Ладонь моя уперлась в грубые выступы подкладки. Сколько должно пройти времени, прежде чем я смогу носить этот сверточек, ощущать тепло твоей кожи на своей? Я вспоминала, как плакала новорожденная Амелия, как я укладывала ее в кроватку и засыпала, стиснув ее в объятиях, и всегда переживала, как бы не придавить ее во сне. Но с тобой все иначе - тебя опасно было вынимать из колыбели. Опасно даже гладить по спинке.
Я подняла глаза.
- Может, ты ее подержишь… - сказала я Пайпер.
Она села рядом со мной и провела пальцем по восходящей луне твоей головки.
- Шарлотта, - сказала Пайпер, - она не разобьется.
Мы обе знали, что это неправда, но прежде чем я успела ее уличить, в палату ворвалась Амелия. На ее варежках и шерстяной шапочке виднелись не успевшие растаять снежинки.
- А вот и она, а вот и она! - пропела твоя сестра.
Когда я впервые сказала ей, что у нас появишься ты, она спросила, не управлюсь ли я к обеду. Я ответила, что ждать нужно еще около пяти месяцев, и она решила, что это слишком долго, и стала притворяться, будто ты уже родилась. Носила всюду свою любимую куклу и обращалась к ней "Сисси". Иногда, заскучав или отвлекшись, Амелия роняла куклу вниз головой, и твой отец смеялся: "Хорошо, что это тренировочная версия".
Как только Амелия взгромоздилась Пайпер на руки, чтобы вынести вердикт, в дверях возник Шон.
- Она слишком маленькая, чтобы кататься со мной на коньках, - заявила Амелия. - И почему она одета как мумия?
- Это не бинты, а ленты, - сказала я. - Подарочная упаковка.
Это была моя первая ложь в твое спасение, и, будто почувствовав это, ты проснулась. Ты не плакала, ты вообще не шевелилась.
- Что у нее с глазами?! - в ужасе воскликнула Амелия, и мы все уставились на визитную карточку твоей болезни: белки, которые были не белыми, но ярко-голубыми.
В двенадцать часов медсестры вышли на ночную смену. Мы с тобой крепко спали, когда в палату вошла женщина. Я медленно выплыла из сна в явь, сосредоточившись на ее халате, именном значке и рыжих кудрях.
- Погодите, - сказала я, предупреждая ее движение, - будьте осторожны с ней!
Она снисходительно улыбнулась.
- Не волнуйтесь, мамочка. Я меняла подгузники каких-то десять тысяч раз в жизни.
Но я тогда еще не умела быть твоим голосом. Разворачивая пеленку, она слишком резко дернула за край. Ты перевернулась на бок и завизжала - не захныкала, как прежде, когда была голодна, а исторгла пронзительный, свистящий звук, которым сопровождалось твое рождение.
- Вы сделали ей больно!
- Ей просто не нравится просыпаться среди ночи…
Я не могла представить ничего ужаснее твоих воплей, но тут твоя кожа поголубела под цвет глаз, а дыхание превратилось в череду судорожных глотков воздуха. Медсестра склонилась над тобой, сжимая в руке стетоскоп.
- В чем дело? Что с ней? - требовательно спросила я.
Она, нахмурившись, прослушивала твою грудную клетку, когда ты вдруг обмякла всем тельцем. Медсестра нажала на кнопку за изголовьем кровати.
- Экстренная ситуация! - объявила она, и в тесную палату, несмотря на поздний час, мигом набилось множество людей. Слова пролетали, как реактивные снаряды: "Гипоксия…
Газ в артериальной крови… Сорокашестипроцентный SО2… Ввод FIО2…"
- Начинаем закрытый массаж сердца.
- У нее ОП.
- Лучше жить с переломами, чем умереть с целыми костями.
- Понадобится портативный грудной ап…
- Когда это началось, в левой стороне не было слышно дыхания…
- Незачем ждать рентгена, у нее в плевральной области может оказаться воздух…
За мелькающими столбами их тел я поймала проблеск иголки, входящей тебе между ребер, а через несколько секунд чуть ниже погрузился и скальпель. Красная капелька крови, зажим, длинный шланг, ведущий к сердцу… Я наблюдала, как они пришивают змеившуюся из твоего бока трубку.
К тому моменту, как приехал Шон, вне себя от волнения, с вытаращенными глазами, тебя уже отвезли в реанимацию.
- Ее разрезали, - всхлипывая, сказала я, не найдя других слов.
И когда он сжал меня в объятиях, я наконец дала волю так долго копившимся слезам.
- Мистер и миссис О’Киф? Меня зовут доктор Родс.
В палату заглянул парень, похожий на старшеклассника. Шон стиснул мою ладонь.
- Что с Уиллоу? - спросил он. - Мы можем ее увидеть?
- Не сейчас, но скоро сможете, - заверил нас врач, и тугой узел у меня внутри распустился. - Рентген грудной клетки показал перелом ребра. Несколько минут в мозг не поступал кислород, а это привело к прогрессирующему пневмотораксу, смещению средостения и кардиопульмональному шоку.
- Ради бога, говорите по-английски! - вспылил Шон.
- Мистер О’Киф, она несколько минут была лишена кислорода. Ее сердце, трахея и основные сосуды сместились на противоположную сторону тела, поскольку грудную полость заполнило воздухом. Плевральная дренажная трубка вернет органы на место.
- Лишена кислорода… - пробормотал Шон так, будто слова эти липли к горлу. - Это же означает церебральные нарушения!
- Не исключено. Нам еще предстоит это выяснить.
Шон так крепко сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев.
- Но ее сердце…
- Сейчас ее состояние оценивается как стабильное, хотя кардиопульмональный шок может повториться. Мы точно не знаем, как организм отреагирует на меры, принятые для спасения ее жизни.
Я расплакалась.
- Я не хочу, чтобы с ней опять это делали! Шон, я не позволю…
Врача явно обескуражила моя истерика.
- Вы можете подписать отказ от реанимации, он прикреплен к личному делу Уиллоу. Тем самым вы запретите врачам восстанавливать ее жизненные функции, если что-либо подобное произойдет вновь.
В последние недели беременности я готовилась к самому худшему, но, как оказалось, понятия не имела, что такое "самое худшее".
- Подумайте об этом, - сказал врач.
- Может, - сказал Шон, - она и не должна быть здесь, с нами. Может, на то воля Божья…
- А моя воля кого-нибудь интересует? - спросила я. - Я хочу, чтобы она жила. Я так ее ждала!
Мои слова его уязвили.
- Думаешь, я не ждал?
В окно я видела покатый склон больничного двора, засыпанный ослепительным снегом. Белый свет резал по глазам, никто бы уже и не догадался, что всего пару часов назад над городом неистовствовала буря. Предприимчивый отец вынес своему сыну поднос из кафе, и мальчишка с хохотом покатился с горки, вздымая снежные брызги. Съехав, он помахал в больничное окно вроде моего, откуда кто-то, должно быть, за ним наблюдал.
Наверное, его маму положили сюда, чтобы она родила ему братика или сестричку. Вполне вероятно, что она сейчас в соседней палате смотрит, как ее сын катается на подносе.
"А моя дочь, - рассеянно подумала я, - этого никогда не сможет".
Держась за руки, мы с Пайпер смотрели на тебя в палате интенсивной терапии. Через твои раздробленные ребра змеилась дренажная трубка, на руках и ногах по-прежнему белели повязки. У меня задрожали колени.
- Ты в порядке? - спросила Пайпер.
- Да что обо мне волноваться… Нам предложили подписать отказ от реанимации.
Глаза у Пайпер поползли на лоб.
- Кто?
- Доктор Родс…
- Он же ординатор! - Это слово она произнесла с таким отвращением, с каким могла бы обозвать его фашистом. - Он еще не знает, где у нас столовая, а тем более - как разговаривать с матерью, чей ребенок пережил сердечный приступ у нее на глазах. Ни один педиатр не предложит отказа, если у новорожденного не обнаружено необратимых травм мозга…
- Я видела, как ее разрезают, - запинаясь, сказала я. - Я слышала, как у нее ломаются ребра, когда они пытались возобновить сердцебиение…
- Шарлотта…
- А ты бы на моём месте подписала?
Не дождавшись ответа, я обошла кроватку с другой стороны - и ты очутилась между нами, зажатая и беспомощная, наша общая страшная тайна.
- Значит, теперь я всегда буду жить так?
Пайпер молчала. Мы вслушивались в симфонию окружавшей тебя аппаратуры. Ты вдруг проснулась, поджала пальчики на ножках, расставила ручки будто для объятия.
- Не всегда, - наконец ответила Пайпер. - Но пока жива Уиллоу - да.
Ее слова эхом отдавались у меня в голове весь день. Не смолкали они и в тот момент, когда я подписывала отказ от реанимации. Этот документ был отчаянной мольбой о помощи, но стоило вчитаться между строк - и становилось ясно: я впервые солгала и признала, что не хотела давать тебе жизнь.
I
Почти все на свете может разбиться, не исключая сердце. Уроки жизни сохраняются не в мудрости, но в шрамах и мозолях.
Уоллес Стегнер. Птица-наблюдатель
термообработка - постепенное, медленное нагревание.
При слове "термообработка" большинство из нас представляет себе металлы и сплавы. Но и кулинары могут повышать прочность своих ингредиентов, если не пожалеют времени. В яйца, к примеру, небольшими порциями добавляют кипяток, чтобы температура их возросла, но желток не свернулся. В результате мы получаем заварной крем, который можно подавать как отдельный соус или же включать в состав сложных десертов.
Вот вам интересный факт: консистенция конечного продукта не зависит от жидкости, с помощью которой его нагревали. Чем больше вы кладете яиц, тем гуще и насыщенней получится конечный продукт.
Иными словами, исход всего предприятия определяет вещество, с которого вы начинаете.
CRÈME PATISSERIE