- В Голицыно, - ответила она.
- С ума сошла! - воскликнул я. - Время - первый час ночи! В какое Голицыно ты поедешь? Или ты хочешь, чтоб тебя на халяву изнасиловал в электричке какой-нибудь сексуальный маньяк?! Спи и ни о чем не беспокойся. Я не буду тебя трогать.
Света пожала плечами, затем отвернула одеяло, плюхнулась на спину, прижав к животу коленки, накрылась одеялом и вытянула ноги.
И заорала так, как будто сексуальный халявщик поджидал ее не в электричке, а в моей постели. Девушка выскочила из-под одеяла и, стоя на подушке ногами, продолжала визжать.
- Что случилось? - рявкнул я, схватив Свету за руку.
В дверь забарабанили, и раздался голос Елены Владимировны:
- Саша, что там у вас? Вам помочь?!
Я открыл дверь. Елена Владимировна куталась в халат, а из-за ее плеча выглядывал Виктор.
- Что у вас произошло? - переспросила соседка.
- Не знаю, - растерянно ответил я и, повернувшись к Свете, которая успела спрыгнуть с дивана и теперь стояла на полу, поеживаясь и всхлипывая, спросил. - Что с тобой?
- Там какой-то зверь? - прошептала она, кивнув в сторону дивана.
Я стащил одеяло, и мы увидели свернувшегося шаром ежа. Это был звездный час его жизни. Ради этого его растили и нежили - чтоб подсунуть кому-нибудь в постель.
- Витя, что здесь делает твой ежик? - раздался гневный голос Елены Владимировны.
Ее сын в ответ выпучил глаза и развел руками.
- Но не мог же он сам сюда пробраться?! - не унималась соседка.
- А это я! Я его сподобил! - послышался голос Игоря Анатольевича, и через секунду он появился сам.
- Зачем ты это сделал?! - накинулась Елена Владимировна на мужа.
- Чтоб не спать, - ответил он и добавил, обращаясь ко мне. - Здесь спать нельзя!
Для Елены Владимировны ситуация прояснилась и наступила пора решительных действий. Отодвинув меня в сторону, она прошла к моей постели, на краю которой сидела и всхлипывала пребывавшая в шоке Света, взяла ежа, ничуть не смутившись его колючестью, и всучила зверя в руки сыну.
- Ай! Колется же! - вскрикнул тот.
- А ну марш в комнату! - приказала соседка.
И видя, что она рассердилась не на шутку, Воронков-старший и Воронков-младший поспешно ретировались - каждый в свою сторону.
Сама Елена Владимировна ушла на кухню, но через секунду она вновь появилась в моей комнате со стаканом воды в руках.
- Выпей, - она протянула его Свете.
Та сделала несколько глотков и вернула стакан.
- Спасибо, - пролепетала девушка.
- Вы уж извините, - произнесла Елена Владимировна.
- Ничего-ничего, - пробормотал я.
- Надеюсь, мы больше вас не потревожим. Спокойной ночи, - с этими словами Елена Владимировна оставила нас одних.
- Может быть, я все-таки поеду домой?! - спросила девушка.
- Ложись спать, - махнул я рукой, - это же просто ежик.
Девушка пожала плечами и полезла под одеяло. А я устроился на полу.
Я лежал на спине и перебирал в уме события прошедшего дня. Переезд, дворник дядя Саша, сошедший с ума Воронков, его аппетитная жена, угрюмый Витя, Света, банда злобных кавказцев, ежик в дозоре… Мысли мои начали путаться, некоторое время я пытался бороться со сном, размышляя о всякой всячине, но, в конце концов, не выдержал. Мне начало грезиться какое-то сновидение, сознание медленно покидало меня, и неожиданно я куда-то провалился.
Обычно в таких случаях спящего человека охватывает глубокий сон до самого утра. Но вместо этого ко мне вернулось сознание, и я стал мыслить ясно и четко, отлично ориентируясь в происходящем, как будто я только что встал после восьмичасового сна, выпил две чашки крепкого кофе, выкурил сигарету и обругал матом дежурного по роте. Я лежал на полу на сымпровизированной постели, подо мной был жесткий паркет, и в то же время я продолжал куда-то падать со все возрастающей скоростью, причем, я падал один, а мое ложе оставалось на месте. Меня охватила паника, потому что со мною происходило нечто, не поддающееся никаким разумным объяснениям. Я пытался кричать, но крик застрял в горле. И вдруг я отделился от собственного тела. Да-да, я стал ощущать себя отдельно от физической оболочки. Тело оказалось чем-то вроде скафандра. Я продолжал падать теперь уже с реактивной скоростью, меня колотила дрожь и оглушал дикий рев. И кончилось тем, что я вылетел через затылок из собственного тела и повис в воздухе, как нечто невидимое и не имеющее ни формы, ни цвета. Я умер, - вот первое, о чем я подумал, сверху глядя на себя, распростершегося на полу. Второе - о том, что вопреки вызубренному в военном училище историческому материализму и после смерти можно жить. По крайней мере, я продолжал мыслить и видел сразу же все вокруг. Такими были мои ощущения в первый миг после того, как покинул бренное тело. А в следующее мгновение меня охватил такой неописуемый ужас, какого я не испытывал никогда в жизни ни до, ни после этого астрального путешествия.
Тут следует оговориться, что передать словами мои ощущения и события, произошедшие после того, как я отделился от тела, практически невозможно. И мой рассказ - это попытка юродивого, чудом исцелившегося от глухоты и немоты, объяснить другому глухонемому, что такое музыка. Мои первые впечатления полностью совпадают с описаниями, приведенными в книге доктора Моуди "Жизнь после жизни". Но упомянутый автор сделал неверные выводы. Послушать его, так после смерти всех нас ждет царство света, любви и умиротворения. К такому заключению пришел он, выслушав сотню рассказов о нескольких первых минутах пребывания на том свете. Представьте себе: женщина рожает двойню. Первый новорожденный лишь на секунду выглянул на свет божий и вновь скрылся в утробе матери. Что он расскажет брату-близнецу? - То, что страшен лишь первый вдох, а затем их ждет свет и люди в белых халатах, спешащие на помощь при малейшей необходимости. Окрыленные этим знанием, явятся они в эту жизнь, и очень скоро их животики будут сводить судороги от пучащих их газов и они узнают, что их папа - негр, и поймут, что мир полон боли и несправедливости.
Но вернемся в комнату. Итак, я завис над собственным телом, я видел все вокруг себя, но был не в силах пошевелиться. Мне было страшно, и этот страх парализовал меня. Но через некоторое время я понял, что этот самый страх есть не что иное, как притяжение моего тела, и если я преодолею это притяжение - читай: преодолею страх, - то смогу и полететь куда-нибудь. Я собрал все свое мужество, сделал рывок и начал витать по комнате над спящей девушкой, над своим телом и не разобранными тюками с одеждой.
Так я порхал-порхал и не заметил, как очутился в сумрачном лесу, видать, утратив правый путь порханья. Это был фантастический лес, пребывание в котором не вызывало никаких иных чувств, кроме отвращения и ужаса. Я так и не смог восстановить в памяти, как я оказался в тех джунглях. Знаете, как бывает: идешь по улице, о чем-нибудь задумавшись и не приметишь, как забредешь в незнакомое место. И тщетно пытаешься вспомнить, где именно ты зазевался так, что забрел не по назначению. Так и я витал-витал в воздухе, как мотылек, да и затесался нечаянно в дремучие дебри. Когда же я обнаружил себя пробирающимся через лесную чащу, сразу же понял, что было бы гораздо лучше, если б я оставался духом, парящим в комнате над своим телом и телом несостоявшейся наложницы. Потому что я не просто попал из квартиры в незнакомый лес, я перенесся в неизвестный, качественно другой мир. Мало того, что теперь я не парил в воздухе, а еле-еле передвигал ноги, продираясь сквозь отвратительный колючий кустарник, так вдобавок к этому пространство вокруг меня стало как будто теснее, если вы позволите так выразиться, чтобы хоть как-то передать свои ощущения. Я чувствовал себя сдавленным, словно из трехмерного пространства попал в двухмерное.
Вокруг меня надоедливо шепелявили причудливой листвой иссиза-голубые деревья, чуть дальше лес редел, возвышался и высился, рубился, и щепки летели в небо аустерлица, озаренное синим светом синего солнца, похожего на лампу для прогревания сопливых носов. Ниже на место под все тем же солнцем претендовали густой кустарник с острыми колючками на ветках и высокая трава, которая цеплялась за ноги, обжигая их. Сперва мне показалось, что эта поросль ядовита и раздражает кожу. Но, взглянув вниз, я обнаружил, что ступни моих ног от многочисленных порезов истекают кровью защитника родины. Трава, которой заросло все вокруг, была острой как бритва обоюдоострая, о которой в горячечном бреду бредило горло. Я удивился, поскольку считал, что у духов нет крови, но она лила рекой как из ведра. Однако об этом размышлять было некогда. Я думал лишь о том, как бы поскорей выбраться из этого леса, в котором невозможно было шагу ступить без того, чтобы не порезать себе ногу и не расцарапать руки. Мне едва удавалось защитить от колючек лицо. Неожиданно мне пришло в голову, что в местах с такой флорой должна быть и фауна соответствующая. И едва я подумал об этом, как услышал треск, издаваемый кем-то, кто, судя по усиливающемуся шуму, приближался ко мне, словно не запах крови, а именно мысль о возможности столкновения с местной тварью и послужила ей приманкой.