Эльзбет стала искать вшей. В школе иногда бывали вши. Но после конфирмации она уже не ходила в школу. Откуда же ей было достать вшей? Несколько раз она ходила в поместье графа Арнима и спрашивала у батрачек, работавших там.
- Нет ли у вас дома вшей?
- А ну, пошла, пока тебе граблями спину не расчесали!
- Что хотите делайте, но мне нужны вши для нашего Станислауса. Он весь пожелтел, как листья по осени.
И снова помогла тетка Шульте. Она не дала погибнуть своему крестнику.
- Приходи завтра, я достану вшей.
Батрака, с которым Шульте раньше крутила, забрали в солдаты. Теперь у них работал военнопленный. Тетка Шульте послала мужа в город.
- Не возвращайся без сахара!
Она сунула под сиденье повозки корзину с яйцами и творог для обмена и знала, что муж до вечера будет искать сахар. Он боялся ее и уважал.
Муж уехал в город. Тетка Шульте позвала пленного.
- Эй, Максель, иди на кухню.
Пленного звали Марсель. Маленький француз робко вошел в кухню. Тетка Шульте налила в корыто горячей воды.
- На, вымойся как следует!
Щуплый француз колебался. Она сама стянула с него куртку. Он стыдился своей дырявой сорочки. Тетка Шульте стала расстегивать и ее.
Пленный, смущаясь, повернулся к тетке Шульте спиной и начал мыться. А она собирала с его рубашки вшей.
Отличные, жирные твари.
Она собрала вшей в коробочку для перца. Маленький француз был потрясен такой добротой. Тетка Шульте бросила его рубаху в горячую воду.
- Пусть прокипит, проки-пит, понимаешь, дурачок, кузнечик ты этакий, тощенький. - Она силой притянула парня, посадила его к себе на колени и стала кормить яичницей.
А маленький Станислаус ел каждый день по тринадцать слив. Он и не подозревал о том, что в желтых разрезах этих слив скрываются вши. Для военнопленного в доме Шульте настало хорошее время. Каждый день требовалось тринадцать вшей.
5
Станислаус вызывает гнев управляющего, едва не умирает и лишает семью Бюднеров картошки на зиму.
Станислаусу нужно было выздоравливать поскорее, время не ждало. В графском имении начали копать картошку. Эльзбет уже не могла быть его сиделкой. Всех, кто работал в имении на уборке картошки, оплачивали той же картошкой. А в хозяйстве Бюднеров она была нужна до зарезу. Лена вместе с детьми с трудом обработала собственный клочок земли у лесной опушки. Все семейство тощало и тощало с каждым днем. Лену иссушила жара на стекольной фабрике. От повидла из брюквы не разжиреешь. Старшие мальчики нанялись в пастухи. По вечерам они получали немного хлеба с творогом и по кружке снятого молока. Однако штаны у них быстро превращались в лохмотья, а ноги от постоянной беготни все худели и худели; рос только аппетит. Эльзбет, не разгибая спины, работала в имении. Ей нужно было заткнуть голодные рты малышей. Предстояла долгая зима. А хлеба хватало ненадолго.
Станислаус сидел на меже и распевал:
- Ой-ой, ой-ой-ой, мой конь вороной!
Небо синело. Земля напоследок нежилась в солнечных лучах. Мухи чистились, готовясь умереть. Над полями раздавались крики возчиков. Над женщинами, копавшими картошку, кружил ястреб. Одна из них погрозила в небо тяпкой.
- Последнюю курицу уволок у меня, проклятый!
Другая тоже поглядела на ястреба.
- Вот ведь, затеяли войну, стреляют почем зря, а такие хищные твари живут целехоньки!
- Копайте, копайте, нечего таращиться на небо! - раздался голос управляющего имением.
Женщины нагнулись ниже. Они молчали. Управляющий перешагнул через Станислауса, который возился в земле.
- Ты, болван! - запищал малыш.
Управляющий оглянулся.
- Это ты кому сказал? Ах ты, жаба!
- Ты раздавил моего коня! - На меже валялся расплющенный навозный жук, игрушка Станислауса.
Управляющий был в плохом настроении. С утра ему пришлось стоять навытяжку перед инспектором, пока тот распекал его:
- Целая толпа баб, а толку мало. Подгоняйте их, любезный, подгоняйте!
- Бабы все хилые и голодные, - пытался возражать управляющий.
- Вздор, недостойный управляющего прусским имением. Либо вы их будете погонять, либо я погоню вас… туда, где сеют свинцовый горох, понятно?
Это было утром. А теперь управляющий схватил Станислауса за шиворот и поднял его.
- Ты что же это, сопляк? Без году неделя, а уже нагличает, как бандит!
Станислаус трепыхался в воздухе. Его куртка расползлась по швам. Нитки военного времени тоже были гнилые. Мальчик упал животом на землю. Захрипел и умолк.
- Вставай, падаль! - взревел управляющий.
Станислаус не двигался. Эльзбет подбежала к нему.
- Это же ваш крестник!
- Еще чего! - Управляющий отшвырнул носком сапога раздавленного жука в траву на меже и пошел дальше.
- Живодер! Живодер! - крикнула одна из женщин.
Другая бросилась помогать Эльзбет.
- Сначала сам научись делать ребят, а потом убивай их, пустая кишка!
Управляющий ускорил шаг. Он делал вид, что не замечает суеты на поле.
Станислауса вырвало. В лужице были стебельки осота.
- Да он одну траву ел! - закричала женщина, помогавшая привести его в чувство. Она вытащила из кармана свой завтрак, небольшой кусок черствого хлеба, и сунула его мальчику под нос.
Станислаус очнулся. Он откусил хлеб, заплакал, проглотил и сплюнул.
- Об этом я расскажу социал-демократам! - прокричала женщина через все поле вслед управляющему.
К обеду Станислаус уже начал ходить, пошатываясь и спотыкаясь. Эльзбет подозвала его к себе. Управляющий мог вернуться.
- Станик, посмотри, какая круглая картошка, видишь какая картошка? Собирай их.
Станислаус был послушен. "Ката-та-тошка", - залепетал он устало и начал бросать картофелины в корзину Эльзбет.
К заходу солнца управляющий снова прошел вдоль фронта копальщиц. Возле Эльзбет он остановился. Девушка не разгибалась. Ей не хотелось показаться лентяйкой.
- Эй, ты, коза, не видишь меня, что ли?
- Вижу, - ответила Эльзбет.
- Завтра можешь не приходить.
- Кто, я?
- Ты.
- Почему же мне не приходить, господин управляющий? - в голосе Эльзбет слышались рыдания.
- Потому что в твоей корзине были камни.
- Камни? - Слезы дрожали на ресницах Эльзбет и капали на измазанный в песке фартук; песок поглощал жалкие бедняцкие слезы.
- Вот такие камни в трех корзинах, - управляющий показал на свой кулак. - Обнаружены, когда принимали корзины. Сам инспектор присутствовал. Чего тебе еще надо?
- Ничего не надо! - Она схватила Станислауса, просунула тяпку в ручки корзины, закинула ее за плечи и пошла. Спина у нее вздрагивала. Управляющий двинулся дальше.
- Чтоб тебе дерьмо жрать!
- Кто это сказал?
- Я сказала. - Женщина, которая кормила Станислауса, выпрямилась.
- Ты тоже можешь завтра остаться дома.
Женщина двинулась на управляющего, переваливаясь, как медведица:
- Да-а-а!
Это "да" звучало угрожающим рычанием. Она остановилась, высоко подняла тяпку и с размаху ударила управляющего рукояткой по черепу.
- Ну и ты завтра останешься дома! - крикнула она.
Управляющий со стоном закатил глаза, сплюнул кровь и, шатаясь, ушел. Все женщины, выпрямившись, смотрели ему вслед.
- Хороши крестные! - кричала разъяренная Лена. - Отбирают у детей несчастную картошку!
Эльзбет, плача, жаловалась матери:
- Что я могла сделать? Не давать же ему второй раз швырять Станислауса.
Лена выкрикивала нечто совсем кощунственное:
- И кто это придумал, чтобы люди рожали детей?
А в это же время управляющий лежал в своей постели. Его толстая жена протиснулась в дверь. Она принесла компресс - тряпку, смоченную в уксусе.
- Он же действительно мой крестник!
- Отстань! - управляющий сплюнул кровь.
- Так уж обязательно надо было прогнать девушку?!
- Да, обязательно! Не раздражай меня! И без того все вертится перед глазами. У меня сотрясение мозга!
Жена положила ему компресс на голову.
- Что тебе сказал инспектор?
Он застонал.
- Нужно уволить женщин. Вчера вечером нам прислали военнопленных. Им платить не надо. Достаточно только кормить капустной похлебкой. Это нам выгоднее.
- Нам?.. Что нам с тобой от этого?
Управляющий молчал.
6
Станислаус пожирает голову лани, а учитель Клюглер вследствие внутреннего роста перерастает свои пределы.
Станислаусу исполнилось девять лет. Война кончилась. Отец снова топал на стекольную фабрику. Миру снова нужно было стекло. Казалось, будто Густава и всех ему подобных только затем и погнали на войну, чтобы они разбивали стекла. Дела снова пошли на лад. К сожалению, только не у Густава. Он не стал директором стекольной фабрики в колониях. Да и колоний уже не было. Каждому приходилось выкручиваться как сумеет. Густав много скитался по свету, но это ничего ему не принесло. Он по-прежнему говорил быстрее, чем думал, да ко всему еще стал ненавидеть тех, кто не был на войне.
Лена снова занималась хозяйством. Недоставало еще, чтобы на фабриках бабы отбивали работу у мужчин.
Однако она уже не была прежней смирной женой. У нее испортился характер - она стала сварлива. Ее высушили стеклоплавильные печи. Благородные образы из книг ютились в самом дальнем уголке ее сердца. У нее чуть было не родился восьмой ребенок. Но Лена взбунтовалась.
- Ни за что, уж лучше в тюрьму!
Восьмой ребенок не появился. Любовь Бюднеров усыхала.