На беду Палыча, приближались выборы депутатов областного парламента, которые он как раз и курировал. Однажды Олеся застала его за составлением списков будущих победителей голосования от партии власти. У нее родилась идея стать депутатом и двигаться дальше, добраться до самых заоблачных высот, как какая-нибудь Валентина Латвиенко (которую автор безмерно уважает и, разумеется, никогда не слышал, чтобы кто-то называл ее "Валя-стакан" или проводил параллели с Олесиной биографией).
Олеся начала поддавливать Палыча на включение себя в заветный список. Чиновничья чуйка молила: "Не надо!!!" Но у Олеси был 1000 и один женский способ сделать влюбленного мужчину безотказным. И если бы ей сильно было надо, он бы как миленький даже в ИГИЛ записался. А тут такая мелочь – бывшую шлюху в депутаты.
Одним словом, случилось у Олеси проникновение в список кандидатом от партии власти. И нет бы ей, дурочке, сидеть тихонько, там ведь все равно: кто в списке – тот и изберется. Она начала активничать. Встречи с избирателями проводить. Плакатики свои развесила по району. Занялась, одним словом, политикой – куда деваться… Заявила о себе.
И вот однажды, после очередной встречи с электоратом, которому она, как обычно, самозабвенно и уверенно несла немыслимую чушь, к ней подошел скелет из прошлого. Им был полковник из органов, которого она знала под именем Миша. Знала она его, разумеется, по прежней работе. Которая с консумацией. А в случае с Мишей – еще и с тем самым проникновением всех возможных разновидностей.
Разумеется, тогда она понятия не имела, кто такой этот небедный, уверенный в себе парень, похожий то ли на бандита, то ли на силовика. Сейчас, когда Миша светанул перед ее глазами корочкой (на которой значилось совсем другое имя, но сути дела это не меняло), многое стало яснее. В частности то, что карьера ее может вот прямо сейчас, не начавшись толком, и закончиться.
Именно это, собственно, экс-клиент ей и пообещал, если она не будет заинькой и не сделает то, что он просит.
Она наивно надеялась, что ее попросят исполнить что-то из прежнего репертуара. Ну, консумацию, например. Михаилу же было нужно совсем другое. А именно – доказательства участия Иван Палыча в автомобильном бизнесе. Можно предположить, что эту спецоперацию полковник предпринял потому, что страшно переживал, что Палыч нарушает закон. А можно принять к сведению и тот факт, что брат жены полковника тоже владел крупным автобизнесом, который очень страдал и недополучал из-за успехов бизнеса Палычева.
Так или иначе, Олеся проявила смекалку и рассказала офицеру, где ее сожитель с подельниками обсуждает вопросы ведения бизнеса, не опасаясь прослушки. Это была баня на даче одного из подельников. Именно там Миша и установил необходимое оборудование, получив максимально подробную запись, по сути, с чистосердечным признанием.
На всякий случай раскрутил наш доблестный страж порядка и историю с Олесей, полагавшей, что офицер сдержит слово и не пустит ее наладившуюся, было, жизнь под откос, раз она сдала ему с потрохами своего благодетеля.
Офицер не считал Олесю кем-то из числа людей, достойных того, чтобы он держал перед ними свое слово. Он легко выяснил, что дипломы ее – фальшивка. Побеседовал с ней под диктофончик на тему истории ее взаимоотношений с Палычем, не упуская ни малейшей детали. Получил показания охранника "Вип-эскорта", который давно служил у него осведомителем, об опыте и стаже работы Олеси в их замечательной организации.
Одним словом, в один прекрасный день легла на стол Палычева шефа папочка, из которой следовало, что Иван-то наш коррупцию развел, любовницу из интим-салона на госслужбу устроил, да еще и депутатом попытался сделать. В общем, образцово-показательный оборотень в костюме. Морально разложился, подставляет руководство.
Уголовное дело до встречи с начальником Палыча Михаил возбуждать не стал. Зачем вот так сразу бить наотмашь по уважаемому человеку? Ведь такие подчиненные бросают тень и на самого, безусловно, кристально чистого вождя.
Вождь все понял правильно. Прямо при полковнике дал команду разорвать все договоры с Палычевой автолавкой, самого Палыча вместе с подругой уволить в связи с утратой доверия.
В довершение ко всему полковник решил зачем-то отправить на мэйл Иван Палычу беседу с Олесей, где она не только сдает его с потрохами, а еще и награждает по ходу разговора такими эпитетами, которыми обычно награждают плечевые своих клиентов-дальнобойщиков.
Вечером Иван ударил что есть силы неспортивной чиновничьей рукой Олесю по обожаемому лицу и запил. Пил он четыре года без остановки, и за все это время ему так никто из его обширнейшего круга общения ни разу и не позвонил. Первыми, понятно, звонить перестали бывшие подельники по бизнесу, эти некогда надежнейшие и преданные друзья, чьему собачьему умению трогательно заглядывать в глаза позавидовал бы даже есенинский Джим, которому поэт предлагал повыть при луне.
Потом Палыч умер.
А у Олеси все отлично. Депутатом она, увы, не стала, но за годы работы рядом с Палычем собрала отличное портфолио богатых и влиятельных людей. Кто-то стал инвестором, кто-то "крышей", кто-то – административным ресурсом, а кто-то клиентами ее нового заведения под названием "Бабочка". Это и сейчас крутейший в городе стрип-клуб, он же – массажный салон. С консумацией, естественно.
Но без проникновения, все законно.
"Ай бай ресторан", или философия олигархии
Через месяц после смерти Бобра Кац прислал мне письмо на мэйл, в котором просил подъехать к нему на поговорить в Венецию. У него была там квартира, и он сейчас жил в основном там, на родине не появляясь, как он писал, "по понятным причинам".
Причин этих я, в действительности, не очень понимал, поскольку представления не имел, за что и кто все-таки убил Бобра и угрожает ли теперь что-то Кацу или мне, например. Выяснить все это, безусловно, было нужно, наш контракт продолжался, а потому я собрал рюкзачок и полетел в Южный Санкт-Петербург (разве такое название нелогично, раз Питер зовут Северной Венецией?)
В Венеции я застал Каца в удручающем состоянии. Всегда умный, ироничный и интеллигентный, он удивлял меня трезвостью своего сознания. Сегодня трезвостью и не пахло. Пахло перегаром. Кац был пьян в лоскуты уже в 12 часов дня. Чувствовалось, что это перегар не одного и не двух дней синьки. Говорить, правда, в столь ранний час он еще мог и передвигался на двух конечностях, почти не спотыкаясь.
Встречу он назначил в своей квартире с теми самыми знаменитыми венецианскими окнами, занимавшей весь этаж и во все стороны смотревшей на большую и малую воду, что было неплохо в этот жаркий день.
– А, Славик! Заходи! Налей себе че-нибудь, – махнул он рукой в сторону бара. В его руке был полный бокал, очевидно, граппы, полбутылки которой стояло рядом на журнальном столике.
Пить в такую рань не хотелось, но и быть совсем на разных волнах с таким пьяным человеком – сущая бессмыслица. Потому я достал бутылку холодной Франчакорты и налил себе почти до краев большой винный бокал.
– Рад встрече, Марк Моисеевич! Спасибо, что пригласили домой!
– Ой, ну хорош уже вот этих своих ритуальных приседаний, Славик! Тебе ни на что меня не надо разводить, я и так знаю, что ты можешь, а что нет. Жулик ты первостатейный, как без тебя, такого, обойдешься. Давай уже на "ты", можно Марк, не трать слова понапрасну…
Он говорил тихо и хрипло, слова давались ему с трудом.
– Смотри. Проблема вот в чем. В компании нашей все офигели от того, что случилось с Андреем. Мы без него – средней руки торговая фирма. Да и чтобы сохраниться в этом виде, надо убедить всех в том, что то, что случилось, никак не связано ни с политикой, ни с экономикой. Что это бы-то-ву-ха! Бытовуха, понял? Иначе от нас все разбегутся, и на рынке нас больше не будет.
– Понимаю. Эту версию вбросить несложно. Но мне самому хотелось бы понимать, что все-таки произошло. Может, мне тоже нужно уже вставать на лыжи и валить куда-то. В Киев вот на кампанию мэра зовут.
– Славик! Вот ты же не ребенок. Ты же не первый день дедушку вашего областного знаешь. Как вы там его зовете – Бабай? Ты же знаешь, что мы с ним работали?
– Да, конечно.
– И знаешь, что мы налик для него через себя прокачивали? Весь его налик на все дела, где таковой был нужен, весь был от нас.
Я впервые об этом слышал, но на всякий случай кивнул, чтобы не сбить говорливый настрой обычно скрытного Каца.
– И вот незадолго до известного тебе решения Андрея возник такой мексиканский вариант – это когда, как в фильмах Тарантино, все стоят и друг другу в голову целятся. Бабайский сын Рахим закинул нам ха-арошую сумму. Мы кинули в офшор. А по ходу начался какой-то форсмажор. Прокуратура на хвосте. И здесь, и в офшоре. Не случайно, конечно. Кто-то слил схему. Все стали всех подозревать. Денег куча ушла. Никто не хотел, чтобы затраты пошли на его счет. Теперь Рахим считает, что мы его сдали и кинули. Мы считаем, что это сдал и кинул нас офшор, мы ждали, что они вернут, тогда отдали бы Рахиму.
Кац поморщился и сделал большой глоток граппы.
– Так это Рахим его, что ли?
– Ну, не обязательно.
Из уст бухого Каца ответ на вопрос, кто убил его друга и партнера, прозвучал так, будто он отвечает на вопрос, обязательно ли нужно смешивать виски с яблочным соком.