Так вот, спрашивается, зачем эта тётка Анна, которая ко всем нам касательство имела ничтожное, и в рассказе моём появилась по анекдотическому случаю "нападения на караван"? Однако, появившись, заставила о себе говорить чуть ли не с гимназических времён и до конца дней своих? Зачем? Или я рассказчик плохой, или жизнь триединству не подчинишь, и течёт она, от нас не завися, в больших и малых проявлениях, то вперёд забегая, то возвращаясь к прошлому… Не знаю. Рассказываю, как получается, но всё-таки… Пора и к новогоднему вечеру вернуться.
Говоря о тётке Анне, я вновь Аргентинца упомянул. В то время друзьями мы ещё не были - приятелями скорее. Появился он на нашем горизонте из-за экватора, когда мы с ребятами уже заканчивали мужскую десятилетку, и особого впечатления не произвёл. Неярким показался и даже трусоватым. И вот почему. Учился в нашем классе парень, сын шефа школы, красавец двоечник, которому "двойки" никогда не ставили по причине необходимости ежегодного ремонта школьных помещений. Этот закон взаимозависимости он усвоил прекрасно, однако был с учителями мягок, старался не ставить их в затруднительное положение и, когда мог, списывал задания недвоечников. Однажды он и к Аргентинцу обратился на контрольной, а тот замешкался, и Валера, сын шефа, вынужден был подтолкнуть его локтем в бок. Аргентинец ни с того ни с сего взъерошился, пампасы вспомнил, что ли?.. Короче, у них прямо на уроке потасовка произошла, и Валера, можно сказать, схлопотал, к чему не привык, и тут же принял меры. Сел и написал классному руководителю письмо-заявление, что, дескать, подвергся опасному нападению со стороны лица, недавно прибывшего из-за рубежа, и просит обратить внимание на личность, внедряющую у нас чуждые взгляды.
Ну и перепугался Аргентинец! Не зря, впрочем. Тогда к чуждым нравам отношение строгое было. Попробовал бы охломон какой майку с американским флагом нацепить! Да о чём я говорю! Такое и в голову прийти не могло. Это сейчас приёмщик бутылок с нашей улицы на свою машину новозеландский флажок с южным крестом пристроил и разъезжает - на груди золотой крест, литой, на машине зелёный, а ведь эта Зеландия, хотя и называется Новой, к старому миру принадлежит и даже в блок АНЗЮС, нам враждебный, входит. Далеко ушли, далеко, ничего не скажешь, а ведь всего четверть века!
Таким нам Аргентинец и запомнился надолго, побледневшим, хотя всё уладилось благополучно и политическое обвинение с него сняли. А вскоре и послабления начались, и Аргентинец из подозрительного в популярного превратился и стал охотно про пампу рассказывать, а в школе, хорошо помню, помалкивал, будто южнее Адлера и не бывал никогда. Понимал, наверно, что чуждых нравов пусть и немного, а нахватался всё-таки. Вот и таил, а когда можно стало, слегка распоясался, а на новогоднем вечере даже такую нам историю рассказал:
- Был со мной один случай…
Сидели в мужской компании, и Олег куражился, перебивал и задавал вопросы, иногда остроумно, а иногда нет.
- Корову вместе со шкурой слопали?
- При чём тут корова! - обиделся Аргентинец. - Если неинтересно…
- Ладно. Не лезь в бутылку. Освети быт и нравы за рубежом.
"Осветить" Аргентинцу хотелось, и он продолжил:
- Пошли мы с одним парнем пошляться по Байресу, - назвал он столицу Аргентины на местном жаргоне, - там в порту кабачки, забегаловки дешёвые - красное вино и мясо. Но публика, понятно, сомнительная, и нам, ребятам, особенно не рекомендовалось…
- Ну, таких ребят не запугаешь!
- Брось, Олег, - остановил Игорь, - дай рассказать человеку.
- Сидим, жуём говядину, по стаканчику сухого взяли. Там это как ситро у нас. Вдруг две сеньориты к столику подсаживаются.
- Влюбились с первого взгляда?
- Да нет. Они из этих… Проститутки, короче. Они нас за американских матросов приняли. Друг мой немного по-английски спикал, вот он и стал на своём волапюке с ними тары-бары. Я сижу молча, надуваю щёки, как Киса. Тут одна берёт мою руку и… себе под юбку тянет.
- Что же дальше, кабальеро?
Врать Аргентинец не стал.
- Испугался.
Все захохотали.
- А что вы думаете? Это могла быть и провокация.
- Но не на тех напали! - не унимался Олег. - Родина нами гордится! А я бы поддался на происки…
- Для этого, между прочим, песо иметь надо было.
- И вы позорно бежали?
- Почему позорно? Извинились, сказали, что нам жалованье задерживают.
- Орлы! Высоко флаг держали. Но какие нравы! Загнивают не по дням, а по часам, факт, - паясничал Олег.
Несмотря на общий смех, каждый испытал некоторое волнение, хотя Аргентинец и шляпа оказался, - возможно, если б поторговались ребята, сеньориты и сбросили бы, назначили цену доступную, ведь с клиентурой у них явно туго было, раз к подросткам привязались.
И на самого Аргентинца воспоминание подействовало волнительно, как теперь говорят, потому что вскоре он стал описывать круги вокруг "вдовицы". Но это был пустой номер. По темпераменту её до аргентинских девчат далеко было, да и по воспитанию знала твёрдо, что руки распускать не положено. К тому же "вдовица" вжилась в роль пострадавшей от необузданных страстей, так что Аргентинцу светило тут не больше, чем в кабачке в Байресе. Но это понимать нужно было, а он не сообразил и затеял с ней разговор о Ремарке, которого недавно открыли.
- Вы прочитали Ремарка? - спросил Аргентинец в надежде, что собеседница разделяет некоторые свободные принципы героев этого романиста.
- Да, я читала, - ответила "вдовица" строго. - Вам, конечно, понравилось?
- Конечно, - признался Аргентинец простодушно, ибо, как и всякий писатель, даже будущий, в людях, не созданных воображением, разбирался плохо.
- Я так и думала.
- Разве это удивительно?
- Ничуть. Всем мужчинам нравится.
- А вам нет?
- Я понимаю, что Ремарк большой мастер слова, - с достоинством пояснила "вдова", - но он слишком откровенен в изображении мужской мечты.
- Мужской мечты?
- Да, о лёгкой жизни.
- Мне показалось, напротив, что жизнь его героев совсем не лёгкая.
"Вдова" улыбнулась снисходительно.
- В этом и заключается художественный дар. Нельзя же откровенно оправдывать тот образ жизни, который ведут эти люди!
- Какой образ жизни?
- Направленный прежде всего на удовлетворение инстинктов. В романе это выглядит привлекательно, но представьте, что вы сами живёте подобным образом. Как бы вы выглядели в глазах товарищей?
- Вот уж не думал. Значит, вы против Ремарка?
- Я просто не восхищаюсь им, как другие.
Аргентинец почувствовал, наконец, дистанцию и понял, что лучше сойти с круга.
К счастью, подоспел Олег.
- Безутешная! - обратился он к "вдове". - О чём ты можешь говорить с этим завсегдатаем аргентинских притонов? Ему ли понять твою тонкую душу! Только я, твой верный друг…
- Олег! Почему ты всегда так неумно шутишь? - прервала "вдова". - Меня поражает твоё удивительное легкомыслие. Оно идёт от незнания жизни, её сложности…
Аргентинец облегчённо подался к столу.
Думаю, что в то время о подлинных сложностях жизни не догадывался никто из нас, а сама "вдова" и до сих пор не знает. Так уж ей посчастливилось - мужей много, а сложностей мало. Бывает и так. Зато другим пришлось познать, столкнуться. Ведь сложности не по желанию постигаются и не по плану, а подобно любви, что, по словам поэта, "нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждёшь".
Любовь и сложности, кстати, нередко рука об руку ходят, особенно в молодости; любовь этакой очаровательной девицей чуть впереди, а сложности, как галантный кавалер, хоть и чуть позади, но неотступно. Так что задумаешь поговорить о сложностях, начинать с любви приходится. А что такое любовь? Союз сердец или сон упоительный? Мы считали, что союз и, естественно, нерушимый. Особенно у Веры с Сергеем. Хотя, как я упоминал, мы охотнее сосватали бы нашей любимице будущего адмирала. Но Вера выбрала Сергея и этим исчерпала тему. Сомневаться в правоте своих поступков она никому не позволяла.
Так уж поставила себя, и отнюдь не чисто женской силой красоты. Красавицей Вера вовсе не была. Честно говоря, не вышла она ни фигурой, ни ростом, маленькая была и худощавая, хотя и не заморыш. Однако при всей миниатюрности сразу чувствовалась в Вере не беззащитность, а собранность, целеустремлённость и уверенность в себе, а эти качества в молодости нередко значат побольше, чем внешность. Отдаёшь, конечно, дань и формам, но не это душу захватывает, а душа широка и щедра, худая ключица чувство к ней не погасит. Однако в высоком полёте кое-что и не заметить, упустить можно. Скажем, за собранностью и уверенностью - самоуверенность и негибкость, за целеустремлённостью - переоценку собственных сил. Теперь-то я понимаю, что Верочку нашу именно эти, не замеченные качества и тяжкий и так рано прервавшийся путь толкнули, но тогда ни она, ни мы их не видели.
Перелистывал я недавно альбом семейный - там Вера на карточке есть - воротничок, фартук, коса с бантом, взгляд светлый радостно будущему открыт, и в нём решимость завоевать это будущее непременно.
Да, тогда она не сомневалась, что завоюет, и, видимо, завоевание особенно трудным не предполагала, так решимость завоевать сильна была. Недаром на фотографии написала: "Жить стоит только так, чтобы предъявлять безмерные требования к жизни: всё или ничего!.. А. Блок".
А через годы совсем другое из Блока процитировала:
"Как мало в этой жизни надо
Нам, детям, и тебе, и мне.
Ведь сердце радоваться радо
И самой малой новизне.
Я так не умела…"