- Все равно… в случае тревоги беги к другой машине, на Виктория-стрит, если выход на Лигон-стрит будет отрезан.
- А кто в другой машине? - спросил Вуд.
- Рон Ласситер и… - начал было Артур Уэст.
- Сказано, ни о чем не спрашивать! - рявкнул Тэннер. Еще как-то давно Фрэнк Лэмменс передал ему распоряжение своего хозяина о том, что ни один человек, кроме него и Артура, не должен знать, что он работает на Джона Уэста. Тэннер был крайне удивлен, узнав, что Джон Уэст сам примет участие в ночной экспедиции, и догадался, что присутствие этого человека во второй машине нужно держать в строгой тайне.
- Приказ получили, инструменты, оружие и маски тоже. Всё. Ступайте делайте свое дело, и никаких разговоров.
Автомобиль выехал на окраину темного, затихшего города и приблизился к Дому профсоюзов. Стояла ясная, прохладная ночь. Луны не было, на небе искрились бесчисленные звезды.
Следом за машиной Тэннера, ярдах в двухстах от нее, двигалась другая, принадлежавшая союзу строительных рабочих; ею правил Рон Ласситер. Джон Уэст сидел рядом с ним на переднем сиденье. Ласситер, в своем неизменном котелке, нервно затягивался сигаретой; его массивное туловище еле поместилось между спинкой сиденья и рулевой баранкой. Всю дорогу они молчали.
Джон Уэст надвинул свою широкополую шляпу на самые глаза. Нервы у него были напряжены до предела. Он проклинал себя за то, что принял вызов брата. Он сделал ошибку; надо было твердо держаться своего правила - действовать только через посредство нескольких человек, чтобы его отделяло от опасности несколько промежуточных ступеней. Риск был необходим для завоевания и сохранения власти, но ведь он всегда и платил другим за то, что они рисковали. А сейчас он почему-то сам принимает участие в рискованном, дерзком ограблении. Если что-нибудь случится, все его надежды на сказочную власть рухнут, и сам он, несмотря на все свои связи, может кончить тюрьмой.
Почему он согласился ехать? Только ли из-за насмешек Арти? Или причиной этому война? Война меняет жизнь, меняет людей. Может быть, недолговечные мечты о славе в Галлиполи вселили в него храбрость и тягу к приключениям?
- Знаете, Джек, - сказал Ласситер, прерывая ход его мыслей, - напрасно мы с вами поехали. Мало ли что может случиться, дело рискованное, и нам тут незачем торчать.
- Я сказал, что поеду, и поехал, - услышал Джон свой голос. - Ничего, обойдется. Мне даже жаль, что нельзя устраивать такие штуки почаще.
Спокойный тон Джона Уэста никак не соответствовал его настроению. Когда-то, в те тревожные дни после закрытия клуба и тотализатора, он поклялся никогда больше не доводить себя до такого положения, чтобы бояться физического насилия. Сейчас он снова испытывал этот страх. Что если поднимется стрельба? Что если полиция накроет грабителей? Тогда ему нужно бежать как можно скорее, потому что от Дома профсоюзов до полицейского участка рукой подать.
- Пройдоха остановился. Должно быть, увидел полицейского, - сказал Ласситер, круто затормозив машину. - Он говорил, что подождет, пока полицейский не завернет за угол.
Оба молча вглядывались в темноту; наконец передняя машина двинулась, и они поехали следом. Ласситер развернул машину и поставил ее на почтительном расстоянии от серого двухэтажного Дома профсоюзов.
Они видели, как машина Тэннера завернула на Лигон-стрит, и услышали, что она остановилась. Они ждали, затаив дыхание, напряженно прислушиваясь к тому, как трое взломщиков, торопясь и мешая друг другу, высаживали окно. Прошла, казалось, целая вечность; Джон Уэст и Ласситер сидели не шевелясь. Потом со второго этажа донесся глухой стук.
- Дьяволы, - хрипло сказал Ласситер, - их же в полицейском управлении слышно!
Стук продолжался минут пять.
- И чего они там так долго возятся, - возмутился Джон Уэст. - Вот остолопы, не могли получше заглушить стук! Такой шум подняли…
Оба перегнулись через спинку сиденья, не сводя глаз с угла Дома профсоюзов. Вдруг они увидели, что полицейский, шагавший вдоль стены, остановился, потом мелькнул на лужайке, скрылся за углом дома и, тотчас же появившись снова, бросился бежать по Рассел-стрит к полицейскому управлению.
- Скорей, - прошептал Джон Уэст, - скорей! Заводи машину!
Ласситер, отчаянно торопясь, непослушными руками включил мотор. Машина дернулась; Джон Уэст глянул в сторону и увидел три темные фигуры, бежавшие через улицу к Дому профсоюзов. Не успела машина отъехать, как затрещали револьверные выстрелы.
- Ух, черт, стрельбу подняли, - проговорил Ласситер. - Брэдли всех перестреляет!
Машина Тэннера стояла по другую сторону Дома профсоюзов.
- Он бежит назад и с ним еще двое, - сказал Артур Уэст. - Войдем следом за ними и бросимся на мерзавцев сзади!
- Не будь идиотом, - сказал Тэннер. - Наши выбегут с другой стороны, прямо к машине Рона Ласситера.
- По-моему, она только что уехала, я слышал шум.
Тэннер завел мотор, и с минуту оба сидели молча; потом и они услышали стрельбу.
- Я иду туда, - сказал Артур Уэст. - Надо выручать Дика Брэдли!
- Да не будь же идиотом! - повторил Тэннер. - Они, должно быть, уже уехали в машине Рона. - Он дал полный ход. Артур Уэст яростно протестовал, требуя, чтобы они немедленно шли на выручку Дика Брэдли, но Тэннер гнал машину вперед, все увеличивая скорость.
Машина мчалась как бешеная, а Артур Уэст кричал:
- Назад! Назад, Пройдоха, сволочь! Говорят тебе, Дик Брэдли остался там!
Но машина летела вперед.
* * *
Однажды утром, на пасхальной неделе в 1916 году, его преподобие Дэниел Мэлон, доктор богословия и прав, помощник престарелого Конна, архиепископа римско-католической мельбурнской епархии, крупными шагами расхаживал по участку, принадлежавшему великолепному собору святого Патрика.
Доктору Мэлону недавно минуло пятьдесят лет. Ирландец по национальности, он был высокого роста, худощав, с резкими чертами лица. Выдающиеся скулы и длинная верхняя губа создавали впечатление, что его рот расположен слишком далеко от вздернутого носа, и свидетельствовали о том, что он родился в краю старинных преданий, "камня лести" и трилистника. Лицо его всегда сохраняло веселое выражение - казалось, под внешностью духовной особы ирландский темперамент бил в нем ключом. У него была чересчур длинная шея, но высокий отложной воротник скрывал этот недостаток.
Он обладал приятной внешностью и держался с достоинством. Смутить мог только слишком пристальный взгляд его глаз. Казалось, что в этих глубоко сидящих под мохнатыми полукруглыми бровями глазах мелькает лукавый огонек: но это происходило оттого, что глаза у его преподобия были разные: левый, всегда прищуренный, придавал хитрое и лукавое выражение его лицу, которое, не будь этого изъяна, казалось бы спокойным, умным и открытым.
- Ей-богу, этот человек пришелся мне по сердцу, - сказал однажды кто-то из прихожан, выслушав его проповедь. - И уж такой ирландец, что дальше некуда.
Доктор Мэлон действительно был таким ирландцем, "что дальше некуда"; более того, он гордился этим. Правда, в своей речи, произнесенной в соборе святого Патрика при вступлении в должность помощника архиепископа, он сказал: "Отныне я буду стараться заслужить репутацию хорошего австралийца и со временем надеюсь оправдать эту репутацию", но все же в груди Дэниела Мэлона билось ирландское сердце - такое ирландское, что дальше некуда. И вдали от родины сердце его преисполнялось еще большей нежностью к Изумрудному острову.
Со времени своего приезда в Мельбурн в 1913 году Дэниел Мэлон, будущий преемник старого архиепископа Конна, любимца всех католиков штата Виктория, ни в своих проповедях, ни в публичных выступлениях не дал повода думать, что намерен уделять особое внимание "ирландскому вопросу". Судя по всему, его политическая программа состояла из трех пунктов: трезвенность, государственные субсидии католическим школам и ожесточенное преследование разводов и смешанных браков.
На всех, с кем ему приходилось встречаться в Австралии, Дэниел Мэлон производил впечатление человека деликатного и мягкого. Но сегодня, прочитав газетные заголовки, он потерял всю свою кротость. Охваченный тревогой и гневом, он взволнованно шагал по аккуратно подстриженному газону. Как ни сильна была его вера в справедливость субсидий католическим школам, как ни восставал он против смешанных браков и против разводов, как ни глубоко верил в непогрешимость папы, непорочное зачатие, исповедь и святую троицу, для него не было ничего более справедливого и священного, чем борьба Ирландии за свою независимость.
Сообщения в сегодняшней газете заставляли его ирландское сердце обливаться кровью.
"Восстание в Ирландии. Серьезное положение в Дублине. Шинфейнеры поднялись на борьбу. Почтамт и жилые дома заняты повстанцами. Среди солдат и полицейских есть убитые. Повстанцы захватили часть города".
Повстанцы захватили часть города! Ирландский народ снова требует свободы - и требует ее с оружием в руках! Только об этом важном событии и думал теперь Мэлон.