Экипаж
Мой экипаж появился на ПКЗ через месяц. Он приехал после учебы. Экипажи в те времена делились на – экипажи, которые все время учились, экипажи, которые все время ремонтировались, и экипажи, которые все время выполняли боевые задачи.
Это было очень удобно: нужно послать экипаж на учебу – пожалуйста; нужно сгонять корабль в ремонт – ради Бога; в автономку нужно послать кого-нибудь – пошли, родимые.
Но иногда экипажи мучительно переходили из одного состояния в другое. Например, наш экипаж приехал в базу затем, чтоб мучительно перейти и стать боевым экипажем.
Разместился он на том же ПКЗ, где я квартировал, и однажды я обнаружил, что живу в одной каюте с замполитом корабля. Семьи у него рядом не было, и он сказал мне:
– Ну что ж! Годковщину на флоте никто еще не отменял, а посему полезай на верхнюю полку.
С тех пор я жил на верхней полке двухъярусной койки, а подо мной жил Иван Трофимович.
Иван Трофимович – это единственный замполит, которого я бы приветствовал стоя, остальных – я бы приветствовал сидя, а некоторых – даже лежа.
Сказать, что все остальные замполиты у меня были ублюдками, – значит погрешить против правды. Нет, ублюдками они не были, но и говорить о них как-то не хочется.
Зима и весна
Зимой и весной все подводники, мечтающие перейти в боевое состояние, от мала до велика берут в руки лом, лопату и скребок и яростно кидаются на снег и лед. Они скалывают его и отбрасывают в сторону. Так постоянно растет их боевое мастерство, и так они, совершенствуясь, совершенно безболезненно переходят в боевое состояние.
"Три матроса и лопата заменяют экскаватор", – это не я сказал, это народ, а народ, как известно, всегда прав.
Однако не надо думать, что только матросы у нас ежедневно баловались со снежком; и седые капитаны третьего ранга, плача от ветра, как малые дети, я бы сказал, остервенело хватались за скребок и – ы-ыы-т-ь! – сдвигали дорогу в сторону.
При такой работе организм от неуклонного перегрева спасает только разрез на шинели сзади – он обеспечивает вентилирование в атмосферу и необходимый теплосъем. Это очень мудрый разрез. Сложился он так же исторически, как и вся наша военно-морская шинель. Шинель – это живая история: спереди два ряда пуговиц, сзади на спине складка, хлястик и ниже спины, я бы сказал, еще одна складка, переходящая в разрез.
Разрез исторически был необходим для того, чтоб прикрывать бока лошади и гадить в поле. Для чего нужно на шинели все остальное, я не знаю. Знаю я только одно: шинель – это то, в чем нам предстоит воевать.
Конечно, можно было попросить у Родины бульдозер. (Я все еще имею в виду очистку дороги от снега. Когда я слышу слово "воевать", помимо моей воли перед моим внутренним взором возникает лом – этот флотский карандаш, а потом возникают снежные заносы, и я начинаю мечтать о бульдозере.)
Конечно, можно было попросить у Родины бульдозер, но ведь Родина может же спросить: "При чем здесь бульдозер? Зачем вам, подводникам, бульдозер?" – и Родина будет права.
Значит, тогда так, тогда молча берем в руки лом и молча долбаем. Без бульдозера.
Бульдозер доставали на стороне. Просто ходили и доставали. Был у нас на дивизии секретчик, матрос Неперечитайло. Это было чудо из чудес. Он мог запросто затерять секреты, уронить целый чемодан с ними за борт, а потом мог запросто их списать, потому что у него везде и всюду были свои люди – знакомые и земляки, такие же матросы.
Правда, чемодан потом всплывал, и его выбрасывало в районе Кильдина на побережье, но все это происходило потом, когда Неперечитайло уже находился в запасе.
У него были голубые невинные глаза. Комдива просто трясло, когда он видел этого урода. Он останавливал машину, подзывал его и начинал его драть. Драл он его за все прошлое, настоящее и будущее. Драл он его так, что перья летели. Драл на виду у всей зоны режима радиационной безопасности, где стояли наши корабли, где была дорога и где были мы с ломами.
Неперечитайло стоял по стойке "смирно" и слушал весь этот вой, а когда он утомлялся слушать, он говорил комдиву:
– Товарищ комдив! Разрешите, я бульдозер достану?!
– Бульдозер?!! – переставал его драть комдив, – Какой бульдозер?!
– Ну, чтоб зону чистить…
– Что тебе для этого нужно? – говорил комдив быстро, так как он у нас быстро соображал.
– Нужно банку тушенки и вашу машину… Комдив у нас понимал все с полуслова, потому-то он у нас и был комдивом. Он вылезал из машины, брал у Неперечитайло чемодан с секретами и оставался ждать.
Неперечитайло садился на место комдива и уезжал за бульдозером. По дороге он заезжал на камбуз за тушенкой.
Через тридцать минут он снова появлялся на машине, а за машиной следовал бульдозер, нанятый за банку тушенки.
Дуст!
Наконец пришло для вас время узнать, что всех химиков на флоте называют "дустами".
За что, позвольте спросить?
Извольте: за то, что они травят народ!
Сидя на ПКЗ, я проводил с личным составом тренировку по включению в ПДУ – в портативно-дыхательное устройство, предназначенное для экстренной изоляции органов дыхания от отвратительного влияния внешней среды.
Первые ПДУ на флоте называли "противнодышащим устройством" – за то, что кислота пускового устройства ПДУ, которая должна была по идее стимулировать регенеративное вещество этого средства спасения на выдачу кислорода, иногда поступала сразу в глотку ожидающему этот кислород.
Я видел только одного человека, который продержался при этом более двух секунд. Это был наш старший лейтенант Уточкин, оперуполномоченный особого отдела.
Я его честно предупредил о том, что возможны сразу же после включения некоторые осложнения и что проявления терпеливости в этом конкретном случае с большим сомнением можно отнести к признакам воинской доблести.
– Жить захочешь – потерпишь! – сказал он мне. Против этого я не нашелся чем возразить; он включился и показал мне знаком, что все идет как по маслу. Когда все идет как по маслу, я обычно запускаю секундомер и, вперясь в него, снимаю норматив.
Через пять минут я оторвался от секундомера, посмотрел на испытуемого и заметил, что глаза у опера Уточкина чего-то лишились.
Прошло еще десять секунд, и Уточкин, чмокнув, откупорил рот. Изо рта у него повалил белый дым.
– Ну его на хер, – сказал опер Уточкин, взяв завершением фразы верхнее "си", – не могу больше!..
Лето
Наступило лето; жены уехали, и поселок опустел; период весенне-летнего кобелирования окончательно вступил в свои права, и по поселку светлыми ночами уже шлялись неприкаянные…
Ну кто на подлинном флоте работает летом? Летом никто не работает. Ну, разве что в поселке подобрать окурки и плевки, а так сидишь на пирсе с восточным безразличием: расслабление и вялость в членах; тупорылость и оскуднение в желаниях, в мыслях и в генах; апробация и культивирование поз…
И вдруг! Комиссия Министра Обороны! Вместе с главкомом!
Все вскочили, побежали, как со сна; озеро вычистили, дерн выложили, деревья там воткнули, бордюры и траву закрасили; лозунги, призывы, плакаты – понавесили; и на дома со стороны комиссии обратили особое внимание.
Комиссия на флоте – это время, когда все живые; не калеки, мечтают уйти в море.
– Когда и на чем они будут?!
– На вертолете через два часа.
– А вертолетную площадку довели до ума?!
– Довели…
– А люди там расставлены?!
– Так точно!
– Ну, тогда ждем сигнала…
Через два часа, не дождавшись сигнала:
– Ну?!
– Пока не ясно…
Ясно стало через десять минут:
– Все отставить, они будут катером!
– А-а-а-а!!!
И потом уже в диком вальсе:
– Фалрепные!.. Нужны фалрепные на фалы… От метр восемьдесят и выше!
– Что? Фалы?
– Что?!
– Фалы, говорю, от метр восемьдесят?!
– Нет, фалрепные! И еще нужен трап с ковром.
– Слышь! И еще нужен трап с ковром!
– И где он обитает?!
– А черт его знает, на ПКЗ где-то…
– И эту… как ее… тумбу под главкома не забудьте…
И тумбу под главкома. Чтоб он не спрыгнул с трапа, перебив ноги, а сошел, как подобает, сначала на тумбу, потом на пирс…
Все оказалось закрыто на замок: и трап, тумба, и ковры… и ключ вместе с заведующим утерян…
– Давайте ломайте!!! Давайте ломайте!!!
– Все ломайте!!!
Сломали все. Перевернули и нашли в самом дальнем углу.
Фу! Ну, теперь все!!!
Нет, не все: еще нужен оркестр, офицер в золоте и машина.
Секунда – и все это есть! Все есть, кроме фалрепных.
– Они ж только что были?!
Да, были. И их даже послали куда надо, но там старшим был молодой мичман, и их перехватили и отправили на свалку: там тоже надо было срочно убрать.
– А-а-а!!!..
Это кричит начальник штаба, затем он мечется по коридору и лично собирает где попало новых фалрепных. Он выстраивает штабную команду. На худой конец, и эти сойдут. Конец действительно худой. Самый мощный из них тянет на метр шестьдесят шесть сантиметров. Начш-таба нервничает – одного не хватает. Последним влетает в строй гном-самописец – полтора вершка! Начштаба не выдерживает – доконали: он хватает самописца за грудки так, что тот повисает безжизненно ножками, и орет ему:
– Па-че-му!!! Па-че-му та-кой ма-ле-нь-кий!!! Все! Встретили!
Встретили, подхватили, потащили на руках,
И лизали, и лизали в двадцати местах…
Нагрузили, проводили стройною гурьбой,
Дали, дали, дали им, дали им с собой…