Метрдотель, не собираясь спорить, протянул Марку три помятые десятки. А сонные путешественники приходили в себя с трудом, капризничали. Пришлось заказать им по добавочной порции кофе и развлечь баснословными обещаниями, вроде того, что это "самый интересный город на нашем маршруте". Самаркандские сюрпризы, надо сказать, начинались уже на дворе гостиницы, где красовался каменный дракон с задранной головой, метра в три длиною. "И драконы будут,-тараторил Марк,- и музей, и могила Тамерлана, и раскопки... А в подвале, между прочим, отличный валютный бар..."
В гостиничном холле, неподалеку от витрины местной "Березки" предлагавшей халаты, пиалы и сиротливый, покрытый пылью транзисторный приемник, почитывал в кресле "Правду" русский парень лет двадцати шести. Обильные багровые прыщи несколько портили его вытянутую, но в остальном довольно правильную физиономию.
- Привет, Опенкин,-не удержался Марк.
- Иди, куда шел!
- Нехорошо забывать старых друзей. Месяц назад ты со мной не поздоровался, теперь снова. Нехорошо.
Злобно сложив газету, парень позеленел, потом побагровел, потом почему-то покосился на вытертые джинсы Марка и пересел подальше. Клэр, видевшая эту сцену, принялась расспрашивать Марка, и тот по выходе на улицу в лицах рассказал ей историю, приключившуюся с ним в этой гостинице прошлым летом. Опенкин, в то время еще практикант понятно чего, изловил Марка, листавшего журнал "Звезда Востока", и отвел его под белы руки в подобие гостиничного номера, но с решетками на окнах и портретом Дзержинского на стене.
- Вам известно, что у нас режимная гостиница? - спросил он грозно. - Это в каком смысле? - Здесь останавливаются иностранцы.
- Ну и что?
- А то! Вы здесь проживаете? Документы!
Марк протянул ему паспорт.
- Так вы еще и из Москвы! Командировочное удостоверение есть? Нету? А чем ты занимался в холле?
- Журнал читал.
- Сказок мне только не рассказывай!-вскипел прыщавый. Затягивать забавную игру времени не было. К тому же Марк слишком отчетливо представлял себе невыразимое наслаждение следующих минут.
- Хвалю за бдительность, практикант, - сказал он. - Но непрофессионально работаешь. Мне ведь недолго и Хафизулле Алиевичу позвонить.-Он кинул на стол удостоверение Конторы.
При сегодняшней встрече парень первым делом позеленел, потом покраснел, а год назад его лицо меняло цвет в обратном порядке-румянец победителя уступил место бледности утопленника.
- Что же он до сих пор так злится?
- Нету чувства юмора у этой публики,-безмятежно отвечал Марк,-к тому же я эту историю раззвонил в Москве. Наверняка его тут потом поддразнивали.
После пыльных и замусоренных стройплощадок Ташкента, после трамваев, круглые сутки лязгавших вокруг тамошней гостиницы, после европеизированной тамошней публики - русских в узбекской столице было, говорят, чуть не за девяносто процентов - путешественники жаждали настоящего Востока и довольно-таки разочарованно косились на сновавшие по улицам троллейбусы. "Не обольщайтесь,-предупреждал Марк еще в Москве,- советская Средняя Азия не Персия, не Марокко - живописных нищих там не водится, и ремесленники почти перевелись, и муэдзина по утрам не услышите..." Но разве мало халатов, цветастых платьев, тюбетеек, смуглых лиц, дивной глиняной архитектуры старого города?
- Мистер Грин! - Марк вовремя успел схватить старичка за руку.
- Но они такие фотогеничные!
- Ни солдат, ни милиционеров, ни частных лиц без их позволения- сколько раз повторять, мистер Грин!
А кадр получился бы отменный - Марк и сам не без любопытства глазел на здешних солдат в побелевших застиранных гимнастерках, тяжелых сапогах и зеленых панамках.
- Ослика можете заснять,-сказал он,-переводчицу нашу Гульмиру, монументы всякие снимайте. Потерпите, мистер Грин. Через пять минут будем на площади Регистан, там вашим камерам будет работа...
Странный, странный город. Солдаты эти. Девочки в мелких косичках, наголо бритые черномазые мальчишки, бородачи в чалмах и халатах- и тут же невыразимый псевдогреческий оперный театр и коробочки хрущевских пятиэтажек. А на главной площади - розы, косые линии замысловатых орнаментов, и на портале медресе Шир-Дор по-прежнему усмехаются два не то льва, не то тигра, бегущие навстречу друг другу, и из-за спин у них выходит по солнцу с человеческими чертами. Не слушая пояснений толстенькой Гульмиры, Марк чертил носком ботинка свои инициалы на пыльной земле. Под утро ему снились душные, дурные сны о Москве.
- Где я могла видеть эту площадь раньше, милый?
- В Третьяковке. Картина "Торжествуют". Верещагин. И вся площадь уставлена кольями с отрубленными головами русских солдат. Только медресе жутко обшарпанное. Его ведь отреставрировали совсем недавно.
- А война-то здесь почему была? Марк кивнул в сторону Гульмиры. Несколько запинаясь и морща лоб в поисках английских слов, она поясняла, что "присоединение Узбекистана к России в последней трети 19-го века явилось исторически прогрессивным событием, так как отсталый народ, находившийся на полуфеодальной стадии развития, смог приобщиться к передовым для того времени капиталистическим отношениям. Но при этом трудящиеся массы простых узбеков попали под двойной гнет национального полуфеодализма и русского империализма, что существенно ухудшило их положение, зато привело к росту классового самосознания, ядром которого явились русские рабочие и их передовые для того времени идеи..."
- Простите, Гульмира,-перебил Гордон,-я человек простой, объясните мне, ради Бога, хорошо все-таки или плохо стало узбекам от того, что их завоевали русские?
- Нас не завоевали, а присоединили путем войны за рынки сбыта,- снисходительно улыбнулась Гульмира..-Конечно, это было передовым для своего времени явлением. Но не сразу, а только после Великой Октябрьской революции, превратившей некогда отсталые национальные окраины в развитые во всех отношениях индустриально-аграрные советские республики.
Она посыпала цифрами, особенно почему-то напирая на то, как невероятно выросло за годы советской власти число узбеков-зоотехников.
Отбарабанив свой нехитрый текст, повела Гульмира туристов сквозь резные деревянные ворота во двор медресе - квадратный, мощеный, всех сторон огороженный спартанскими кельями в два этажа.
- Восемь лет назад мы тут ночевали.
- Прямо в музее?
- Ну да. Сунули бутылку сторожу, накидали на пол соломы, ящиков картонных.-Марк присматривался к одинокому карагачу в центре двора, прикидывая, заметно ли выросло дерево за эти годы.-Знаешь, что меня больше всего поразило в этом ночлеге? Тени. Ночью я вышел во двор, сплошь расчерченный на шестиугольники,-это луна светила во-он сквозь ту каменную решетку. Ты заметила, какие огромные тут звезды, как быстро темнеет?
- Ага. Я бы тоже тут заночевала.
- Холодно. Да и времена не те. Тогда здесь было раз в сто меньше туристов, чем сейчас. Мы еще находили в пыли на площади разноцветные бусинки позапрошлого века. А вот здесь, где теперь асфальт, был обнаженный склон, знаешь, срез культурного пласта, и из него торчали кости и глиняные черепки с глазурью. У Андрея до сих пор чуть не целый мешок.
В двух шагах от запыленного автобуса Марк крикнул Гульмире, чтобы отправлялись без него - "дела!" - и они с Клэр пошли к торговому куполу, еще одной местной достопримечательности, где, правда, вместо шелков и верблюдов давно уже продавались открытки, галантерея и алюминиевые значки. "Не скомпрометирую я тебя, не дрейфь, - приговаривал Марк.-куда уж дальше. Зато я тебя от Гульмиры спас, у нее сейчас по плану лекция об освобождении узбекской женщины, кошмарная тягомотина..." "Ваша Контора нарочно набирает таких толстух?-мстительно спросила Клэр.- И ай-кью у вас у всех ниже семидесяти... ой, Марк, не колоти меня, пожалуйста..."
Пыльные городские тополя тоскливо шелестели в жарком безветрии, в кооперативных лавочках покачивались над головами сонных продавцов окровавленные туши на ржавых крюках, жужжали мухи, журчала в придорожных арыках серо-коричневая вода... Сторож при развалинах мечети Биби-Ханым долго не мог взять в толк, зачем этот русский парень с русской девушкой тычет ему какое-то удостоверение с выглядывающим уголком рублевой бумажки, наконец перестал приговаривать "йок, йок, нелзя", а достал из-за пояса ключ и повел их к запертой двери, ведущей в одну из башен полуразрушенного портала. В душной полутьме, пахнущей глиняной пылью, старостью и мышиным пометом, подымалась мимо редких окошек выщербленная винтовая лестница. Было тихо. Сторож дожидался внизу.
- Почему здесь заперто?
- Раньше было открыто. Говорят, в любой момент этот замечательный памятник может рухнуть. Устала? Ничего, недолго осталось.