Почему-то Лида многим казалась человеком более близким к природе, чем другие. В хорошем смысле, который мы обычно вкладываем в понятие природа. Хотя природа не только успокоить может. Она всё может и в сущности совсем не такая, какой мы её видеть хотим, то сокрушая, то защищая. "Равнодушная", - сказал поэт, и тоже, по-моему, не точно. Скорее, мудрая, неудержимо несущая жизнь и склоняющаяся перед неизбежным, когда силы исчерпаны… В этом смысле Лида действительно была близка природе, и мы тогда её жизненную силу почувствовали и единодушно согласились, что сказать ей нужно всё.
Согласились и, продрогшие, с недопитой бутылкой, вернулись в гостиную, где тем временем шумно плясали под новую тогда песенку о Мари, которая всегда мила, но ещё не влюблена, однако полюбит обязательно, и тот, кто станет её мужем, будет счастливей всех людей.
Все мы тогда верили, что бывают счастливые мужья и жёны.
И что это такое, юношеская вера в счастье? Подарок судьбы? Вряд ли. Скорее, необходимость. Без такой веры просто жить невозможно. Представьте на минуту, что молодой человек обречён чувствовать и переживать заранее будущие горести и разочарования, потери и болезни, само приближение неизбежного окончания жизни! Ерунда получится. Жить-то, выйдет, незачем! Вот у него природа это чувство и изъяла, а взамен дала веру. Один верит, что знаменитым станет, другой - что любовь его самая лучшая и, само собой, до гробовой доски, а доска это в голове его - аллегория, не больше. Даже тот, кто ещё в юности известный реализм усвоил и решил, скажем, по линии предпринимательской продвинуться, и тот в обогащение верит, а в ОБХСС - нет…
Да, что ни говори, славное время молодость. Только проходит быстро. Впрочем, и вся жизнь быстро проходит. Даже быстрее, чем молодость. В молодости ещё иллюзия бесконечного времени существует. Манит вперёд и вперёд. Поспешай - и не ошибёшься! Академиком будешь, любимым будешь, гарнитур замечательный приобретёшь, а сердечником не будешь, пенсионером не будешь и алкоголиком не будешь…
Впрочем, я пока о радостном в жизни рассказывать стараюсь, ведь радости были. Разные, большие и малые, и все воспринимались как закономерные.
Тот, кто станет мужем ей,
Будет счастливей всех людей! -
гремела пластинка, и мы топали в такт, толкуя текст расширительно, - не одна Мари на свете, чем наши девушки хуже? Даже Люка с её сомнительной репутацией…
Между прочим, в тот вечер мне пришлось наблюдать Люку в некотором интиме. Ничего особенного, конечно, так, лёгкая разминка, детские игры на лужайке, если можно назвать лужайкой профессорский кабинет, до потолка заставленный книгами, в основном старыми и старинными. Впрочем, кое-где в шкафах виднелись бреши. Сергей иногда пасся на лужайке, пополняя скудный студенческий бюджет. Помню, как мы вместе оттащили к "букам" восьмитомную "Историю XIX века" Лависса и Рамбо и очень весело провели потом время, а вот "Великую реформу" у нас не взяли, стоит в кабинете до сих пор. Теперь-то ей цены нет!
Так вот, в кабинете, как и на кухне, тоже был балкон. Всего в квартире Сергея балконов тогда было три, а теперь ни одного, обветшали они и стали опасными для жизни, отчего домоуправление, заботясь о жильцах и прохожих, балконы сломало. Двери заложили кирпичом и отштукатурили, стена с улицы гладкая, будто и не было ничего. Когда приходится проходить мимо, смотрю я на эту стену, бывает, балкон вспомню и Олега на балконе, но нет балкона, и Олега нет, а каменный тротуар, выложенный неровным песчаником, давно заасфальтировали.
Но тогда балкон был, и я вышел на него на минутку, вдохнуть воздуха, потому что топили жарко и батареи совсем раскалились. Тут и впорхнула в кабинет Люка, и не одна, а с Гением, который уделял ей внимание заметно повышенное, однако робкое, и я даже сказал бы - трусоватое.
Люка свободно расположилась в просторном кресле, удобно и в то же время продуманно откинулась, подчёркивая очевидные свои достоинства и намекая некоторыми выразительными деталями вроде туго обтянутой чулком коленки (не всей, конечно, упаси бог!), что достоинства эти даже превосходят то, что очевидно.
Гений, напротив, уселся на самый кончик стула и выставил свои худые, в плохо поглаженных, пузырящихся брюках ноги, положив на них крупные, несоразмерные его худобе ладони.
- Ах, я устала танцевать, - сказала Люка неправду, помахивая ладошкой у щеки, как бы охлаждая её.
- Совсем не похоже, - возразил он.
Люка предпочла понять его слова как примитивный комплимент.
- Женщины умеют не выказывать свои слабости… Не то что вы, мужчины.
Мысль эта, ныне аксиоматичная, тогда прозвучала кокетливо, потому что мужчины ещё считались мужчинами.
Гений не нашёлся, что ответить.
- А правда, что вы гений? - спросила Люка с весёлой наглостью.
Он заёрзал на краю стула.
- Что вы…
- Ну, как же! Все говорят, что вы математический гений. Говорят, вы любые цифры перемножить можете.
- Нет, не любые. И это вовсе не показатель… Это цирковой номер.
- В самом деле? - разошлась Люка. - А сколько будет дважды два?
- Четыре.
- Что вы! Это же по-школьному. Гений должен считать иначе.
- Я могу, только вы не поймёте, - сказал Гений, не думая, разумеется, обидеть Люку, и она не обиделась, однако сочла нужным его отчитать.
- Дамам нельзя так отвечать. Наверно, вы совсем плохо знаете женщин. Вы ухаживаете за девушками?
Гений замер, будто аршин проглотил.
- Не скромничайте. Мне, например, показалось, что вы ухаживаете за мной, - продолжала резвиться на лужайке Люка.
- Да! - брякнул вдруг Гений, как в воду кинулся.
- И вам не страшно?
- Почему? - наивно сплутовал бедняга, которому было, очевидно, страшно.
- Как почему? Да вы-то хоть рассмотрели меня?
Гений закивал.
- Прекрасно. И лицо рассмотрели?
Те же восторженные движения головой.
- Ну, и что вы обо мне скажете?
- Вы красивая.
Люка усмехнулась удовлетворённо.
- Но это же внешнее впечатление! А больше вы ничего не заметили?
Он мимически изобразил, что и так достаточно.
- Нет. Нет! Человека нужно знать глубже. Разве вы не обратили внимания на это?
И Люка провела пальцем по своей верхней губе, где при некотором внимании можно было заметить крошечные тёмные волоски.
- Что это? - спросил Гений простодушно.
- Эти маленькие усики, - пояснила Люка назидательно, - говорят о страстности натуры. Вас это не пугает?
- Нет, - сказал Гений, - совсем нет. Даже наоборот.
- Что? Даже наоборот? - рассмеялась Люка. - А я-то считала вас робким, застенчивым… Я ошиблась? Вы тоже страстная натура?
- Не знаю.
- Вы не знаете себя? В самом деле?
Она будто невзначай провела пальцами по длинному ряду пуговиц на своей модной, смелой по тем временам юбке, как бы призывающей мужчин преодолеть нарочито обозначенную преграду.
- Ах, простите, у меня, кажется, пуговица отрывается…
Гений уставился на её бедро.
- Которая? - спросил он, глотнув воздух.
- Вот эта…
Он, не зная зачем, протянул свою большую руку к пуговице.
Люка немедленно шлёпнула его по ладони.
- Это ещё что! - изобразила она негодование, делая вид, что застёгивая злосчастную пуговицу.
Гений сказал довольно глупо:
- Извините. Я не знал, что они отстёгиваются. Я думал, это просто так… для красоты.
- Не оправдывайтесь! Все мужчины на один лад. Я говорила с вами… - Люка затруднилась найти нужное слово. Может быть, хотела сказать "как с другом", но сообразила, что будет перебор. - А вы за юбку сразу…
Он готов был провалиться от стыда, но стулья раньше делали прочно.
Люка сжалилась и сказала великодушно:
- Если хотите, чтобы я вас простила, принесите шампанского.
Гений вскочил облегчённо, а Люка, со смехом посмотрев ему вслед, достала зеркальце из сумочки и проверила боевую готовность. Проверкой она осталась довольна, а Гений был уже тут как тут. Конечно же, он тащил целую, не откупоренную даже бутылку цимлянского.
"Интересно, как он с ней справится", - подумал я, зная анекдотическую неловкость Гения. Наблюдать за этой парой было забавно, и я оставался на балконе, слегка смущённый собственной нескромностью. Впрочем, и появиться перед ними теперь означало бы смутить обоих.
Всё произошло так, как и должно было произойти. Гений уселся на своё место напротив Люки и направил на неё покрытое золотом горлышко диаметром музёйного аркебуза. Она перестала смеяться.
- А вы справитесь?
Он молча раскачивал пробку.
Люка напряглась и приготовилась к прыжку.
Пафф!
Пена вспыхнула, как пороховой дым над жерлом орудия. Только стремительный бросок спас Люку от розовой струи. Впрочем, на юбку всё-таки попало. К счастью, цвета она была бордового.
Вытирая юбку носовым платком, Люка сказала презрительно:
- Недотёпа вы, а не гений.
И пошла из комнаты.
Вот и всё вроде. Однако же… Я уверен, что Люке в тот момент модная юбка была куда дороже неловкого Гения, однако со временем досада прошла, и случай стал вспоминаться, как смешной только.
- Помните, как я вас вином облил? - вспоминал Гений, радостно смущаясь при встрече с Люкой.
- Ещё бы! Как я на вас тогда злилась! - откликалась она совсем без зла.