Весь следующий день миссис Миллер пролежала в постели - встала только раз, чтобы задать корм канарейке и выпить чашку чая; измерила температуру нормальная; а сны были горячечные, сумбурные, и порожденная ими неясная тревога не покидала ее и тогда, когда она не спала, а просто лежала, уставясь широко раскрытыми глазами в потолок. Один сон вплетался во все остальные, повторяясь, словно неуловимо-таинственная тема сложной симфонии; картины его были особенно четкие, будто выведены уверенной и сильной рукой: девочка в подвенечном платье и венке из листьев шествует во главе серой процессии, спускающейся по горной тропе; все почему-то молчат, но вот какая-то женщина в заднем ряду спрашивает: "Куда она нас ведет?" - "Это неведомо никому", отвечает ей старик из переднего ряда. "Но до чего же она хороша, правда? вмешивается третий голос. - Совсем как морозный узор… Такая сверкающая и белая!"
Проснувшись во вторник утром, миссис Миллер почувствовала себя лучше; резкие узкие полосы солнца косо падали сквозь прорези жалюзи, и в их свете рассеялись ее болезненные видения. Она распахнула окно - началась оттепель, день был по-весеннему мягкий: чистые новенькие облака громоздились на фоне синего, не по-зимнему яркого неба; за коньками невысоких крыш виднелась река, и теплый ветер закручивал дымы над трубами буксиров. Большой серебристый автофургон пропахивал заснеженную улицу, двигаясь меж двух рядов сугробов, и воздух полнился шумом его мотора.
Наведя порядок в квартире, миссис Миллер сходила в магазин за продуктами, потом получила деньги по чеку и завернула в кафетерий Шрафта - там она позавтракала и с удовольствием поболтала с официанткой. Ну что за чудесный денек, настоящий праздник - идти домой было бы просто глупо.
Поэтому на Лексингтон-авеню она села в автобус и доехала до Восемьдесят шестой улицы, а здесь решила немножко походить по магазинам.
Она и сама не знала, что ей нужно и чего хочется, - просто бродила без всякой цели, разглядывая прохожих, торопливо и деловито сновавших мимо, и от их вида у нее возникало щемящее чувство одиночества.
И вот тогда-то, стоя у перехода на углу Третьей авеню, она увидела того человека - это был кривоногий старик в клетчатой кепке и потертом коричневом пальто; согнувшись, он с трудом тащил охапку переполненных коробок. До нее вдруг дошло, что они улыбаются друг другу; в улыбке этой не было ни малейшего дружелюбия - просто холодная вспышка взаимного узнавания. А вместе с тем она была совершенно уверена, что видит его впервые.
Он прислонился к опоре надземки и, когда миссис Миллер стала переходить улицу, повернулся и пошел следом. Так он и шел за нею, чуть ли не по пятам; уголком глаза она следила за его колеблющимся отражением в стеклах витрин.
Потом в середине квартала остановилась, резко повернулась к нему лицом. Он тоже остановился и, ухмыляясь, вскинул голову. Но что она могла сказать ему? Что могла поделать? Вот сейчас, средь бела дня, на людной Восемьдесят шестой улице? Незачем было и останавливаться. И, презирая себя за беспомощность, она лишь ускорила шаг.
Вторая авеню - улица мрачная; мостовая ее словно собрана из кусков: где асфальт, где - булыжник, где- бетон; и всегда здесь пустынно, безлюдно. Миссис Миллер прошла пять кварталов, не встретив ни души, и все это время слышала шаги и скрип снега у себя за спиной. Когда она поравнялась с цветочным магазином, шаги были все так же близко. Опрометью вбежала она в магазин и припала к стеклянной двери; старик проходил мимо, все так же глядя прямо перед собой; он не сбавил шага, но сделал странный многозначительный жест: коснулся рукою кепки.
- Шесть белых, вы сказали? - переспросил продавец.
- Да, шесть белых роз, - ответила миссис Миллер.
Из цветочного магазина она отправилась в посудный и выбрала там вазу, как предполагалось - взамен той, что разбила Мириэм; однако цена была непомерная, а сама ваза (подумалось миссис Миллер) чудовищно безвкусная. Но, раз начавшись, непонятные эти покупки следовали одна за другой, будто по заранее намеченному плану - плану, которому она подчинялась помимо своего сознания и воли.
Она купила пакетик глазированных вишен, потом зашла в кондитерскую под названием "Никербокер" и взяла шесть миндальных пирожных, уплатив сорок центов.
За последний час снова похолодало; зимние облака, словно помутневшие линзы, не пропускали солнечного света, и небо стало окрашиваться в полупрозрачные тона ранних сумерек; сырой туман смешался с ветром, и голоса немногих детей, шумно игравших на горках грязного снега, звучали безрадостно и одиноко. Вскоре упали первые белые хлопья, и, когда миссис Миллер дошла до своего дома, снег падал густой завесой, и следы на тротуарах исчезали, едва успев появиться.
Красивые белые розы стояли в вазе. Глазированные вишни поблескивали на керамической тарелочке. Миндальные пирожные, посыпанные сахарной пудрой, ждали, когда к ним протянется нетерпеливая рука. Канарейка, сидя на качающейся жердочке, хлопала крыльями и склевывала семена с брикета.
Ровно в пять часов в дверь позвонили. Миссис Миллер уже знала, кто это. Она пошла через гостиную в прихожую, и подол ее халата волочился по полу.
- Это ты?
- Разумеется, - сказала Мириэм; голос ее резко зазвучал на лестничной площадке. - Отворите.
- Уходи, - ответила миссис Миллер.
- Пожалуйста, побыстрей… У меня тяжелая поклажа.
- Уходи, - повторила миссис Миллер. Она вернулась в гостиную, закурила сигарету и села, спокойно слушая, как надрывается звонок: он все звонил, и звонил, и звонил.
- Уходи, ничего тебе не поможет. Все равно я тебя не впущу.
Вскоре звонок умолк. Минут десять миссис Миллер просидела, не двигаясь. С лестницы не доносилось ни звука, и миссис Миллер решила, что Мириэм ушла. На цыпочках подкралась она к двери и чуть приоткрыла ее:
Мириэм полусидела на большой картонной коробке, держа на руках красивую фарфоровую куклу.
- Право, я уж думала, вы никогда не откроете, - сказала она капризно. Ну-ка, помогите мне внести эту штуку, она ужасно тяжелая.
Не натиск чужой силы, сродни колдовской, ощутила миссис Миллер, нет, скорее какое-то непонятное безразличие; она внесла коробку. Мириэм - куклу. Мириэм свернулась клубочком на диване, даже не потрудившись снять пальто и берет, и без всякого интереса смотрела на миссис Миллер - та опустила коробку и теперь стояла рядом, стараясь выровнять дыхание.
- Благодарю вас, - сказала Мириэм. При свете дня она выглядела изнуренной и обессиленной, волосы ее уже не светились прежним блеском. У фарфоровой куклы, которую она любовно прижимала к себе, был изысканный пудреный парик, и ее бессмысленные стеклянные глаза глядели в глаза Мириэм, ища в них утешения. - А у меня для вас сюрприз, - продолжала она. - Загляните-ка в коробку.
Опустившись на колени, миссис Миллер разняла картонные створки и вынула еще одну куклу, затем - синее платье (то самое, в котором Мириэм была тогда в кино); и, оглядев остальное, сказала:
- Тут все одежда. В чем дело?
- А в том, что я пришла к вам жить, - ответила Мириэм, терзая пальцами стебелек глазированной вишни. - Как это мило с вашей стороны - купили мне вишен…
- Но это исключено! Бога ради, уходи, уходи и оставь меня в покое.
- …розы, и миндальные пирожные. Щедрость просто необыкновенная. Знаете, эти вишни - объедение. До вас я жила у одного старика; он был ужасно бедный, и мы никогда не ели ничего вкусного. Но здесь, я думаю, мне будет хорошо. - На мгновенье она смолкла, крепче прижимая к себе куклу. - Так вот, покажите только, где разложить мои вещи…
Лицо миссис Миллер превратилось в маску, исчерченную уродливыми красными морщинами; она зарыдала - то было какое-то странное судорожное всхлипывание, плач всухую, словно бы оттого, что она не плакала так давно, миссис Миллер вообще позабыла, как это бывает. Незаметным движением она подалась назад и стала медленно, осторожно пятиться, покуда не очутилась у двери.
Спотыкаясь, пробралась она через холл, бросилась вниз по лестнице и на следующей же площадке бешено забарабанила в ближайшую дверь; ей открыл плотный рыжеволосый коротыш, и, оттолкнув его, она вбежала в квартиру.
- Да что с вами такое, черт побери? - удивился он.
- Что там стряслось, котик?
Из кухни, вытирая руки, вышла молодая женщина. К ней и кинулась миссис Миллер.
- Слушайте! - выкрикнула она. - Мне стыдно, что я вот так к вам врываюсь, но… В общем, я миссис Г. Т. Миллер, живу над вами… - Она уткнулась лицом в ладони… - Нет, если рассказать, подумаете - бред.
Женщина подвела ее к стулу и усадила, коротыш нетерпеливо позвякивал в кармане мелочью.
- Я живу над вами, и ко мне приходит одна девочка, и знаете, я ее просто боюсь. Сама уходить не хочет, выгнать ее я не в силах, а она задумала что-то страшное. Уже украла у меня камею, теперь опять затевает что-то, еще хуже, что-то ужасное!..
- Родственница, что ли? - осведомился коротыш. Миссис Миллер помотала головою.
- Не знаю, кто она. Зовут ее Мириэм, но кто она, я толком не знаю.
- Да вы успокойтесь, милуша. - Молодая женщина похлопала миссис Миллер по плечу. - Вот он, Гарри, он живо управится с этой девчонкой. Сходи туда, котик.
- Квартира 5-А, дверь не заперта, - добавила миссис Миллер,
Коротыш ушел, а женщина принесла мокрое полотенце и обтерла миссис Миллер лицо.
- Какая вы славная, - сказала миссис Миллер. - Мне совестно, что я вела себя, как последняя дура, но эта ужасная девчонка…
- Все ясно, милуша, - стала успокаивать ее женщина. - Вы только не волнуйтесь, не надо.