- Хорошо. Ладно. Идем. Вернемся сюда завтра.
Патрис видел, что он напугал ее своим рассказом про сестру и что достойное восхищения хладнокровие, которое она выказывала до сих пор, ее покидает. Поколебавшись, он спрятал в карман фотографию сестры, и они вышли из комнаты.
- Давай уйдем через окно, я не хочу знать, что тут еще есть, - сказал Патрис.
- Я за тобой.
Они направились к пустой комнате, через которую вошли, и тут вдруг услышали странный, но очень отчетливый звук. Оба замерли.
- Что это было? - спросил Патрис.
- Как будто вода в засоренной трубе…
- Плевать! Мы не водопроводчики… Пошли отсюда!
Но Ивана снова заколебалась.
- Нет, надо пойти посмотреть. Иначе мы никогда не узнаем… Пойдем… Пожалуйста… Не оставляй меня одну.
Патрис сумел распознать в интонациях Иваны нечто новое: попытку кокетства. Он разозлился так, что рука зачесалась от желания влепить ей пощечину. В то же время другая половина его существа готова была клюнуть, чтобы хоть ненадолго потешить себя иллюзиями.
- Ладно. Идем, только потом сразу уходим, и больше я сюда не вернусь, не проси.
- Обещаю.
Они осторожно двинулись туда, откуда донесся звук, и оказались в грязной ванной комнате, освещенной холодным светом неоновой лампы.
- Никого, - протянула Ивана. - Наверно, просто в трубах шумело.
- Подожди. Мне кажется, в ванне что-то есть.
Они шагнули вперед - и застыли как вкопанные.
Они увидели розоватую жидкость.
Увидели нечто, похожее на кальмара.
Увидели женское лицо.
- Боже мой, - выдохнул Патрис.
- Бежим! - Ивана потянула его за рукав.
Патрис не двинулся с места.
- Что такое? - спросила Ивана.
- Это лицо…
- Что?! - Ивана почти кричала, на грани истерики.
- …Это лицо моей тети.
В ту же минуту из ванны высунулась белая рука и крепко вцепилась в куртку Патриса.
26. Джей-Си
Придя в сознание, Джей-Си не спешил открывать глаза. Он чувствовал, что его организм находится в состоянии весьма шаткого равновесия, и любое резкое движение может повлечь за собой страшнейшую в его жизни мигрень… Или чего похуже… Потерять сознание дважды за неполных два часа - это уж точно не полезно для здоровья.
Он лежал на чем-то твердом и холодном; стояла тишина, только слабо потрескивала где-то вдалеке дефектная электролампочка.
Джей-Си осторожно открыл глаза. Потолок был высоко, сырость нарисовала на нем разводы, которые почему-то напомнили давний урок математики, множества, в которых он так ничего и не понял… Ай… Боль с силой ударила в виски. Он на минуту закрыл глаза, пережидая, потом, когда боль отхлынула, снова открыл. Он был в большой прямоугольной комнате, пустой и грязной, вероятно, в пристройке к убогой лачуге Тины, но стены, похоже, капитальные. В углу стоял холодильник, новенький, чистый, не вязавшийся со всем остальным. Джей-Си, морщась, поднял голову - судя по широкой откидной двери, он находился в гараже. Стиснув зубы, Джей-Си сел и привалился к стене. Хотелось отлить. Хотелось плакать. Было холодно, он закашлялся, горло саднило, а боль опять запустила острые пальцы в самую сердцевину мозга. За дверью послышался шорох шагов по гравию. Наверно, чертова старуха возвращалась. Он злился на нее, злился на самого себя за наивность - это же надо, пошел за ней, как дурак, даже не подумав, что тот старый псих мог быть не один. Он ненавидел глухомань, вот ведь - так влипнуть в городе точно не грозит, просто-напросто потому, что в городе знаешь что почем и держишь ухо востро: там все подозрительны. Хотя в городе-то как раз большинство людей чисты. Здесь наоборот: все такие чистые с виду, а на поверку как из выгребной ямы вытащенные.
Не очень веря в успех, Джей-Си направился к двери, взялся за черную пластмассовую ручку и попытался открыть. Дверь скрипнула, но не сдвинулась ни на дюйм. От злости он заколотил по ней кулаками - она отозвалась звуком африканского тамтама.
- Откройте дверь! Откройте, не то я вышибу ее и снесу вам башку!
Кричать было наверняка бесполезно, но от этого становилось легче. Немного легче.
Шаги между тем приближались.
- Вы проснулись? - спросил голос Тины из-за двери. - Вот и хорошо, он предпочитает, когда не спят…
- Кто предпочитает? Я ничего не понимаю! Откройте! - Джей-Си сопроводил свои слова новым ударом в дверь.
- Нет-нет… Нельзя. Если я открою, вы уйдете, да еще мало ли что со мной сделаете…
Джей-Си попытался совладать со своей яростью, чтобы легче думалось.
- Послушайте, я вас не трону, я никому ничего не скажу, я уйду и забуду все это, как будто ничего не произошло.
От негромкого смешка Тины у него кровь застыла в жилах.
- Конечно же, ничего не произошло. Но скоро произойдет кое-что очень интересное, сами увидите, то-то вы удивитесь. И это обязательно должно произойти, он так хотел, чтобы произошло, и он будет счастлив, что это именно вы. Юноша… Их у него немного…
Джей-Си с радостью размозжил бы ей голову булыжником.
- Пусть только попробует этот старый хрен ко мне подойти, я ему такое устрою!
- Ну почему молодые люди так грубо разговаривают? - вздохнула Тина, будто ее и вправду это огорчало.
- В прошлый раз он застал меня врасплох, но теперь, клянусь, я его по стене размажу!
Выкрикивая угрозы, Джей-Си прекрасно понимал, что смешон: он был в руках этих людей, к тому же помнил, что тип, с которым он имел дело, очень силен.
- А-а-а-а, так это вы про моего беднягу Эда! Да он и понятия не имеет о том, что здесь происходит. Я пыталась ему объяснить, но он малость… того, понимаете? Людей он иногда приводит, это да, но ему невдомек, для чего они, а может, он боится… поди знай.
Джей-Си понял, что Тина не в курсе насчет Кати.
- Послушайте, мне кажется, ваш Эд… Мне кажется, здесь происходит что-то нехорошее. По-моему, Эд… он похитил мою подругу… Я бы не хотел… Пожалуйста…
Какое-то незнакомое раньше волнение вдруг охватило Джей-Си, нахлынуло с такой силой, что он заплакал. Безудержно зарыдал от усталости, боли и отчаяния.
- Я понимаю, что все это для вас нелегко. Мне очень жаль вашу подругу. Я схожу посмотрю, когда здесь все закончится. Знаю, Эд порой скверно себя ведет… Особенно с женщинами… Но он от них натерпелся, от женщин… Даже от нашей матери… Она все злилась, что он как малое дитя, лупила его за это и бранила… Однажды так ударила стулом, что бедняга три дня пролежал без памяти… К счастью, он пришел и все уладил…
- Кто все уладил? - тупо переспросил Джей-Си.
Он сидел, привалившись к стене, и рассматривал глубокую царапину на тыльной стороне правой ладони.
- Да он же, который в холодильнике.
Джей-Си повернул голову и уставился на маленький "Вирпул" метр сорок высотой. Эта старуха точно выжила из ума - выполняет инструкции, посылаемые из холодильника!
- Вы откройте его, не бойтесь. Я уверена, он обрадуется и будет очень милым. Он, знаете, такой милый иногда, правда-правда…
Мысли с трудом пробивались сквозь головную боль. Джей-Си решительно был сыт по горло всей этой абракадаброй. А старуха Тина за дверью настаивала:
- Ну же, давайте… Знаете, вы ведь нужны ему…
Джей-Си еще раз с подозрением покосился на холодильник. Бог весть, что она в нем держит… Он закрыл глаза и сказал себе, что все лучше, чем вот так сидеть сложа руки. Встал и сделал несколько шагов, отделявших его от изотермической дверцы.
Он секунду поколебался - вдруг пришло в голову, что старуха могла заминировать холодильник, - потом сказал себе, что она хоть и чокнутая, но не до такой же степени.
И открыл дверцу.
27. Марк
Из всех человеческих страхов, наверное, худший - страх темноты. Иррациональный страх, мучительный, душный, всепоглощающий. "Отец всех страхов", колодец кошмаров и близкий родственник смерти. Марк это хорошо знал. Он помнил квартиру, которую снимали его родители, когда он был ребенком. Эта трехкомнатная квартира располагалась в двух шагах от бойни, куда еще до рассвета фермеры гнали перепуганный скот. Квартира эта была частью другой, большой квартиры, в свое время разделенной на три маленьких, и комнату для Марка устроили в помещении без окна, которое раньше было просто площадкой между этажами. Стоило закрыть дверь - и в комнате наступала непроглядная, жуткая темнота. Сколько Марк ни просил оставлять ему зажженную лампу или хотя бы ночник, отец был непреклонен - мол, "мальчики темноты не боятся". Семь лет Марк ложился спать с сосущим страхом внутри. И каждую ночь, около четырех, его вырывало из глубокого сна жалобное мычание обреченных животных, страшные, кровавые картины заполоняли его воображение и стояли перед глазами до самого утра.