- Простите, но вы только что сказали...
- Я сказал: акулы напали. Тогда.
- То, что в Адриатике водятся акулы, всем известно, - продолжила светскую беседу госпожа Туриан. - Но чтобы и в Средиземном море... Я и не знала.
- Зато мой отец знал. Но это его не спасло... Pagare, per favore! - Он расплатился и, уходя нетвердой походкой, на прощанье пробормотал: - До встречи! Hope to see you later.
- По-моему, он малость перебрал, - усмехнулся в бороду Ангелус.
- Кажется, я вчера малость перебрал? - с усмешкой сказал англичанин, подсаживаясь на следующий день за столик Турианов. - Наплел вам что-то несусветное про акул. - Он улыбался без всякого выражения (из-за очков), потом эта улыбка вдруг как-то съежилась и лицо его сделалось похожим на мексиканское седло: кусок кожи с украшениями из стекла. - Ужасно глупая шутка, должен признаться. И совсем несмешная. Моего отца убили здесь, в этой паршивой крепости. Во времена Муссолини это была тюремная колония для противников режима.
Лулубэ сообщила, что читала об этом у Мала-парте.
- Похвальная начитанность, - усмехнулся собеседник Турианов.
Его отец был одним из заключенных, продолжил он свой рассказ. (Каким образом англичанин оказался в этой ситуации, сын убитого ничего не сказал. Ничего не сказал он и о времени - до войны это было или во время нее.) После перехода маршала Бадольо на сторону антигитлеровской коалиции в крепости находились в заключении фашисты - итальянцы и немцы, потом лагерь закрыли, а сейчас там ведутся археологические раскопки. Раскопки - это его профессия. Но сюда он приехал просто посмотреть. Он работал по соседству, на острове Пантеллерия, который относится к сицилийской провинции Трапани, а сюда, на Липари, приехал на несколько дней, чтобы увидеть это, как он выразился, проклятое сооружение, где его отец окончил свои дни. Поскольку из-за своего мрачного прошлого остров все еще пользуется "дурной репутацией" и пока еще не подвергся новому, мирному нашествию германцев, то вот он и подумал, что Турманы здесь, как и он, занимаются поиском покойника. Он просит простить ему это заблуждение. Кстати, судя по акценту, супруги, так мило говорящие по-английски, наверное, приехали из Швейцарии?
- Угадали, - небрежно подтвердила госпожа Туриан.
- Однако у вас, мадам, вид, как у самой настоящей испанки, - сказал скрытый за черными стеклами очков англичанин. (Из-за отсутствия всякого выражения на его лице казалось, что и весь человек скрыт за этими черными стеклами.)
Подобные слова Лулубэ всегда слушала не без удовольствия.
- Значит, дело вовсе не в акулах? Ваш бедный отец погиб из-за чего-то другого?
- И да, и нет.
- Вам известно, как он погиб? - поинтересовалась Лулубэ.
- Он не погиб.
Туриан:
- Но вы же говорили...
- Он был убит. - Англичанин, приплывший сюда с Пантеллерии, как будто специально употребил безличный оборот, но его слова прозвучали очень определенно. - Ровно столько удалось разузнать английской секретной службе. Он пытался бежать. Прыгнул в море вон с той проклятой скалы. Он прекрасно плавал, мой отец. Как лорд Байрон... Хозяин, еще один кампари!
- И что же? - Широко раскрытые глаза Лулубэ отливали лихорадочным черным блеском.
Сицилианец, хозяин заведения, принес новый аперитив, и "непроницаемый" англичанин сказал:
- Прыжок удался. Но далеко отец не уплыл.
- В него стреляли? - У Лулубэ перехватило дыхание. (Это жадное любопытство, которое вызывала у нее всякая опасность, любопытство, от которого захватывает дух, было вполне в характере госпожи Туриан.)
- Нет. Нет. Нет, мадам. Они догнали отца на катере. И снова бросили в крепость. А потом шлепнули. - Последняя фраза совершенно выпадала из сдержанно-нейтрального тона его рассказа.
Он снял очки, и чета Турианов смогла наконец его разглядеть: перед ними предстал молодой человек весьма интересной наружности - светлые волосы на пробор, удлиненный череп, крутой широкий лоб, огромный, словно нависший над серыми глазами в необычных, прямоугольных глазницах, загорелое лицо и благородной формы нос, казавшиеся в сравнении со лбом довольно маленькими. Одетый в выгоревший светло-коричневый или, скорее, песочный полотняный костюм, он, вопреки обычным представлениям об англичанах, напоминал вулкан, который, в отличие от треугольного Стромболи, что высился над морем на северо-востоке, только прикидывается "цивилизованным", а на самом деле и не думает угасать. А может быть, такое впечатление складывалось из-за его взгляда, который излучал спокойную уверенность? Рядом с этим вулканом Ангелус Туриан казался еще более розовым, еще более похожим на облачко, бесплотным.
- Знаете, что такое обсидиан? - спросил англичанин, глядя в глаза Лулубэ и улыбаясь своей странной улыбкой, застывшей и одновременно живой.
- Вулканическая порода, - с готовностью отозвался Туриан.
- Правильно. Это черно-фиолетовый стекловидный камень, из которого состоит весь Липарский архипелаг, или, гм... Эоловы острова, как их называет Гомер. У вас глаза точно такого цвета, миссис...?
- Миссис Туриан, - представил Ангелус.
В ответ англичанин пробормотал что-то невнятное. Затем встал, расплатился и, уходя, сказал:
- Позвольте заплатить и за вас. See you later.
С этими словами он двинулся в сторону одинокой пинии, высокий, статный, плечистый мужчина, которого портило только одно - походка, казавшаяся странной из-за сутулости и непомерно длинных рук.
- Как-как его зовут? - шепнула Лулубэ.
- Кроманьонец, насколько я расслышал.
- Кроманьонец?
- Что-то в этом роде. Хотя, конечно, его зовут как-то иначе.
- А почему не Кроманьонец? Скажи мне, Херувим!
Ангелус снисходительно усмехнулся:
- Кроманьонец - это название древнего человека. - Выпускник Базельской гуманитарной гимназии, Ангелус охотно дал разъяснение. - Его откопали в одной пещере около французского селения Кро-Маньон. Кроманьонец - это пещерный человек. Его возраст - от двадцати пяти до сорока тысяч лет.
И Турианы принялись смеяться, хихикать и фыркать, как малые дети.
[4]
Беспокойные первые ночи на острове.
Траттория "Монте Роза" располагалась на самой окраине Липари, на склоне небольшой горы, которой она и была обязана своим названием, напоминающим о самой высокой вершине Швейцарских Альп. Через перевал, который вел к соседней горе Сан-Анжело, поросшей серо-зелеными кактусами, проходила дорога на пемзовые карьеры Канетто. Пансион был построен в том особом эолийском стиле, который Ангелус сразу определил как "прикладной кубизм". Три дома кубической формы, повернутые так, что между ними образовывался закрытый от моря двор, были выкрашены в разные цвета: кирпичный, лазоревый и белый. Кирпичный считался хозяйским, в лазоревом разместились супруги Туриан, заняв две небольшие комнатушки, напоминавшие из-за отсутствия мебели общественный туалет. С "нормальной" водой на этом острове, считавшемся некогда тюрьмой, было плохо, о чем свидетельствовали специальные приспособления на крышах для того, чтобы дождевая вода по сложной системе желобков и труб, изобретенной, наверное, еще во времена Гомера, стекала в резервуары, устроенные во дворе. Такой же древностью веяло и от местных террас, представлявших собою необычную конструкцию из трех толстых колонн, подпиравших поперечные балки, поверх которых настилалась тростниковая или бамбуковая крыша.
- Вот сюда выставлял Одиссей своих товарищей, - заметил Ангелус, - когда они, набравшись дурных манер у мадам Цирцеи, начинали себя скверно вести.
- Добрых две тысячи лет спустя после господина Кроманьонца здесь побывал господин Одиссей, и тому есть множество доказательств. Покинув Гиссарлык, он прямиком направился сюда.
-Покинув что?
- Гиссарлык. Порт такой в Турции. Там Шлиман раскопал Трою. Спроси своего мистера Кроманьонца, он тебе лучше меня обо всем расскажет.
- Спросим, как появится.
- Ты полагаешь, он еще появится?
- Он ведь сказал "see you later".
- У англичан, дорогая, это ровным счетом ничего не значит.