- Однажды вечером, - теперь Семашко обращался исключительно к Бердо, - он пришел ко мне трясущийся, опухший после трехдневной пьянки. "Стагик, дай чего-нибудь выпить, я загибаюсь!" - "Что стряслось?" - спрашиваю. "Да конкугс этот сганый. Ума не пгиложу, что делать!" Оказалось, организаторы конкурса ввели некое новшество. Потребовали, чтобы будущий директор музея сам был художником и кроме общей программы представил собственный проект новой экспозиции, такой, чтоб сразить столицу и всю Европу. Представляешь? Авторскую программу инсталляций. А ведь все уже было! "Тюгемное исподнее, кугва, было, моча в пгозгачных ночных гогшках, куклы с кактусом в пизде или в жопе, воздушный шаг, погхающий под звуки песенки "Пусть всегда будет солнце…" - были, и молодую кагтошку уже скоблили, и скгытой камегой, как баб выскабливают, снимали, и эмбгионов в фогмалине показывали, и некгофила со стагухами в пгозектогской на кинопленку запечатлевали… генегал, занимающийся гукоблудием, тоже был, и даже пгиходский священник, котогый не Богоматеги молится, а погтгету Эвиты Пегон!" Словом, какое говно ни придумай, конфетки не получится! Ну я ему и подкинул идею прожекта, - продолжал Семашко, - простого, очень дорогого, экологически чистого, столичного, международного, который - что самое главное - можно развивать, продолжать, как бразильский сериал. Говорю: "City Air - вот твое будущее". Он не понял - представляешь? Не скумекал. Мозгов не хватило. Пришлось все ему продиктовать. Сперва пару страниц преамбулы: искусство должно быть открыто городу, а город - стать составной частью искусства. Олицетворяет идею гигантский зал с раздвижными стеклянными стенами. Когда их раздвигаешь, город фактически врывается внутрь: шум, грохот, выхлопные газы. Задвигаешь - и то, что было внутри, оказывается снаружи. Ничего больше бы не понадобилось, если б не чертовы мещане и ретрограды, - это я ему все диктую, - которые, конечно же, потребуют, чтобы за деньги налогоплательщиков в зал хоть бы что-нибудь поставили.
А он знай себе ноет: "Да что туда, кугва, поставить?" Вот тут-то я и подарил ему этот, самый грандиозный в истории нашего города - какое там! страны - прожект. City Air. Огромные - три метра на десять - герметичные стеклянные кубы. Например, первый куб: Варшава, Иерусалимские аллеи, десять часов утра, десятое июня такого-то года. Воздух закачан и куб запаян в присутствии свидетелей: на скромной табличке их фамилии. Разумеется, все - случайные прохожие. Второй куб, скажем: Краков, рыночная площадь возле памятника Мицкевичу, одиннадцатое ноября, три часа пополудни. И так далее, и так далее. Понимаешь, какие откроются возможности? Какие контакты, обмены? Как засуетятся бургомистры, мэры, главы городской администрации - они тоже хотят принять участие, тоже желают внести свою лепту в уникальную коллекцию City Air.
Он выиграл конкурс. И что мы теперь видим в новом огромном, как летное поле, зале? Длинные ряды кубов, около двухсот одинаковых шестигранников. Токио, Лодзь, Торонто, Брюссель и так далее! Через три-четыре года здание музея придется расширить. Как говорил Сократ? "Эллада велика, Кебет, и в ней есть много добрых людей, много и варварских племен".
- Знаю, знаю. Мне поначалу это даже понравилось, - усмехнулся Бердо. - Но как отличить воздух из Токио от московского? И потом…
- Что - потом? - рявкнул Инженер.
- Скучища, - спокойно ответил Бердо. - Тоска зеленая. Идея забавная, но быстро становится ясно, что какая-то… инфантильная.
- А я разве говорил, что она зрелая? - пожал плечами Семашко. - Я утверждаю, primo, что тогда шанс пройти - да и до сих пор оно так - был только у прожектов подобного рода, secundo, что наш премудрый господин директор и такого придумать не смог!
- Ах ты козел поганый! - крикнул Инженер. - В суде будешь отвечать за эту брехню!
И замахнулся правой рукой, однако до пощечины дело не дошло: столик накренился, посуда посыпалась на пол, зазвенело бьющееся стекло, а сам Инженер чуть не слетел со стула.
- Господа! Госпо-о-ода! Это все минет бесследно, - Бердо на всякий случай разделил Семашко и Инженера, - хотя не так уж и быстро, - добавил он, подождав, пока бармен уберет осколки. - Что характерно для нашего времени? Regressus ad infinitum - по крайней мере в искусстве. Все виды человеческой культуры в конце концов канут в пустоту, сотворенную нашим безумием! Мы свидетели всего лишь начального этапа. А вы уже пытаетесь спорить о результатах.
Инженер, упершись обеими руками в столешницу, встал, и Бердо, полагая, что продолжение последует, тоже встал; так оба встретили входящих в кафе "Маска" Яна Выбранского и доктора Леваду. Пока все здоровались, Инженер поспешил отвести Выбранского в сторону и принялся горячо что-то ему втолковывать, а потом буквально силой потащил к дальнему столику; владелец фирмы Festus & Felix подчинился, но явно без большой охоты.
- О чем беседуете? - спросил Левада. - Я, например, могу говорить исключительно о проклятых пробках! Кто будет Иудой? Может, кинем жребий?
- Вот первые за последние полчаса разумные слова. Они только и делали, что спорили об искусстве, но глупо, без вдохновения, - Бердо вздохнул. - Не так, как Ижиковский с Боем!
- Фактически мы говорили о деньгах, как эти двое сейчас, - Семашко кивком указал на Выбранского, в эту минуту угощавшего Инженера сигарой.
- Почему ты решил, что они говорят о деньгах? - удивился Левада.
- Потому что хорошо знаю Инженера. Стоит кому-нибудь в городе предложить проект, не связанный с его фирмой, а точнее, с его особой, как он немедленно вылезает со своим и бросается искать спонсоров. На всякий случай. Даже если ничего у него потом не выйдет, по крайней мере на старте подгадит конкурентам. Знаете, о чем он сейчас говорит Выбранскому? О том, что идея с Тайной вечерей - ублюдочная и старомодная, как бабкино трико. И что получится китч. А стало быть, если фирма Festus & Felix как-то ее поддержит, она совершит ошибку: рецензии будут разгромные.
- О господи! Вы так всегда, что ли? - Левада заказал себе кофе. - В СПАТИФе мы о деньгах не разговаривали!
- И о терактах тоже, - добавил Бердо.
- Разве можно предвидеть, какими будут рецензии через три, а то и четыре года? Ведь картина даже не начата. А о терактах по радио говорят столько, что я перестал слушать. Было, кстати, что-нибудь новенькое? - спросил Левада и, не дожидаясь ответа, добавил: - Ну а что вы говорили об искусстве?
- Мы говорили, - тут же отозвался Семашко, - что искусство сейчас скверное, что чего-то ему не хватает. А чего именно, я только сегодня, буквально четверть часа назад, понял. Хотите, скажу? Слушая фуги Баха, мы, затаив дыхание, следим за темой. Она исчезает, но продолжает звучать в памяти, и мы нетерпеливо ждем ее возвращения. Потом тема возвращается - таково строение фуги, - и мы радуемся ее виртуозному преображению. Но больше всего нас радует, что она вновь появилась.
- Хорошо сказано, - одобрил Бердо. - Ты попал в самую точку.
- Это не я, это Мицинский, - печально признался Семашко.
- И впрямь, гляньте на их столик, - Бердо сменил тему. - Инженер что-то ему передает!
- Готов поспорить, - прошептал Семашко, - что это его новый прожект. "Мне не хватает всего полмиллиона - имеет смысл стать моим спонсогом!" И знаете что? Странное дело: он почти всегда получает деньги, хотя никто никогда от него не слышал слова "пожалуйста".
- Психология, - Бердо внимательно присматривался к жестяной коробочке "Окасса Заротто"; наконец он осмелился ее открыть и воскликнул: - Да это же маджун! Можно кусочек?
- Да хоть всё, - кивнул Семашко. - Так ты полагаешь, он разработал особый психологический прием?
- Это уж точно, - Бердо отломил на блюдечке ромбик маджуна и, смущенно улыбнувшись, сунул его в рот. - Но еще - независимо от приемов - существует такое понятие, как харизматическая личность. Тембр голоса, манера говорить, взгляд, наглость. Только немногие, даже понимая, с кем имеют дело, способны отказать харизматикам.
- И авангардикам, - добавил Семашко.
Все трое рассмеялись.
- Я как подумаю, - продолжал Бердо, с удовольствием жуя маджун, - сколько Выбранский заработал на всех своих предприятиях, мне прямо дурно становится. Отчасти от зависти.
- Ты хотел сказать: на своих махинациях, - немедленно вставил Семашко.
Левада не выдержал:
- Неужели у нас всякий, у кого есть деньги, обязательно вор? Махинатор? Или так считают те, кто сам имеет немного? Отвратительная черта. Синдром homo sovieticus.
- Нужно исходить из фактов, - ответил Бердо, - а далеко не все факты нам известны. Да, некоторые предприятия моего бывшего хозяина весьма сомнительны. Но послушайте, неужели мы собрались, чтобы это обсуждать?
- Некоторые? - фыркнул Семашко. - Оригинальная арифметика! Помните "Счастливое плаванье"? Из каждой сотни старичков, отправленных в рейс, минимум пятеро отбрасывали коньки! A Festus & Felix получал вознаграждение с головы. Когда кривая смертельных исходов от раза к разу стала расти, было начато расследование. Тогда Выбранский занялся другими, более прибыльными проектами.