Валентина Ильинична, глубоко вздохнув, начала рассказывать всё, что произошло в конце лета и в начале сентября. Она несколько раз останавливалась от сильного волнения и, тяжело переведя дыхание, продолжала дальше. Махонины внимательно выслушали её рассказ. В комнате повисла напряжённая тишина. Через полминуты Ольга подсела поближе к гостье и обняла её за плечи.
– Ну, всё, всё. Валя, не волнуйся, – сказала она, потрясённая рассказом гостьи.
– Вот, гнида, – произнёс подполковник.
– Ты это о ком? – спросила недоумённо жена.
– Да о Бартышеве. Он же, змей подколодный, совсем не так всё обрисовал. Так всё намалевал, как будто мой боец бросился тогда пьяный на его солдата, который был старшим патруля и чуть не убил его. Говорит, что Михайличук вспомнил тому старую обиду, драку "дедов". Теперь я понимаю всё. Этот гад насолить мне хотел. Чувствовал я, что Бартышев недолюбливает меня. Наверное, из-за того, что я с комдивом знаком. Но подлости такой я от него не ожидал. А парня действительно жаль, – сказал озадаченный новыми обстоятельствами подполковник и вышел в коридор. Рука механически потянулась в карман за сигаретами. Но подполковник неожиданно раздумал и пошёл на кухню.
– Господи, Валя, как же тебе повезло. Алеся-то как? Выздоравливает?
– Да, Оля. Спасибо пареньку этому. Хорошая у него душа. Добрая. Он и гулял с ней, когда было время. А сейчас вот попал сам в беду. Знаешь, он мне рассказывал, что девочка одна, его знакомая, умерла от порока сердца прошлой осенью. Он говорил, что Алеся похожа на неё. Я вот думаю, что он из-за этого решился на переливание крови.
– Какая разница, Валя? Ведь сделал он это от чистого сердца. Жаль, что всё так против него обернулось, и что Петра тогда не было здесь. Я вот представила себе, как бы мы чувствовали себя, если бы с нашим внуком случилось бы такое, не дай бог. Да я бы рассудок потеряла. Знаешь, если рассказать кому, так не поверят же.
– Нет, Ольга, должны поверить. Я ему, Василю, обещала, что Господа за него и за его родителей молить буду. Могу представить, каково им-то сейчас, родителям его. Ведь наверняка им сообщили, что сыну присудили дисбат. Такой позор для родителей, особенно для отца. Это же, как в тюрьму попасть.
– Валя, я попрошу Петра узнать адрес его родителей, и мы напишем им письмо. Успокоить их надо. Правду рассказать.
– А ещё я хочу к комдиву поехать, в Слоним. Надо бы с ним поговорить. Может, комдив поймёт? Да не может не понять, небось, сам-то дед уже.
– Знаешь, нам с Петром неудобно как-то в это вмешиваться.
– Да не надо вам ничего делать. Это моё дело. Я просто обязана это сделать. Ради Алеси и ради Василя. Да и Сергеичу помочь надо, справедливость восстановить.
Пётр Сергеевич вернулся в комнату к женщинам.
– Значит так. Обдумал я всё. Надо собрать документы, написать всякие бумажки, какие для трибунала требуется, и подавать на пересмотр дела. Самых главных, Валентина, твоих показаний там не было. А в дивизионе попытаюсь узнать у старослужащих кое-что дополнительно. Может, кто из них что-то важное вспомнит. Ты, Валентина, молодец, что не постеснялась зайти. А то я бы так и носил грех за душой, так бы и считал этого парня подонком. Ты завтра работаешь, Валентина? – спросил в конце своей тирады подполковник.
– Да, Сергеич, работаю. Я теперь месяца два буду бессменно работать. Напарница моя увольняется. А чего ты спрашиваешь?
– Зайдёшь ко мне после работы. Я подожду тебя в кабинете. Придётся тебе написать какие-то пояснения, как было на самом деле. Слушай, а он что, действительно был выпивши?
– Да упаси боже. Ему в горбольнице Алесин лечащий врач после переливания и обследования дал сто пятьдесят грамм красного вина к ужину, для восстановления крови. Если надо, то он подтвердит. Слышь, Пётр Сергеич, ты мне скажи-ка, как лучше на приём к комдиву попасть?
– Зачем тебе?
– Хочу правду ему рассказать.
– Мне неловко, Валентина, перед офицерским составом. Подумают, что я для своей личной выгоды стараюсь.
– Что неловко-то? Я же не прошу тебя ни о чём. Только расскажи, как к нему попасть. Дел-то всего. А остальное это моё дело. Ему неловко, а этому твоему из артполка, забыла его фамилию, ловко было парня засадить ни за что, да к тому же ещё и совсем непричастных людей очернить?
– Ну ладно, ладно, не нападай. Устрою я тебе встречу с генералом.
– И на том спасибо. Сейчас мне уже домой пора, засиделась я. Спасибо вам за чаёк, да за хороший разговор. Завтра после работы свидимся, Пётр Сергеич. Ну, до свидания, – сказала Валентина, застёгивая в коридоре своё пальто.
– Да и тебе, Валя, спасибо. Заходи к нам с внучкой, живёшь-то рядом. Приятно было с тобой познакомиться, – попрощалась жена подполковника.
– Может, проводить тебя Валентина? – спросил подполковник.
– Спасибо за заботу, Сергеич. Но незачем. Живу я недалече, да и светло на улице, – сказала продавщица, закрывая за собой дверь.
Попасть к командиру дивизии Валентина Ильинична смогла только через две недели. Махонин подогнал свои дела так, чтобы самому приехать по службе в штаб дивизии в день, когда был приём по личным вопросам у комдива. Пётр Сергеевич взял Валентину с собой и привёз её в Слоним на своём служебном УАЗике. Беседа с генералом заняла полчаса. Генерал внимательно выслушал её и записал имя солдата. После разговора он пообещал во всём разобраться незамедлительно и ходатайствовать перед воентрибуналом округа о пересмотре дела. После этого он вызвал к себе Махонина.
– Разрешите войти, товарищ генерал-майор. Подполковник Махонин по вашему…
– Да, да по моему приказу. Проходи, садись, – оборвал доклад подчинённого комдив.
– Ты вот скажи мне, Пётр Сергеевич, только честно. Неужель ты думаешь, что я бы не понял ничего, если бы ты мне сам доложил о том, как всё было? Или ты считаешь, если я генералом стал, то совесть должен был потерять и только о новом своём кресле и думать? Да за свою шкуру опасаться? Ты забыл, как мы с тобой в училище перед окончанием за девок наших с местными подрались? Ответь.
– Нет, Михаил Фёдорович, не забыл. А доложить не доложил только потому, что сам всё узнал совсем недавно через Валентину, продавщицу в нашем гарнизонном магазине. Вы можете не верить мне, товарищ…
– Да оставь этот тон, Петр Сергеевич. Заладил, – прервал подчинённого генерал, – ваше превосходительство ещё скажи. Мы здесь одни, и разговор у нас мужицкий и откровенный. Так что давай, как в училище, на "ты" и откровенно. Я знаю, что ты не шкура, иначе бы не разговаривал с тобой.
– Ну, хорошо, Михаил Фёдорович. Для меня самого это был шок. Я ведь думал, что тот паренёк – гадёныш, каких немало в армию попадает. Признаюсь честно, корил себя за то, что не углядел в нём гниль. Но, видишь, как на самом-то деле было? Оказалось, что у того солдата крепкий мужской стержень. Да и доложили мне так, что всё казалось полной правдой. И факты и рапорты.
– Кто доложил?
– Сначала мой начфин, лейтенант Лебедев. Ну, а потом комполка Бартышев и его начштаба Гранов.
– А что за человек этот Лебедев?
– Да, если честно, пока не разобрался. До того случая вроде как ничего плохого сказать не мог о нём.
– Сколько он служит уже?
– Два года после училища.
– Да, молод ещё. Ни опыта, ни чутья. Кишка тонка оказалась. Ну да ладно, "салагу" в покое оставим. А вот комполка Бартышев мне давно не нравится. Особенно после той драки, что летом у вас была. Наваляли тогда твои парни его служивым. Да слышал, краем уха, по делу наваляли. Он ведь в штаб армии докладную насочинял и параллельно кляузу на тебя мне в штаб армии отправил. Ты понимаешь, он же не понял, что вместе с тобой ещё и меня подставил. Ну в тот раз, ладно, чёрт с ним. А за такие дела, как в случае с твоим солдатом, никак спускать нельзя. Он, сволочь, думал, что мне насолит и себе очков наберёт у командарма. Но не получилось. А у меня получится. Напрямую я, конечно, ничего не сделаю, но когда мой сменщик приедет, я его попрошу. Ты же знаешь, паскуда подлый должен быть наказан. Ох, и попасёт он северных оленей, я не привык пакости спускать. Если такое спускать, то рядовые в спину офицерам стрелять будут в случае, если воевать придётся.
– А знаешь, кто вместо тебя приедет?
– Да. Мне в прошлый четверг депеша из штаба округа пришла. Полковник Ушимцев из СибВо, из Уссурийска. Он там танковым корпусом командовал. Я спрашивал у своих, что за человек, говорят, мужик крутой, но справедливый. Ты что, переживаешь?
– Нет, я не переживаю, сам ведь знаешь, служба моя заканчивается в следующем году.
– Да. Знаю, Сергеич. Ну, а дома как?
– Нормально. Жене вот присвоили звание заслуженной учительницы Белоруссии. А дочь с внуком и мужем в Москве живут. Зять в оборонном институте учёным работает. Квартиру ждут. К нам иногда приезжают. Вот в прошлом году вместе в Крыму отдыхали.
– А я вот свою внучку уже два года не видел. Она у меня такая выдумщица, потешная девчонка и очень сообразительная. Вот после Нового года, когда дела сдам, возьму отпуск и к сыну с невесткой поеду. Жена-то ездила недавно, а я не смог, сам знаешь, служба. Ну да ладно. Езжай, Сергеич, домой и доведи дело до пересмотра. Я напрямую мешаться не буду, но и другим не дам новые пакости делать. Понимаешь, о чём говорю?
– Понимаю. Ты, Фёдорович, привет жене передавай. Доброго ей здоровья.
– Спасибо, Пётр, своим тоже передавай привет от меня. Даст бог, может, и свидимся ещё где-нибудь за чаркой.
– Всегда буду рад, – офицеры встали из-за стола и крепко пожали друг другу руки на прощание.