Исключения составляют только те, кого сам бывший шеф отправляет меня утешать. Ему ведь тоже важно знать, что я буду делать после изгнания – точить кинжал и пытаться отомстить или смирюсь с увольнением, поняв, что было за что, и просто буду искать новую работу.
Такие "друзья" ко мне тоже тогда заходили, но были довольно быстро распознаны и отправлены в сад.
Слон – другое дело. Мы с ним чуть с детского садика друг за другом ходим. Он меня называет своим "учителем и учеником". Он – крупный мужчина, добродушный неповоротливый увалень на вид, но стремительный, резкий и злой самурай, когда это нужно. Если вывести его из равновесия – то в глубине добрых глаз отчетливо просматриваются два кинжала. Девушки видят там не кинжалы, а что-то другое. Он им нравится. Крупность им в этом не мешает, они считают, что она ему идет, как борцу сумо. Я тоже так считаю, хотя в этом аспекте его мое мнение не очень волнует. Слон – один из лучших в нашей профессии из всех, кого я знаю. Не потому, что знает какие-то волшебные формулы, каковых в нашем плутовстве попросту не может существовать, а потому, что тонко чувствует любых людей, что позволяет ему безошибочно прогнозировать, как и где отзовется то или иное сказанное слово.
– Слышь, колхозник, тебя стучаться не учили, когда к большим начальникам заходишь?
– Какой ты, на хрен, теперь большой начальник? Иди, в приемной у меня посиди теперь! На биржу труда записался уже?
Мы обнялись. Вообще, в тусовочке обниматься принято в последнее время почему-то всем со всеми, если виделись больше двух раз, даже когда встретились двое люто ненавидящих друг друга. То ли это такое показное желание попытаться договориться без драки, то ли так просто можно бегло осмотреть контрагента на предмет пистолета в кармане. Но это опять-таки не наш случай.
Элеонора направилась к выходу:
– Кофе?
Слон повернулся к ней, его сканер на всякий случай привычно прошел путь сверху вниз по стройной фигуре:
– Не, у меня с собой все.
Интересно, что там такого в портфеле у него, чего нет в моем баре в комнате отдыха, ежедневно загружавшемся всевозможными посетителями, которых сейчас ветром сдуло?
Он положил портфель на стол и хитро прищурился, как он делает всегда, прежде чем "продать" какую-то интересную новость собеседнику:
– Вот ты думаешь, зачем я к тебе зашел?
– Ну как зачем – сопли мне подтереть.
От Слона я мог не пытаться скрывать, что мне плохо. Это для остального окружающего мира я, типа, крутой, молодой, востребованный, без работы и дня не просижу, бла-бла-бла. Даже если все и так, увольнение – всегда отличный повод для самобичевания. Тебя ведь выгоняют не только потому, что гады, идиоты и не распознали, какой ты гениальный и честный. Выгоняют еще и потому, что и сам ты – тупица, испортил со всеми отношения, "поймал звезду", ну и так далее. И вот ты сидишь, такой, и думаешь, чего же в конкретно сегодняшнем увольнении больше.
– Нужны мне твои сопли. Своих хватает. Обещал мне новогоднее поздравление для корпоратива записать? Записывай давай. А то знаю я тебя, щас смоешься куда-нибудь в Танзанию, ищи потом, кто еще похоже спародирует Ельцина в Тришурупе.
Он изъял из портфеля диктофон. Я действительно умел изображать Ельцина, попугайские способности – с детских лет. А Слон проводил какой-то большой медийный тусыч, и ему хотелось, чтобы это выглядело не слишком занудно.
– Ну, запишем, чо. А это… На сухую будем писать, что ли?
Он опять залез в портфель и изъял оттуда запотевшую бутылку из-под "Хеннесси". Именно из-под, потому что жидкость в ней была прозрачная. Я просиял:
– Офигеть!!! У деда был?
Его дед в дальнем уезде Бабаестана делал медовуху. А потом из этой медовухи гнал для семейных нужд небольшие партии самогона. В любой день недели я бы, не задумываясь, променял весь свой бар на этот волшебный напиток, но столько медового самогона у деда не было. Мы называли напиток волшебным, потому что пился он как сладковатая вода, эйфорию вызывал не хуже кокаина (хотя кокаин, конечно же, я не пробовал и вам не советую – вредно ведь!), последствий наутро не было с него никаких, как и с кокаина, который я не пробовал.
Мы разлили волшебный напиток и сели писать "обращение дедушки Ельцина". Креативилось под медовуху отлично. Текст был готов примерно за час и полбутылки. Дальше началась озвучка. Мы ржали, как два коня, иногда прерываясь на новый стаканчик, как вдруг…
– Я, собственно, что хотел сказать…
На пороге моего кабинета стоял мой бывший начальник. Мы смотрели на него, как на привидение. Он никогда не покидал своего этажа. Это было неписаное правило – он входил в здание, поднимался на лифте "для руководства" (всего для десятка человек) на свой этаж и перемещался только по нему же – в комнату отдыха, столовую, зал заседаний. Я засуетился:
– Да-да, добрый день! Мы тут, эээ… Работаем… Готовим медиафорум… Ну я же должен до завтра доработать еще…
Губернатор жестом велел мне заткнуться.
– Я, собственно, хотел пожелать удачи. Еще пересечемся. Счастливо!
– Спасибо большое, я…
Но он уже развернулся и вышел.
Я волновался, что не успел чего-то сочинить по поводу случайности нахождения здесь Слона. Хотя начальник – не идиот, прекрасно и так понимал, что мы там делали с ним под самогончик. Слон же сидел, ничуть ни о чем не беспокоясь, и смотрел на меня уважительно. Он-то понимал, что все это значило.
На языке обычных людей это прозвучало бы примерно так:
– Да, я тебя выгнал. Но не только потому, что ты мудак, а еще и потому, что так карта легла. Человек ты неглупый и еще можешь пригодиться, так что не бросайся в оппозицию.
Настроение было хорошее. На прощание я разослал всем, с кем работал, клип на песню Валентина Гафта "Прощание бюрократа с кабинетом". Повеселю, думаю, друзей-товарищей этими, очень хорошо подходящими к моменту строками:
Наливался тучами закат,
Перестройку начали с рассвета.
Не по делу снятый бюрократ
Со своим прощался кабинетом.Ты прощай, мой светлый кабинет,
Ты прощай, ковровая дорожка,
Дай в карельском кресле напослед
Посижу хотя б ещё немножко.Пусть в последний раз в мой строгий взгляд
Ясный свет прольётся из плафона.
Пусть по мне прощально прозвенят
Все мои пятнадцать телефонов.Разве ж я хоть что-то разрешил?
Разве ж я вошёл куда без стуку?
Так за что же камень положил
Рок в мою протянутую руку?Что ж вы друга бросили, друзья?
Как зачнёт судьба его мытарить…
Ведь простой душе его нельзя
С миром без селектора гутарить.Так сказал и вышел по ковру,
Уходил всё дальше он и дальше.
И слеза катилась по бедру,
По бедру крутому секретарши.Граждане, душа моя чиста,
Жду от вас посильного привета.
Кто и есть на свете сирота –
Это гражданин без кабинета.
Песня и правда подходила к ситуации. Особенно строки "Что ж вы друга бросили, друзья?" и "Кто и есть на свете сирота – это гражданин без кабинета". Из примерно двухсот адресов, по которым я разослал этот клип, ответы, хотя бы формальные, пришли от двоих. Одним из них – была сидящая за стеной Элеонора.
Мы допили волшебный напиток, закончили запись и разошлись по домам. А Слона вслед за мной начальник не выгнал, до сих пор работает.
Иван Палыч и автобус проституток
Но это мне еще повезло, ведь я был "политический". То есть я уходил по некоей совокупности причин, перестав устраивать босса, а не после того, как меня поймали на чем-то дискредитирующем.
А Ивана Палыча – поймали.
Того самого, матерого Иван Палыча, который не сдавал врагам две вещи – секретаршу и водителя. Несмотря на то, что Иван Палыч – в сто раз умнее меня. В тысячу раз опытнее. В миллион раз искушеннее в политических интригах. Он, казалось, родился и вырос в Белом доме. Он жил работой и для работы, у него в жизни ничего, кроме нее, не было. То есть, была жена и давно выросший сын, но семья тоже была полностью подчинена работе. Мы все считали, что Иван Палыч – это машина, которая никогда не сломается, а после схода с конвейера ее поставят в главный тришурупский музей.
Он работал при всех режимах просто потому, что без него ни один хозяин Белого дома не мог обойтись. Даже Желтый не нашел, за что его вычистить и кем из своего аула заменить.
Но и Иван Палыч сломался. И сломался на сущей нелепице. Палыч, как у нас говорят, "задал Билла Клинтона". Так говорят в тусовке про политика, потерявшего все из-за девушки.
Итак, Палыч жил на работе. Дома только ночевал. К дому его подвозил персональный автомобиль. В выходные он тоже работал. Единственное, что его связывало с внешним миром – небольшой магазинчик возле дома, куда он заходил иногда, чтобы купить сигарет.
– "Парламент" легкий дайте мне, по…
Он поднял глаза на продавца и обомлел. Ему показалось, что ангел сошел с небес, чтобы продать ему сигареты. Блондинка лет 25-ти, стройная, со скромными и умными глазами. К фартуку в районе высокой груди приколот бэйдж – "Олеся".