- Что ж, я и сейчас в этом убеждён, - хмуро подтвердил я. Он взглянул на меня сбоку, чуть шагнув в сторону, - вопросительно, с удивлением. Я продолжал: - Москва, как была сама по себе, так и осталась, а Россия существовала вроде бы в отдалении, так и поныне существует. Но новую столицу не могу и сейчас назвать. Хотя мне думается, что столица могла бы вернуться и в Санкт-Петербург, специально возведённый для этого. Там, по крайней мере, величие национального духа! Но мало кто с этим согласен, - заключил я.
- Любопытно… Очень любопытно! - воскликнул Ордыбьев, как бы поощряя меня и подчёркивая, что ему нравится наша стародавняя тема.
Я же хмуро продолжил:
- Если в ближайшие времена не появится новая столица, то сегодняшняя Российская Федерация неотвратимо развалится на части, как, плохо когда-то скроенный, Советский Союз. А точнее, на выморочные псевдогосударства, слабые и беззащитные, - на так называемые национальные суверенитеты и региональные независимости. В общем-то, к этому всё идёт, причём с ускоряющейся неизбежностью.
- Любопытно, очень любопытно, - повторил Ордыбьев задумчиво. - Поэтому-то не хотелось бы лишать себя удовольствия побеседовать с вами, когда представляется столь редкая возможность.
- Что же, я не против, - буркнул я.
Глава одиннадцатая
Неожиданные откровения
I
Должен сказать, при соблазнах интеллектуальных разговоров я тут же забываю о своих обидах, увлекаясь замысловатыми, острыми спорами, которые мне кажутся судьбоносными. Конечно, я заблуждаюсь, но какая-то часть истины всё-таки приоткрывается. И меня не волнует, что мой оппонент придерживается совершенно противоположных взглядов. Важно лишь то, чтобы он умел защищать свои позиции. Ордыбьев, безусловно, умел это делать и даже очень изощрённо. Он заметил:
- Теперь, надеюсь, ваши убеждения разделяют многие думающие люди, не так ли? Но тогда, ещё до августовских событий, до поворотного девяносто первого года, это могло быть только прозрением, можно сказать, пророчеством. А призывы пророков сразу не понимают, просто не слышат.
- Спасибо, что сподобился такой оценки, однако я не страдаю эготизмом. Высокопарными словами не определяю свои раздумья, не преувеличиваю значимость своей личности, - отвечал я хмуро. - Потому что дела наши печальны, более того, трагичны. Лучше бы Москва оставалась тем, чем является. Лучше бы!
- Но вы ведь уже в это не верите?
- К сожалению, не верю, - вынужден был признать я.
- Напомню вам, что при Советской власти вопрос о российской столице, вернее, столице РСФСР, по-моему, ещё более скверном образовании, чем СССР, возникал не единожды, и каждый раз кончался провалом, а иногда, в самом деле, трагически, как с бывшим Имперским градом. Вы-то наверняка помните, что Никита Хрущёв собирался сделать столицей РСФСР Воронеж. Разве не так?
- Да, верно. Кстати, дебатировались и другие города. Например, Нижний Новгород, на слиянии Оки и Волги, где, между прочим, не поймёшь, кто в кого впадает - так величественны обе! Упоминались Ярославль, Тверь, Орёл, а, если вспомнить войну, сорок первый год, то столица без всяких проблем перекочевала в Куйбышев, то есть в Самару.
- А вы знаете, почему?
- Естественно: за Волгу!
- Кстати, за Волгой расположена и Казань, но о ней никто не вспомнил.
Я пошутил - и довольно невежливо:
- Тогда бы Россию пришлось переименовать в Татарию.
Ордыбьев среагировал мгновенно:
- Может быть, теперь наступили сроки?
Мы вынужденно посмеялись, но от прямого ответа я уклонился, пустясь в рассуждения.
- Вот Чечня попробовала провозгласить независимость, объявив себя Ичкерией. На очереди, по логике вещей, именно Татарстан, возможно, Башкортостан, Чувашия, не дремлют и на остальных постсоветских пространствах, в регионах Урала, Сибири, Дальнего Востока. Но самая неотложная задача для русской нации, по моему убеждению, - это сосредотачиваться на своих исконных землях. Ради вероятного будущего.
- Я вас понимаю… Что ж, я вас понимаю, - задумчиво повторял Ордыбьев. Он выглядел помрачневшим, крайне углублённым в себя.
А я продолжал - незаконченная мысль не давала покоя:
- Да, ради вероятного будущего! Империи, царистские или советские, когда-то кончаются. Это следует хладнокровно сознавать. И потому важно своевременно соответствовать неизбежности. Прямо скажу: принцип федерализма на неоглядных наших просторах, по моему убеждению, изжил себя. Вероятно, наступило время удерживать государственные скрепы на конфедеративной основе.
- Любопытно… очень любопытно! Но вы ведь знаете, властью не делятся, её завоёвывают, а затем всеми способами удерживают.
- А если исчерпаны силы? Если речь идёт о национальном спасении? Спасаться ведь тоже надо решительно, а не ждать, когда пробудившийся вулкан зальёт огненной лавой.
- Но почему вы связываете национальное спасение с новой столицей? Не понимаю… честное слово, не понимаю! Чем вас не устраивает Москва?
- Москва - это космополис. Вернее, космополитический мегаполис. Самодостаточный. Обращённый к глобальному человечеству, а не к собственному Отечеству, не к многострадальной России. Такой антинациональной, антинародной элиты, захватившей Кремль, никогда не существовало за всю тысячелетнюю историю Государства Российского. То же можно сказать о верхних общественных слоях в нынешнем Санкт-Петербурге, других городах-миллионщиках, которые прежде всего мыслят себя гражданами мира. Но эта всечеловечность, между прочим, совсем не по-Достоевскому, а порочные огрызки так называемых общечеловеческих ценностей, которые лукаво подсовываются…
- Чего же вы всё-таки хотите? - нетерпеливо перебил Ордыбьев. - Ведь новые столицы просто так не возникают! Вы чего-то не договариваете. Доскажите!
- Вы правы. Прежде всего я веду речь о воскрешении русской нации.
- Почему только русской? А другие народы?
Ордыбьев сдерживался, но чувствовалось, он возмутился. Я понимал, что разговор получается ненужным, даже опасным, но уже не хотел останавливаться. В конце концов, и мне было важно знать, какова будет реакция? Мы ведь никогда не уверены, как наше слово отзовётся, пока не узнаем, каково отношение к тем воззрениям, которые нам дороги, к тому пути спасения, который мы выстрадали и в который поверили - именно поверили!
Но сама ситуация заставляла осторожничать: я ведь не знал, чем могу разгневать истинного суверена здешних мест. И всё же решил идти до конца и, наверное, потому, что пережитые унижения и смертельные угрозы от "графа" и от злобного Шамиля избавили меня от страха, а обходительный, вполне контролирующий себя Ордыбьев совсем не внушал опасений.
Я начал издалёка, чтобы сгладить его раздражение:
- Вы знаете, Михаил Арсеньевич… ах, впрочем! - деланно спохватился я, - вас теперь следует называть Мухаммедом Арсановичем, ведь так?
- Называйте, как хотите, - раздражённо бросил он, но тут же подавил своё недовольство и даже поощрительно, благожелательно улыбнулся. Однако глаза - его чёрные непроницаемые колодцы - оставались ледяными. - Впрочем… ныне, хотя, конечно, и другие времена, и к прошлому возврата нет, мне думается, пора и нам возвращаться к истинным именам, а в целом, и тут вы правы, к национальным интересам и обычаям. Я слушаю вас… Поверьте, с громадным любопытством.
- Надеюсь, вы с этим согласитесь, - заговорил я скучновато, бесстрастно, как о само собой разумеющемся, стараясь не зацепить его самолюбие, - не станете возражать, что от Балтики до Тихого океана, на седьмой части всей земной суши, проще говоря, в нынешней Российской Федерации, основным, а главное, единственным языком общения является русский язык, один из пяти великих современных языков. Наверное, пяти, потому, что столько населённых континентов, не правда ли?
Ордыбьев шутки не принял.
- Так было не всегда, - заметил он.
- И вполне возможно, что так не будет в будущем. Если мы этим не озаботимся? Или если просто не захотим этого?
Я сделал паузу, которая затянулась.
- Продолжайте, слушаю вас, - наконец подтолкнул он меня, не желая отвечать на вопросы.
- Другого языка общения нету. Несмотря на сто народов, проживающих в России.
- Он может появиться.
- Да, алчущие известны: Америка, Китай. Впрочем, из-за их спин выглядывает ещё и Япония.
- Допустим. Вы, надеюсь, знаете, что население Сибири и Дальнего Востока за последние годы сократилось чуть ли не на десять миллионов, - строго произнёс Ордыбьев. - На этих пустых просторах осталось всего двадцать… повторю: только двадцать миллионов человек. Причём, на четверть - малые народности. В общем, не густо… совсем не густо! Между прочим, американцы дважды обращались к Кремлю с предложением продать им Сибирь. Как когда-то Аляску и калифорнийское побережье. Они могут и ультимативно потребовать! Так, как они поступают с Югославией.
- Вот поэтому-то я убеждён, что самой неотложной задачей государственного возрождения является создание в европейской части страны русской национальной республики. В этом мистическая, Божественная подсказка! Русь - стержень государства. Носительница единения и единства. Хранительница нашей общей российской цивилизации. Более того, главный бастион от любых посягательств. И обязательно с новой столицей. Да, обязательно!
- А что же Москва? - ядовито усмехнулся Ордыбьев.
- Напомню вам: в самом начале девяностых годов возникла Ассоциация городов Центральной России, куда Москву, где утвердилась вакханалия демшизы, не включили. Значит, во многих умах бродит идея русского национального спасения.
- И всё же… что с Москвой?