- Каждый платит за себя, - прошептала Настя, не отрываясь от меню.
- Почему? - так же шепотом спросил я.
- Потому что мы получаем абсолютно одни и те же деньги.
- Мне очень хочется заплатить за нас обоих, - сказал я честно. - Пожалуйста.
Мое "пожалуйста" прозвучало вдруг так умоляюще, что Настя подняла глаза и посмотрела на меня своим спокойным взглядом. Кажется, она хотела ответить, но подошел официант. И без того сутулый, наклонившись к нам, он превратился в вопросительный знак. Смуглый, седой, с потрепанным блокнотом в руках. Мы выбрали салат из крабов и форель с гарниром. На глянцевых картинках меню они были самыми аппетитными. По моей просьбе были принесены также графины с вином и граппой.
- Тебя не обижает мое желание заплатить за обед?
- Еще никто не говорил со мной об обедах так страстно. А почему это должно меня обижать?
- Есть женщины, для которых такое предложение звучит оскорбительно.
- Ну, это не по моей части, - сказала Настя насмешливо. - Терпеть не моту феминисток.
- Правда?
- Несчастные закомплексованные тетки. Плюс разные там девушки в цвету. Я понимаю, что не у всех может получаться с мужчинами. Меня только злит, когда на этом строят идеологию. Бесхвостая лиса всегда доказывает, что без хвоста - лучше.
- А у нас это очень популярно. И ругать их здесь - ни-ни.
- Я знаю. И все-таки мне это кажется глупостью. Существуют, в конце концов, анатомические различия между мужчиной и женщиной - значит, Господь для чего-то создал их разными. Очевидно, перед ними ставились разные цели, и это мне вполне понятно. Что непонятно - это маниакальная тяга к равенству, как будто все можно со всем уравнять.
Официант принес большого размера блюда, на которых в обрамлении ярко-зеленых листьев лежали крабы.
- Вот это салат! - восхитилась Настя, надламывая ножом панцирь краба. Под панцирем показалось белое нежное мясо. - И как красиво, а?
- Красиво. Хочешь граппы?
Настя кивнула, и я налил ей граппы в маленькую с сужающимися кверху краями рюмку. Она отпила.
- С колода действительно приятно. Напоминает русскую самодельную водку.
Она сделала еще один глоток.
- Prego, - сказал итальянец.
За окном пошел снег, и улица, приготовившаяся было к сумеркам, стала светлее. Машины проезжали с включенными дворниками, расчищавшими ветровые стекла. Прохожие снег не смахивали, а несли его без всякого выражения на плечах и шляпах. В сочетании с горящими перед нами свечами это было очень красиво. Меня охватило какое-то особое, рождественское, настроение, и я вспомнил, что само Рождество месяц назад прошло для меня незамеченным. Как хорошо было бы встретить его с Настей - при таких же свечах и таком же снеге.
- Когда русское Рождество? Оно, по-моему, отстает от нашего недели на две.
- Не отстает, - засмеялась Настя. - Это вы спешите. Православное Рождество седьмого января.
- Мне кажется, у вас это должно быть очень красиво.
Настя пожала плечами.
- Не знаю, ничего такого особенного я не вспоминаю. Может, потому, что Россия - не рождественская страна. Россия - страна пасхальная.
Мы совсем отогрелись и потому на десерт ели мороженое. Я любовался румянцем на Настиных щеках и напряженно обдумывал, в каких словах можно было бы пригласить ее ко мне. До моего дома было рукой подать, но я так ничего и не придумал. Разговор о феминизме неожиданно возобновился у Сары, когда мы с Настей побывали у нее несколько дней спустя. Встретив нас в дверях, Сара сказала:
- В прошлый раз я себя скверно чувствовала и, наверное, была не очень вежлива. Вы не обиделись?
Почти профессиональным моим взглядом я оценил чистоту и порядок в квартире. Было очевидно, что к нашему приходу готовились. В центре стола были поставлены кофейные чашки и ваза с печеньем. Чуть сбоку находились термос-кофейник, молочник и бутылочка коньяка. Сара пригласила нас садиться.
- Я очень рада вас видеть. Мы сегодня просто посидим. Без уборки, ладно?
В тоне и лице Сары было что-то трогательное. Я вспомнил, что такое выражение лица видел на одной из детских ее фотографий. Не зная, стоит ли в этом случае что-либо возражать, я вопросительно посмотрел на Настю.
- Я уже все убрала, - сказала Сара. - В той, опять-таки, степени, в какой здесь что-то можно убрать. Так что ваша уборка была бы пустой формальностью. - Она разлила кофе по чашкам. - Кроме того, я как женщина тоже имею право на работу.
- Это любимая идея Кристиана, - засмеялась Настя.
- А вы так не считаете? - спросила Сара, доставая из холодильника бутылку минеральной воды. - Если не возражаете, я буду пить воду.
- Как раз на днях мы с Настей обсуждали проблемы феминизма, - сказал я.
- И к чему же вы пришли?
- Кристиан пытается найти феминизму оправдание, - сказала Настя, не обращая внимания на мой протестующий жест, - а я считаю это помешательством здешних дам. И если женщина пишет в журнале, что слова общего рода следует перевести в грамматический женский род, я считаю, что ее мозги нуждаются в починке.
Спокойствие Настиного голоса только подчеркнуло резкость ее высказывания. Мне захотелось как-то смягчить его, но я плохо представлял, как это сделать.
- Вы выражаетесь очень категорично, здесь так не принято, - Сара посмотрела на Настю скорее с интересом, чем с осуждением. - Но до некоторой степени я вас понимаю. Нет ничего более глупого, чем нынешние объявления о конкурсах на рабочие места. "Женщинам отдается предпочтение"! Есть специалист и неспециалист, вот и все деление. Если я умру под ножом хирурга, меня не утешит то, что он - женщина. Если я умру, меня вообще ничто не утешит.
Сара улыбнулась, не поднимая глаз.
- А если серьезно, то феминизм не устраивает меня как обобщение. Когда меня начинают рассматривать как женщину или, скажем, как еврейку, я чувствую себя каким-то среднестатистическим созданием, креветкой.
- Но существуют и какие-то общие черты, - произнес мой разговорчивый двойник. - Общие для полов, профессий, наций - вы же не станете этого отрицать? Отличаются же, в конце концов, немцы и русские!
- Отличаются, - улыбнулась Сара, - тут уж не поспоришь. Но конечный пункт всякого обобщения - это дурацкое мы и они. Моя жизнь состояла из каких-то нелепых перемещений, которые всегда были похожи на побег. Я думаю, что всякий раз я в той или иной степени бежала именно от них, от этих "мы и они". Теперь я живу, не примыкая ни к тому, ни к другому.
В отличие от моего двойника, я не был склонен спорить. Проведя ладонями по коленям, я лишь улыбнулся сидевшим со мной дамам.
- Знаете, - сказала Сара после недолгого молчания, - многие вещи, которые кажутся важными, на поверку оказываются сущими пустяками, и в первую очередь - все, связанное со словом общий. Общественная деятельность, например. Стоит человеку серьезно заболеть, как он вдруг понимает, что ему абсолютно все равно - Россия или Америка, евреи или арабы. Его трогает лишь то, что эти конфликты найдут свое разрешение уже без него. То есть они бы и так без него решались, но перед лицом собственной смерти это становится вдруг пронзительно ясно.
Сара налила нам в кофе немного коньяку, что оказалось очень вкусно. Сама она не пила даже принесенной ею воды, а, сложив руки на груди, наблюдала за нами. В другой комнате послышалось царапанье, дверь приоткрылась, и оттуда, привлеченный возникшим молчанием, вышел щенок. Потягиваясь на ходу, он устремился к Насте.
- Как тебя зовут? - спросила Настя.
- Самурай, - ответила за щенка Сара. - Передние зубы у него - видите? - выдаются вперед, что придает ему довольно-таки японский вид.
Самурай оперся передними лапами о Настины ноги и завилял хвостом. Настя провела ему пальцем по носу. Обнюхав палец, щенок легонько его укусил.
- Я подобрала Самурая в нашем парадном, - сказала Сара, - так что его родословная мне неизвестна. Судя по его виду, благородное происхождение исключается. Но так даже лучше, а?
- Конечно, - подтвердила Настя. - Иначе он непременно бы задирал нос. Дворняги - самые преданные и понимающие собаки.
- Понимание - это то, что мне сейчас очень нужно, - произнесла Сара как-то скороговоркой. - Я попала в довольно скверную историю. У меня рак. Так что Самурай меня сейчас как может поддерживает, это очень благодарная собачка.
- Рак? - переспросил я зачем-то.
- Рак желудка. Я знаю о нем уже несколько месяцев, но сейчас все пошло как-то слишком быстро. Слишком быстро. И перспективы довольно неприятные.
Сара говорила каким-то странно непринужденным тоном, отчего ее волнение было особенно заметно. Не глядя на нас, она наступала пальцем на крошки печенья и стряхивала их в одну определенную ею точку на столе.