Ходовые двигатели взвывали, гигантские шестерни снова плавно выбирали зазор, и тогда железная туша одновременно отрывала от мерзлого грунта оба своих лапчатых упора и, подняв до отказа, перебрасывала их дальше, тоже к югу, и они со страшной силой упирались в новую точку земли и тяжело, по-инвалидски, подтягивали за собой свернутый толстыми кольцами силовой питающий кабель и всю экскаваторную базу - круглую в сотни тонн платформу, которая и служила передвижным фундаментом всего сооружения. И так было столько раз, сколько было железных шагов. И каждый раз сердце у Апреля замирало от этой наземной качки, потому что теперь он знал - пройдет время и все изменится вокруг, и его железный корабль ушагает отсюда дальше, вперед, а впереди его ждут новые неизвестные места, и он их обязательно проверит, тщательно обнюхает и обязательно как следует пометит, потому что будет он там первым. Сидел Апрель во время шагов всегда внизу, в базе, ближе к земле - там качки были сильней, и поэтому еще острей и зазывней были его волнение и песий гон в неведомое.
…За спиртное обычно отвечали бугор с Аверьяном - в очередь, а закусью всегда заведовал Чен, с легкой руки бугра назначенный кулинаром херовым. Хотя на самом деле отличалась по этой части Ченова супруга. По части приготовить и прислать в экипаж. Новый год был назавтра, смена из-за этого короткой была по закону, ну а по первой они выпили уже с утра, включив компрессора тормозов через час после начала работы.
- Слышь, Ченя, а когда ж мы кашу-то твою спробуем, из кишки? - Аверьян подмигнул бугру, и оба заржали.
Чен тоже улыбнулся и, не принимая игры старших по экипажу, серьезно ответил:
- Ну, это ко дню моему, к апрелю…
- К нему, что ли? - Аверьян разлил еще по одной и кивнул на Апреля, смирно сидевшего рядом в ожидании праздничной подкормки.
Услыхав свое имя, пес вопросительно посмотрел на Чена и почесался.
- К нему, но не раньше, - снова серьезно ответил Чен. - Раньше, у него кишка тонка будет, для набивки. И весу убойного тоже еще не наберет, в рагу чтоб…
Бугор и вторая рука снова заржали, на этот раз по-настоящему, до слез и колик в животе. Аверьян выдавил через смех:
- Какому врагу, Ченя? Ты чего, брат, с одной так заторчал, что ли? А то тебе еще кабель сегодня перекладывать.
- А ему его враг подтащит, - тоже через смех подхватил бугор. - Ченя его в плен завоюет, на кишку заманит…
Теперь они уже смеялись вместе, и Апрель тоже подскакивал от радости, подступившей к горлу где-то там, внутри перепачканной солидолом шеи, на своем диэлектрическом резиновом коврике, который служил ему постелью и местом с самого первого дня его появления в чреве этого доброго железного зверя, все дальше и дальше ушагивающего сквозь ледяную полярную ночь вместе с длинным, пролетом в сто погонных метров, носом и страшнозубым, объемом в двадцать кубов, рылом.
На первое апреля семь сделанных к концу года миллионов им установили уже как план.
- Зря старались, мудаки, - огорчился бугор. - Теперь упирайся, новый кубаж одолевать…
Но снова одолели, и уже к концу третьей декады марта Гришка Блюмкин - разрезовский маркшейдер, москвич, тоже завербованный, но не жить, а по контракту, - заскочил после обмера к ним на ЭШ и картаво поздравил с выполнением.
- Тьфу, блядь, - сплюнул на пол бугор после Гришкиного ухода. - Там Блюмквисты были, здесь - Блюмкин этот, москаль картавый. Никакой жизни. Теперь новый план дадут, еще хуже, а там - еще…
- Ничего, бугор, - весело возразил Чен. - Там, глядишь, снова натянем, а то - опять перекроем.
- С вами перекроешь, - все еще недовольно пробурчал бугор, - работнички…
После смены Чен в дежурку не полез.
- После приеду, с другой, - загадочно сообщил он Аверьяну.
Бугор уже забрался в кузов и только равнодушно махнул рукой, успев крикнуть:
- Фидер после выруби, а то забудешь! И Апрельке воды на ночь тоже не забудь…
Апрель крутился тут же, у Ченовых ног, радуясь, что не все уехали разом, как обычно. Дежурка фыркнула плохим бензином, развернулась и исчезла в тусклом световом промежутке полярного межсезонья…
Когда на следующее утро подсобник не явился к отправке дежурной машины, Пашка, карьеровский шофер, спросил:
- А где Ченька-то ваш? Я ждать не буду!
- Трогай, - решил бугор. - Семеро одного не ждут, сам приедет после…
На экскаваторе кто-то был, потому что, когда они подъехали, свет в кабине горел.
- Он что, тут ночевал, что ли? - удивился бугор.
- Может, с бабой? - внес дельное предположение Аверьян, таинственно посмотрев на бугра. - А?
Такое случалось не раз в машинистской жизни, разнообразя порой экскаваторные вскрышные будни, но затрагивало по обыкновению интересы лишь главного начальника - капитана корабля. Экипажу это не дозволялось. Бугор ничего не ответил, хмыкнул только, и они пошли к экскаватору.
Чен, живой и здоровый, встретил их в кабине. Он сиял.
- Чо случилось-то, Чень, чего ты оставался-то? - первым делом спросил подсобника Аверьян. Он посмотрел по сторонам, потом высунул голову за дверь и глянул туда тоже, в холодный и полутемный машинный зал: - А где Апрелька-то?
- Сюрприз! - загадочно объявил все еще сияющий Чен. - Сюрприз будет!
- Какой там еще сюрприз, - раздраженно бросил бугор, - давай, запускаемся, и так ждали тебя, ждали, где собака-то?
- Будет собака, будет, - опять весело ответил кореец, невзирая на бугровую утреннюю строгость, и добавил: - Все будет. К обеду…
Он вытащил из-под шкафа ключ на тридцать два, надел ватник и затопал вниз по ступенькам, в сторону базы.
Первый раз они ходили по малой нужде сразу перед ранним обедом - около двенадцати. Бугор вырубил движки и спросил:
- Кто со мной?
Компанию составил Аверьян, а Чен остался собирать обед, как было у них заведено. Готовили они тут же, в кабине. Чай, суп и картошку варили своим кипятильником - два бэушных лезвия "Нева", связанные ниткой через диэлектрик, и присоединенные к 220 вольт медными проводами, кипятили ведро за полторы минуты. Потом Чен прочел, что медь ядовита для здоровья, и они пересоединили прибор на алюминий. Вкуснее не стало, но полезней - значительно.
Они поднялись в кабину и ахнули: на столе, покрытом белой бумажной скатертью, был накрыт пир. Настоящий пир, без обмана, с литровой "Северной" в центре, той самой, красивой, с сине-золотой этикеткой, какую никто в местной торговой сети не брал по причине дороговизны. Рядом - все по порядку: корейская морковка, острая такая и нашинкованная мелко и длинно, как красная лапша. Дальше шла тонко напластанная сырокопченая колбаска, из привозных. Потом - огурцы, пастеризованные венгерские, из банки, не сморщенные из бочки, как вразвес, а, наоборот, с пупырышками и хрусткие. Сыр тоже был, и тоже хороший, - твердый и с дырками, похожий на швейцарский. Бугор пробовал такой один раз, там еще, в Силламяэ. Дальше - более-менее: кока-кола, чеснок маринованный и пирожки из карьеровского буфета. Рядом докипала быстрая картошка, в ведре, на бритвах. Тарелки были одноразовые, из картона, а одна - настоящая, общепитовская, и даже не тарелка, а, скорее, блюдо, овальное, окаймленное по краю золоченой вязью, и с красивым глазуревым штампом "TCP" - трест столовых и ресторанов. На нем размещалась странная еда - длинная толстая колбасина с поджаренными краями, разделанная на крупные дольки, раздвинутые по длине блюда. В разрезе кусков просматривалась упругая начинка - что-то темно-крупчатое с крутыми яйцами по центру, запеченными внутрь. Все это украшало по паре веточек петрушки и укропа.
- Ну как, - спросил Чен, довольный произведенным эффектом, - нормально?
Бугор почесал затылок:
- А в чем дело? Праздновать-то чего, какой праздник?
- Мой! - гордо ответил Чен. - Мой праздник! Деньрожденье у меня сегодня, вот!
- Врешь! - сказал Аверьян довольно. - Врешь, Ченя, а сколько тебе?
Чен выдернул из сети кипятильник, прикрыл ведро крышкой, оставив щель, и слил отварной кипяток в кастрюлю. Потом он оттянул плексигласовую форточку и выплеснул кипяток за окно.
- Прошу садиться, пожалуйста, - галантно произнес он.
- Зря ты, кипяток-то, - с сожалением сказал бугор, усаживаясь за стол, - Апрельке бы потом наварили в нем чего… - он стянул с себя ватник. - А вообще, поздравляю, помощник. - Скупая похвала вырвалась-таки из бригадирских уст: - Молодцом!
- Спасибо, бугор, - ответил Чен, тоже устраиваясь за столом. - Только Апрельки нету больше, я бы про кипяток-то вспомнил.
- Как так, нету? - весело спросил Аверьян, скручивая винтовую пробку с "Северной" в предкушении непланового пира за кореянский счет. - А где ж он тогда?
- А вот. - Чен указал пальцем на блюдо с золоченой каймой. - Вот он, я ж обещал к апрелю приготовить, кишку-то набить собачью, забыли? - подсобник говорил так обыденно и правдоподобно, одновременно начав разваливать по тарелкам горячую картошку, что у бугра вдруг по спине пробежал легкий холодок. У Аверьяна - тоже, но ближе к паху…
- Погоди, - произнес бугор, - а, правда, где собака-то? Нет собаки-то!
Рукастый Чен, не отрываясь от официантского дела, снова сказал:
- Да я ж говорю, забил я его, на колбасу корейскую, с кашей грешневой, вон же, щас пробовать будем, под горячее, на блюде… - и опять сказал это по-правдивому страшно.
- Ну, хватит! - бугор поднялся с места и строго спросил: - Где собака, ебена мать, я спрашиваю. Апрель где мой?
Аверьян в страхе взглянул на бугра, потом на корейца.
- Постой, бугор, - испуганно, опустив ведро с картошкой на пол, сказал Чен, - мы же вместе это решили… Это…