* * *
Заходим в клуб. Дискотека уже идет. Человек двадцать танцуют на сцене, еще несколько сидят на стульях в зале.
В одном углу – несколько незнакомых чуваков нездешнего вида. Это, наверное, те, про которых говорил прыщавый. Остальные все наши. Три бабы и человек двадцать пацанов. Вася сидит в углу сцены, слегка прикрытом облезлой занавеской, возле бобинного магнитофона, типа дискжокей.
Мы вчетвером становимся своим кругом, дрыгаемся под музыку. Мне хорошо и тепло и слегка головокружительно.
После нескольких песен мне становится хуево. Я бегу за занавес тошнить – рядом с Васей. Он вскакивает, подлетает ко мне.
– Ты что, охуел? Иди бери швабру и убирай. Я сегодня за клуб отвечаю.
Я смотрю на него и улыбаюсь. Мне вдруг становится легко. Сплевываю остатки блевотины, потом бью ему кулаком в морду. Он падает. Я иду танцевать дальше. В зале, похоже, никто ничего не заметил.
Вася встает, вытирает разбитый нос занавеской, выключает магнитофон.
– Все, пиздец дискотеке. Раз не хотели по-нормальному, то пошли вы все в жопу. А тебе вообще пиздец. Готовься.
– Э, это ты мне? – я смотрю на него, как на малого, который залупается на взрослых пацанов.
– Да, тебе.
Я хочу дать ему еще, но Андрюха меня оттаскивает. Всей толпой выходим из клуба.
– Ну что, пошлите к нам, раз так. Мамаша уже, наверное, спать легла, – говорит Анжела. – Зря ты его, конечно. Он теперь будет мстить.
– Пошли, конечно, – говорю я. Проблевавшись, я заодно и протрезвел, и теперь надо догнаться.
* * *
На кухне выпиваем еще бутылку "сивухи", потом я начинаю "крутить" Светку. Мы лежим у нее на кровати, я трогаю ее сиськи, которые вывались из бюстгальтера, но больше она ничего не разрешает делать.
В комнату без стука входит Анжела.
– Выйди, там пришли, хотят с тобой поговорить.
Я надеваю рубашку, выхожу на крыльцо. Меня ждут Вася и еще несколько мужиков.
– Привет, – говорит Вася. Трезвый я бы обоссался со страху, а пьяному все до жопы. И я говорю:
– Привет, если не шутишь.
– Я тебе, бля, счас пошучу, сука.
И начинают меня пиздить. Я даже не отмахиваюсь, только прикрываю лицо и голову, но они молотят по яйцам и по ребрам.
– Бля, перестаньте, пидарасы, скоты вонючие, суки, уроды, сволочи, гады, уй блядь, хуесосы поганые, еб ваш... уй, блядь.
– Ладно, хватит на первый раз.
И уходят.
Я встаю, отряхиваюсь, возвращаюсь в дом. На кухне за столом сидит Андрюха.
– Что, отпиздили?
– Ну.
– Зря ты лез, конечно. Да ладно. Давай лучше выпьем.
Он разливает самогонку по стаканам.
– Все эти хуесосы – продукт системы. Ты это понимаешь?
– Понимаю.
– Ну, так вот. Их создал совок, он их сделал, можно сказать. Они его прямой продукт.
– Ты хочешь сказать, что если бы не было совка, то таких уродов не было бы?
– Были бы все равно. Но меньше.
– Но все равно были бы?
– Конечно. Так заложено в природе. Давай еще выпьем.
– А где ты возьмешь?
– Анжела, иди сюда! – кричит Андрюха.
– Ты что, с ума сошел? Что ты орешь – ночь ведь? – она недовольно смотрит на него.
– Давай еще бухнем, у вас же есть.
– Не, вы че? Нам рано вста-а-а-вать, нет, нет, это нет. И вааще – вам пора уходить.
– Ну, тогда дай нам бутылку.
– А деньги? Мы и так с вас ничего не брали, а выпили столько.
– Ну, нет сейчас денег. Кончились. Принесу завтра.
– Ладно.
– И, это самое, еще хлеба там и сала.
– А губа не залупится?
– Нет, не бойся.
Она приносит бутылку сивухи, полбуханки хлеба и сало. Мы берем все это и выходим, не прощаясь и не сказав спасибо.
Садимся на скамейку возле чьего-то дома. Светает. Над рекой – туман, и трава мокрая. Пьем по очереди из горла: стаканов нет.
– Все говно, – говорит Андрей. – Союз говно, коммунизм говно, Перестройка говно, Горбачев хуесос.
– Да, – говорю я.
– Ну вот, видишь, и ты согласен, что все говно.
– Согласен.
– Давай тогда свалим на хер в Америку.
– Давай.
– Ну, за то, чтобы свалить в Америку, – он делает большой глоток из бутылки и передает ее мне. Я допиваю.
Смотрю на часы. Пять утра.
– Два часа до подъема. На работу пойдем?
– Какая еще работа? Спать ляжем.
– Хорошая идея.
Андрюха бросает бутылку через забор кому-то во двор. Слышно, как она разбивается. Мы хохочем, потом поднимаемся и, обнявшись, идем к бараку.
– Этот поезд в огне, и нам не на что больше жать, – запевает Андрюха. Я подключаюсь:
– Этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать.
Во дворе какого-то дома стоит какой-то мужик в длинных семейных трусах, курит и недовольно смотрит на нас:
– Хули вы спать людям мешаете?
– Пошел ты на хуй, урод, – кричит Андрюха. – Ну-ка иди сюда!
Мужик бурчит что-то себе под нос и уходит в дом.
#
Sex and Violence
Во дворе девятиэтажного дома, возле гаражей-"ракушек", четверо подростков – им лет по шестнадцать-семнадцать – бьют ногами парня постарше, который лежит на земле и пытается закрыть лицо руками. В стороне стоят две девушки. Им тоже лет по шестнадцать, и они, не отрываясь, наблюдают за избиением. Уже поздно, около часа ночи, и в окрестных домах светятся только несколько окон.
– Пошли за гаражи, поссым, – говорит одна из девушек, блондинка с длинными волосами. У обеих в руках по бутылке пива "Клинское". Блондинка делает последний глоток и ставит пустую бутылку на землю. Вторая – брюнетка с короткой стрижкой – тоже допивает свое пиво. Они идут за гаражи.
– Блядь! – вскрикивает одна.
– Что такое?
– Наступила в говно.
Обе хохочут. Потом слышно, как струи их мочи падают на землю. Через некоторое время обе выходят из-за гаражей. Драка к этому времени уже закончилась. Избитый парень лежит на траве, остальные курят.
– Ну, как, все с ним в порядке? – спрашивает блондинка одного из подростков.
– Все класс. Больше не будет залупаться, а то думает, что деловой. – Он обнимает ее, и они целуются. – Ну, пора по домам.
Он улыбается. Подростки жмут друг другу руки, и расходятся. Блондинка уходит со своим парнем, а ее подруга со своим.
* * *
В подъезде блондинка и ее парень сидят на ступеньках, подстелив газету, и курят. Парень выбрасывает "бычок" и обнимает ее, потом дотягивается до груди и сжимает ее через майку. Она улыбается и бросает свой "бычок" в дыру под перилами.
– Ты что? Не надо, – говорит она. Его рука уже под ее короткой юбкой.
– Ну а хули тут такого?
– А если мама? Или соседи?
– Твоя мама сейчас, наверное, плющится со своим хачиком.
– Не говори так.
– Ладно, не буду.
Через несколько минут они занимаются сексом: он сидит на подстеленной газете, а она подпрыгивает сверху.
* * *
Вторая девушка – брюнетка – выходит из подъезда и смотрит вверх. С балкона восьмого этажа машет рукой ее парень. Он курит. Она делает ему воздушный поцелуй. Он выбрасывает "бычок" и уходит с балкона. "Бычок" падает в нескольких метрах от брюнетки, и она наступает на него каблуком своего босоножка.
Она идет вдоль дома, мимо машин и "ракушек". Из-за "запорожца" без колес и с выбитыми стеклами выходит парень – тот самый, которого избивали. У него под носом и на подбородке засохшие кровоподтеки.
– Привет, – говорит он.
Девушка громко пищит и разворачивается, чтобы убежать. Он в прыжке бьет ее ногой в бок. Она вскрикивает и падает, уронив сумочку.
– Как вчетвером одного пиздить, так это все нормально?
Она смотрит на него снизу вверх, присев на корточки. Парень опять бьет ее ногой в бок. Она кричит:
– Помогите!
– Я тебе сейчас, на хуй, помогу.
Он хватает ее за волосы и волочет к ближайшему подъезду. На одном из балконов два пацана лет по двенадцать курят и пьют из бутылок пиво "Балтика №9".
– Веди ее сюда, – кричит один. По голосу понятно, что он уже пьян.
– Счас тебе приведу, блядь, – кричит парень.
– Ты там еще попизди – уебу.
Парень втаскивает девушку в подъезд.
– Смотри мне – без шуток, – говорит он.
Она плачет.
Он затаскивает ее в лифт, и нажимает кнопку двенадцатого – последнего этажа.
– Выходи.
Он тащит ее за собой на площадку между последним и предпоследним этажами.
– Садись, – говорит он. Она послушно садится на грязный цемент, покрытый пятнами какой-то высохшей жидкости. Он достает помятую пачку сигарет "Ява", вытаскивает одну – она сломана, вторую – то же самое. Третья не сломана, и четвертая тоже. Он закуривает сам, зажигает сигарету для девушки и дает ей.
– Ты мне, наверное, ребро сломал, – говорит она, затягиваясь. – У меня там все горит.
– А как они меня пиздили, а ты стояла и смотрела, хорошо было?
Она плачет.
– Ну, что с тобой сделать?
Она ничего не говорит, продолжает плакать.
– Разве так можно? – говорит он. – Доебались ни за хуй до женатого человека. У меня семья, ребенок уже, ты это знаешь? Хоть бы слово сказали. Нет, стояли и смеялись.
– Мы не смеялись, – тихо говорит она и придвигается к нему. Он смотрит прямо перед собой. Она наклоняется и расстегивает ему ремень, потом ширинку, вытаскивает член и начинает сосать.