- В определенном смысле, читатели должны быть похожи на нас. Должен существовать некий вид подобия, иначе бы они ничего не поняли. У меня своя теория на этот счет: чтение детективов - компенсация в чистом виде. Советую обратить внимание, - он взглядом указал на записи комиссара, - на эти несколько сотен тысяч читателей. Если бы они не читали детективов, определенно стали б убийцами. - И расхохотался.
Комиссар Фонтане обвел кружком полученный результат и вздохнул.
С. беспокойно заерзала. Бросила взгляд на мужа - тот дремал перед телевизором. А ведь он постарел, подумала она.
Анна-Мария неверным шагом направилась к лестнице. Рукой сделала жест, означавший "Скоро вернусь". Фрейлейн Шацки мелкими глоточками потягивала вино. Ее глаза блестели. Мужчины говорили о сути сочинительства. Фонтане задал извечный вопрос: откуда берется замысел книги.
- Я и правда не знаю, откуда ко мне приходят идеи. Просто я внимательный наблюдатель реальности. Фантазия - вещь второстепенная. - Лонгфелло говорил так, словно перед ним была целая аудитория. - Девяносто процентов успеха - это трудолюбие. Когда я вижу людей, которые тратят время на пустяки, мне становится противно. Книгу способен написать любой. Я происхожу из семьи, в которой ценят умение организовать время и творческие усилия. А прежде всего - умение мыслить логически. Реальность куда более логична, чем кажется на первый взгляд. Поэтому…
- Пойду пройдусь немного, - внезапно сказала С. - Я переела. От этой баранины у меня все горит.
Муж вздрогнул, его отсутствующий взгляд скользнул по ней и безошибочно уткнулся в телевизор. Он кивнул. С. надела туфли и потянулась за плащом. Однако сочла, что плащ не понадобится, и снова повесила его на вешалку. Она вернулась минут через пятнадцать, а может, и раньше. Муж сидел в той же позе.
- Тебе лучше? - спросил он.
- Лучше, - ответила она.
- …все поддается рациональному объяснению, рано или поздно, - закончил Лонгфелло.
Фонтане с ним согласился:
- Иначе я не служил бы в полиции. Однако вы должны признать, что бывают и нераскрытые дела. В нашем архиве таких целая полка.
- Ах, как любопытно! Мне бы очень хотелось когда-нибудь с ними ознакомиться. Возможно, это дало бы толчок к созданию новой книги.
Комиссар направился к выходу и уже почти в дверях нерешительно проговорил:
- Знаете, я не такой детектив, как в ваших книгах, если такие вообще существуют…
- Что вы хотите этим сказать?
- Что в реальности все совсем иначе. У вас преступление - нечто мелкое, ничтожное, сведенное к обыкновенному действию… лишенное натурального ужаса. Главная ваша задача - выявить мотивы и разоблачить того, кто совершил преступление, как будто это все поставит на место. Последовательность иррациональных событий и очень рациональная развязка. И вы в это верите? Вы еще в этом не разочаровались?
- Разочаровался? Но ведь речь идет исключительно об истине!
- Ба! А что есть истина? - Фонтане с детской беспомощностью потер лоб. - Меня больше интересует механизм - как все происходит. Важно понять механизм.
- Каким образом? - театрально воскликнул Лонгфелло.
- А что, если не прояснять, а затемнять? Не упрощать, а усложнять? Как вам такой метод?
- Что, черт вас возьми, вы хотите этим сказать?
- Что, например, рациональные события поддаются только иррациональному объяснению…
- Вы меня пугаете, комиссар, - внезапно подала голос фрейлейн Шацки. - Вы имеете в виду дух Ульрики?
- Ах нет, вы ничего не поняли. Пожалуйста, попрощайтесь за меня с мадам дю Лак. Впрочем, завтра все равно, наверное, увидимся.
Фонтане шагнул к выходу. Лонгфелло жестом остановил его.
- Я пойду за ней, - сказал он и направился к лестнице.
- Что со мной теперь будет? - жалобно, как маленькая, спросила фрейлейн Шацки.
Фонтане, погруженный в свои мысли, не успел ответить. Сверху донесся шум и голос Лонгфелло, в ужасе выкрикивающего проклятия.
Фрейлейн Шацки бросилась комиссару на шею и истерически зарыдала:
- Она мертва, она мертва, да? Ее тоже убили! Нас всех убьют!
Комиссар успокаивающе гладил ее по голове.
- Вам ничего не угрожает. Вам действительно ничего не угрожает. Уверяю вас. Вы ведь не пишете книги, правда?
Потом Фонтане спокойно подошел к телефону и набрал номер полиции. Он все время чувствовал на себе чей-то странный, сосредоточенный, тяжелый взгляд.
С. отложила книгу, хотя до конца оставалась всего одна страница. Потянулась и пошла на кухню растворить в воде таблетку от изжоги. Дальше читать ей уже не хотелось. Потом она села рядом с мужем и вместе с ним смотрела до полуночи какой-то американский боевик со стрельбой и погонями.
Утром, выпуская кота на балкон, она увидела подъезжающую к дому полицейскую машину. Увидела, как оттуда вышли трое мужчин и направились прямиком к их подъезду. На одном был длинный плащ и смешная старомодная шляпа. Ей показалось, что она откуда-то его знает.
Перевод Е. Барзовой и Г. Мурадян
Месяц в Шотландии
Вот какой представлялась мне первая сцена: я иду с чемоданом по усыпанной гравием подъездной дорожке, звоню в дверь, мне открывает горничная во всем черном. С чего-то подобного начинаются фильмы, а бывает, что и рассказы, нечто такое я себе и воображала, сидя в самолете. Собственно, мир я знаю только по книгам и кино - можно ли в моем случае сказать, что я его знаю?
По каким-то причинам в жизни все получается совсем не так, как я заранее себе нафантазирую. Думаю, потому, что у действительности слишком много переменных, гораздо больше, чем способно вместить мое воображение. И ничье другое не в состоянии, если только тебе не будет ниспослано свыше вдохновение или видение. Впрочем, возможно и другое объяснение: просто Бог забавляется с нами. С одной стороны, Он наделяет нас фантазией и вдохновением, а с другой - не позволяет предвидеть самые обыденные события. Подсовывает тупой нож, бумажный молоток, стеклянный гвоздь. Не исключено также, что фантазия каким-то образом исчерпывает реальность - то, что ты себе вообразил, уже не может произойти на самом деле. И наоборот - случаются только невообразимые вещи. Не значит ли это, что фантазия и реальность черпают из одного и того же источника, своего рода зала ожидания действительности? Сообщающиеся сосуды.
А может, это только мое воображение хромает? И существуют люди, которые умеют предвидеть все сразу и целиком или, на худой конец, предчувствовать в каких-то общих чертах? Ясновидящие. Сухая авторитарная мудрость пасьянса.
Итак, пожилая леди, назовем ее миссис Скотсмен, разослала через своих друзей в Лондоне уведомление о том, что примет у себя писателя. Что взамен за молчаливую писательскую компанию (пишущие люди ведь молчальники) готова обеспечить условия для творческой работы. И лучше, чтоб это была женщина и полька.
Так я оказалась в Шотландии. И все было совсем не так, как я себе вообразила.
В жизни не видела столь переменчивой погоды. Метеопрогнозы, передаваемые по Би-би-си 3, негромко шелестели в крошечном транзисторе, стоящем на каминной полке, - несмело и без особой уверенности в надежности своих предсказаний. Перед каждым выходом из дома моя ладонь привычно нашаривала уже сроднившуюся с ней ручку зонта. Почти ни разу за весь этот месяц мне не довелось увидеть голубое, безоблачное небо; притаившиеся за верхушками деревьев тучи в мгновение ока затягивали все пространство небосвода. И через минуту начинал накрапывать хоть и мимолетный, будто бы напоказ, но весьма ощутимый дождик.
- Наш садовник сломал ногу - приходится обогреваться электрическими рефлекторами. - Это была одна из первых фраз, какую она произнесла. Тогда я не совсем поняла таинственную взаимосвязь, однако не стала забивать себе голову, ведь рефлектор нагревал мою комнату в считанные минуты. Я попала в страну, где дома отапливаются и в июне.
Здесь все шло по раз и навсегда заведенному порядку. И не было лазейки для каких бы то ни было импровизаций. Каждая вещь стояла на своем месте, словно за те годы, когда у меня в стране все что только можно не раз переворачивалось с ног на голову, здешние вещи терпеливо искали свои места, а найдя, навсегда уже свивали гнезда. Сколько же времени понадобилось китайской нефритовой фигурке дракона, чтобы оказаться там, где ей положено быть? Сто, двести лет? Безделушки на пианино, будто пустившие корни в черную лакированную поверхность инструмента. Картины, прижившиеся на стенах настолько, что их уже почти не замечали. Накрепко сросшийся с паркетом ковер, мягкость которого под ногами чудилась какой-то беспримесной субстанцией; бронзовые викторианские лампы, прячущиеся в тени собственного света…
Я быстро сориентировалась, что мы обе непостижимым образом оказались перенесенными в прошлое. Я - в силу того, о чем собиралась писать: мне шесть лет, и я путешествую по солнечным долинам Одры, сраженная несомненной красотой впервые услышанной по радио битловской "Girl". Она - в силу своего возраста. Когда тебе столько лет, уже не поспеваешь за ежедневными требованиями "здесь и сейчас".
Так или иначе, нас разделяло добрых полвека. Степенная солидность drawing-room помогала найти точки соприкосновения. Но ее прошлое не поддавалось моему воображению. Картинка рвалась и дрожала, как мираж.