По-прежнему убежден, что сажать меня не за что. Лишь на всякий случай, точнее, на крайний случай, вкладываю листок, который прошу тебя-первый и последний раз-передать с оказией Косте, буде со мной приключится какая крупная неприятность. Хотя, повторю, этому не бывать. Поверь своему старому умному брату. Письмо от Кости, пересланное Иваном, доставило мне несколько веселых и грустных минут. джинсы его отнюдь еще не протерлись. Ладно, обнимаю, привет отцу..."
Марк отобрал у Клэр письмо-дальше следовало пожелание жарких ночей с молодой супругой - и вздохнул. Вряд ли в мыслях у брата было над ним издеваться-сам же он, Марк, уверял его некогда, что истории с Натальей ему до конца жизни хватит. Деньги он выслал еще днем, шестьдесят рублей. "Листочек" для Розенкранца, не прочитав из суеверия, таскал в бумажнике.
Клэр тоже вздохнула. А Коган-младший театрально перевернул бутылку, добывая из нее последние капли, - и тут вдруг протянула ему Хэлен большую бутылку виски, запасенную, видимо, еще в Москве. После аплодисментов всей компании разговор снова ожил, снова принялся советский Коган что-то горячо объяснять по-еврейски, а Коган-старший - переводить, и услыхал Марк слова "мир", "дружба" и "простой народ" Горький опыт подсказывал ему, что от высоких этих слов рукой подать до обсуждения заработков, квартир и автомобилей. В каком тоне - зависит от патриотизма младшего Когана. Может быть, заслушается, раскрыв рот и сокрушенно кивая, а может, наоборот.- расхвастается, что через каких-то два года" подойдет и его очередь на "Жигули", а квартиру от завода они уже получили в прошлом году, три комнаты плюс ванная, туалет и кухня, сорок семь метров на троих, и квартплата всего двадцать рублей. А не то заметит, что в СССР многого нет, а в Америке все есть, но не потому ли что у нас промышленность не поспевает за растущими нуждами населения и у народа есть деньги, "не то, что у вас". Когда дежурная растолкала задремавшего Марка, вышли уже на посадку и зевающий Файф, и жена его, и Люси - ах, черт, до сих пор не поставил печать на ее филькину грамоту!-а американские Коганы все оглядывались на советского, и глазах у всех троих стояли слезы. Ташкентский родственник вчера ездил с группой на озеро Рохат, что в переводе означает "наслаждение", много купался, вообще был весел и оживлен. А ближе к полудню, когда Марк разыскал наконец на противоположном берегу озера мистера Грина заплывшего туда на водном велосипеде, и доставил перепуганного старичка вместе с велосипедом обратно на спасательном катере, подсел к "товарищу переводчику" на вакантный полотняный стульчик -- заверить Марка, что "беспокоиться нет никаких оснований", что он, Моисей Коган, участник войны, член партии с 1944 года. что работает на секрета заводе, но письма от брата, разыскавшего его года два назад, своевременно предоставлял в Первый отдел и что о приезде Рувима и Сары полгода "поставил в известность треугольник предприятия", который "принципиальных возражений не имел", только с первого допуска его перевели на второй. А вот и прощание--загорелый, сам смахивающий на узбека Моисей Хаймович, пожимая Марку руку, испытующе заглядывает ему в глаза, и тому, кроме "до свидания", хочется сказать, что вовсе не надо опасаться ташкентскому инженеру, не его.
Мерзнущие американцы растянулись по летному полю, несчастная Хэлен оставив далеко позади,-позавчера она повредила ногу и теперь прихрамывая, опиралась на вишневую палку. Он кинул ей на ходу какую-то ободряющую фразу, пустился бегом и, наконец, нагнал грустного Рувима и всхлипывающую Сару.
- Видите,-сказал он почти радостно,-как все хорошо. И повидались, и удостоверились, что все в порядке. Заодно и по стране покатались. Племянники понравились?
- Чудные,-сказал Коган,-старшему уже двадцать. Нам так не хватило времени, Марк! Шутка ли, столько лет в разлуке! - Мы точно не могли задержаться в Ташкенте?-спросила Сара. - К сожалению, к сожалению, нет. Лето, гостиницы переполнены. Билетов на самолет, чтобы присоединиться к нам попозже, не достать. - Мойша приглашал остановиться у них. - А это невозможно по другим причинам.
По-прежнему ежась от ночного холода, они подошли к самолету, к желтым масляным огням иллюминаторов и почти вертикальной лесенке трапа. Небо на горизонте серело и розовело, завтра снова жаркий день, раскаленные улицы, жажда, глинобитные стены и синие изразцы Самарканда.
- Не беда,-добавил он, чтобы смягчить свою резкость,-вы в любой момент сможете приехать снова.
- Две с половиной тысячи долларов, -сказал Коган.
- Две тысячи шестьсот семьдесят, - поправила его жена
- А знаете, Моисей мог бы переехать в Штаты. Для евреев в наши времена это не так невозможно. Пришлите ему вызов-только лучше не от вас, а от фиктивного лица, из Израиля,--и через какой-нибудь год он уже почти наверняка...
Марк вовремя осекся. Какой уж там год, с первым-то допуском, даже с нынешним вторым! Пять лет в лучшем случае, а то и вовсе не выпустят. Впрочем, Сара тут же его успокоила.
- Он не хочет,-сказала она.-Говорит, в его годы поздно сниматься с насиженного места. А в гости к нам на месяц-другой могли бы его пустить?
- Может быть,-соврал Марк,-почему бы и нет? Пошлите ему приглашение, а там посмотрим, уладится как-нибудь...
Он остановился, по очереди пропуская своих американцев в самолет. Из вежливости пришлось пойти навстречу Хэлен и подать ей руку.
- Хорошо, что вы только подвернули ногу, а не сломали ее,-балагурил Марк,-палку достать легко, а с красивыми костылями была бы проблема. И хорошо, что ногу, а не руку,-завтра на базаре нас ожидает настоящий узбекский плов, не чета московскому, и есть его полагается пальцами, так что...
Говори что угодно, Марк,-пробурчала она,-мне все-таки многое не нравится в этом путешествии.
- Неужели обслуживание? - Марк поднял брови.
- Против обслуживания я ничего не имею, я не буржуйка, как некоторые. Я понимаю, у вас кипят великие стройки материально-технической базы коммунизма, автомобильные заводы, миролюбивая космическая промышленность, вы не можете впустую тратить средства на обслуживание избалованных иностранцев. Мне не нравится твое поведение, Марк.
- И что же, простите, вам не по душе в моем поведении?
-Очень многое. И прежде всего твои шуточки с немецким языком. И твое дружелюбие с этими еврейскими сионистами и типичной мелкой буржуазией Коганами. Ты забыл, что они, как и этот циник Гордон и его легкомысленная жена, они все пьют кровь из трудовых масс Америки?..
- Простите, не вы ли только что с ними вместе выпивали?
- Я - другое дело. И не слишком ли ты увлекся этой...
- Хэлен, дорогая,-поспешно перебил он,-я забочусь только о пользе для Конторы. Вы зря мне не верите. И вообще,-добавил он по-русски,-шла бы ты в задницу, старая дура!
Глава четвертая
Восточные города-Самарканд, Бухара, Хива--неизменно казались ему беззвучными. О, конечно же, хватало в них и рева грузовиков, и гостиничных скрипов, и уличного говора, и ишаки кричали по утрам, но
этой какофонии он не слышал, она принадлежала сегодняшнему дню, то есть тонкому срезу времени, не имевшему для сердца сокровенного смысла. Он не слышал в этих городах музыки прошлого, а когда силился воссоздать ее-по грохоту молотка старика-жестянщика на базаре или по лазурному блеску купола мечети,-терпел самое унизительное поражение, разгром; в толще времен различались разве что пронзительное завывание дутара, лоснящиеся губы и жирные щеки сытого веселья да чья-то хитрая улыбочка между длинными усами и жидкой бородой. Невежество было тому виною? или предубеждение? Это бессилие мучало Марка-не любил он быть несправедливым к чужой жизни. А Самарканд между тем, если верить любому туристическому проспекту, давно уже стал современным индустриальным центром, производящим все на свете, от иголок до холодильников, но даже это ничуть не приближало его к глазам. Промышленность и прочие приметы настоящего существовали сами по себе, сам же город казался бесконечно отдаленным и совершенно немым, сколько ни всматривайся в глиняные башни и серо-желтые горы на дрожащем от зноя горизонте...
Походный будильник застрекотал в половине десятого. Долго стоял Марк под струями прохладной, припахивающей болотом воды, смывая усталость и пот утомительной ночи, сильно похожий на смертный. Сосед по номеру тоже проснулся, уставившись на Марка опухшими похмельными очами. Назывался он Сашей, работал с поляками и сообщил, что в гостинице стоит еще одна американская группа - надо понимать, зайцевская. Порезав при поспешном бритье подбородок, Марк натянул джинсы и футболку, помчался по лестнице в ресторан - лифты в самаркандской гостинице работали отвратно.
Хлопотами местной переводчицы завтрак уже украшал столы-розовые ломтики вареной колбасы, кремовые пирожные, аккуратно нарезанная селедка. Тихо выругавшись, Марк побежал к метрдотелю. "А с обедом что? - скандалил он. - Разве это яблоки? Шеф, это зеленые грецкие орехи, ты перепутал. Где дыни, где арбузы, где персики - мы что, на Северном полюсе?"
- Не завозят на базу,-- безучастно ответствовал "шеф".
- На рынок всегда завозят,-пустил Марк свою обычную шпильку.-Уберите десерт из меню к чертовой матери! Салат фирменный тоже, помидоры поставьте. Лимонад к херу, замените минеральной водой Разница,-он достал розенкранцевский калькулятор,-сорок два рубля тридцать копеек. Десять возьмите себе, остаток давайте мне. Сами на рынке фруктов купим, раз вы такие бедные.