значит, не только лиценциат Гарсиа, не только его "друзья из лимитрофов", но и отец… ее отец - папа, который когда-то носил ее на руках!..
Джоанна долго плакала, кусая губы и не утирая слез, судорожно сцепив сжатые между колен пальцы. Тупая ломота в висках вернула ее к страшной действительности, к необходимости что-то делать. Двигаясь машинально, как автомат, она прошлась по комнате, остановилась перед письменным столом, аккуратно сложила разбросанные листы почтовой бумаги - тонкой, хрустящей, с крошечным грифом "Джоанна Аларика Монсон" в верхнем левом углу. Потом умылась холодной водой, зачем-то причесалась с особой тщательностью; вернувшись из туалетной, она услышала в коридоре тяжелые шаги отца.
Дон Индалесио задержался перед комнатой дочери и, заметив свет в дверной щели, вошел не постучавшись. Джоанна стояла спиной к столу, обеими руками держась за его край, словно боясь упасть.
- Ты все еще не спишь? - зевнув, удивился отец. - Я, как видишь, вернулся несколько раньше… Думал задержаться до утра. Мы там смотрели старый инвентарь… Лопес из "Магдалены" хочет кое-что купить…
Небо праведное, и это ее отец, человек, который когда-то. был для нее образцом настоящего мужчины - умного, смелого, справедливого, - этот человек стоит сейчас перед нею, отводя глаза, и лжет, даже не заботясь о правдоподобии!