А тотализатор по-прежнему был занят полицией. Джон Уэст, через преданных ему людей, начал кампанию в печати. "Век" советовал узаконить тотализатор и приводил примеры, когда Джон Уэст выплачивал за победителя скачки ничуть не меньше, чем держатели легальных букмекерских контор. В "Вестнике" появилась передовая, осуждающая никому не нужный захват тотализатора, где теперь за счет налогоплательщиков содержались три смены полицейских, по двадцать человек в каждой. Однако страницы "Аргуса" так и пестрели выпадами против Джона Уэста.
О’Флаэрти, связанный по рукам и ногам юридическими формальностями, уже несколько месяцев тщетно дожидался, когда Джон Уэст потребует обратно свою собственность. Охрана тотализатора постепенно была ослаблена и наконец сведена к одному часовому.
Тут-то Джон Уэст и решил отбить свою крепость.
Однажды ранним утром одинокий страж тотализатора вышел из помещения во двор дровяного склада. В мгновение ока пять человек в масках перепрыгнули через забор, набросились на полицейского и стали осыпать его ударами. Кто-то приставил револьвер к его животу. Полицейский храбро защищался, но люди в масках отобрали у него ключи, подбили ему глаз и выбросили на Бэгвилл-стрит.
На другой день эта новость появилась во всех утренних газетах. Затем Артуру Уэсту, Горилле, Борову, Дику и новому служащему тотализатора - Долговязому Биллу - предъявили обвинение в насилии. Дэвид Гарсайд, по чьему совету была предпринята эта операция, блистательно провел дело в суде. Он раскопал какой-то допотопный английский закон, на основании которого доказал, что полицейский нарушил священные границы владельца тотализатора. Суд оправдал обвиняемых.
Джон Уэст вышел из этой битвы, прославившись на всю Австралию. Его имя было у всех на устах. Святоши, ополчившиеся против всех видов азарта, обрушивали громы и молнии на голову Джона Уэста; социалисты и радикальная сиднейская газета "Бюллетень" клеймили его как вора и грабителя, обирающего бедняков; однако даже "Бюллетень" должен был признать, что "на улицах Мельбурна больше оглядываются на Джона Уэста, чем на генерал-губернатора".
Репутация щедрого благотворителя, которой издавна пользовался Джон Уэст, восторжествовала над всеми обличениями. Он рассыпал милости направо и налево. Одному давал немного денег на обед, другому советовал поставить на верную лошадку; проигравшиеся клиенты иногда получали несколько монет "на счастье"; случалось, что женщина, одетая в лохмотья, останавливала его на улице и показывала неоплаченный счет за квартиру, и он погашал его. Он много жертвовал на католическую церковь, на благотворительные общества; имя Джона Уэста стало для многих чуть ли не синонимом отзывчивости и великодушия.
Он управлял своей империей с ловкостью и дальновидностью, изумлявшей его приспешников. К видам спорта, которым он покровительствовал, прибавились еще состязания пони и бокс. Беннет помог Джону Уэсту прибрать к рукам Мельбурнский беговой клуб, а новый секретарь клуба Фрэнк Лэмменс поступил к нему на службу, заняв должность устроителя еженедельных рысистых испытаний и помощника директора Столичного конноспортивного клуба.
Джон Уэст вынашивал план убрать Каллинана с поста начальника полиции. Через своих людей среди полицейских он раздувал недовольство, вызванное повышением предельного возраста службы до шестидесяти пяти лет. Даже когда это недовольство разрослось в массовое движение нижних полицейских чинов за повышение жалованья, за лучшие условия работы и за назначение правительственной комиссии по расследованию злоупотреблений в полиции, Джон Уэст не отступился. Он использовал эту кампанию для устрашения начальника полиции. Дэвид Гарсайд добился того, что премьер-министр принял делегацию полицейских. Гарсайд предусмотрительно говорил только о предельном возрасте, но у Томаса Бонда, премьера штата Виктория, были свои коварные замыслы.
Будучи главой консервативного правительства, Бонд заботился только об интересах крупных дельцов, банкиров и скотопромышленников. Протест полицейских он решил использовать как ход в политической игре. Джон Уэст становился опасен, а Каллинан - неудобен. Надо и возраст снизить и комиссию назначить. Вот как наживают политический капитал!
- Предельный возраст службы в полиции будет снижен, когда я сочту нужным, - ответил он делегации.
Дэвид Гарсайд, докладывая Джону Уэсту о приеме, сказал, что, пожалуй, они пересолили. Бонд - человек хитрый. Снизить возраст он, может быть, и снизит, но, того и гляди, назначит комиссию и даже проведет новый закон в помощь О’Флаэрти.
Между тем Джон Уэст все больше и больше втягивался в политику. На выборах в федеральный парламент 1904 года мандаты получили только шесть кандидатов от лейбористской партии, но зато в парламент штата Виктория прошло восемнадцать лейбористов, среди них Фрэнк Эштон, Боб Скотт и сам Дэвид Гарсайд, по настоянию Джона Уэста вернувшийся к политической деятельности.
Сначала адвокат упирался; он заявил, что не станет баллотироваться по лейбористскому списку и не подпишет обязательства голосовать в парламенте вместе со всей фракцией. "К черту! Дэвид Гарсайд не позволит, чтобы им командовали какие-то профсоюзники!"
Но Джон Уэст настоял на своем. Прошли те времена, когда он робел перед всесильным адвокатом; теперь он был самым крупным его клиентом, и Дэвид Гарсайд повиновался беспрекословно, как и все приспешники Джона Уэста, купленные им по дорогой или сходной цене.
Из восемнадцати лейбористов, избранных в парламент, десять пользовались щедротами Джона Уэста. Кроме того, он мог рассчитывать на голоса двенадцати либералов. Если новый законопроект, направленный против азартных игр, будет внесен в парламент, около тридцати членов проголосуют против, но за премьер-министром Бондом сплоченными рядами стояли тридцать восемь консерваторов. Положение оставалось напряженным.
* * *
- Как думаете, Джек, кто возьмет кубок Каулфилда? - окликнул Джона Уэста кто-то из рабочих, с которыми он встретился однажды утром по дороге в Столичный конноспортивный клуб.
- Думаю, мой Шелест придет первым, - великодушно сообщил Уэст.
- Спасибо за совет, Джек. Я поставлю на него.
- Ставь, ставь, не прогадаешь. Если Шелест будет в форме, непременно придет первым.
В самом деле, у Джона Уэста были все основания верить, что приз достанется Шелесту. Он решил принять для этого все меры и сорвать такой куш, что по сравнению с ним деньги, которые ему принесла победа Плаггера Пита Мэнсона на всеавстралийских велогонках, покажутся сущей безделицей.
Шелест - чистокровный жеребец-четырехлетка, последнее приобретение Уэста - находился на попечении первоклассного тренера. Вместе с тем едва ли Шелест мог претендовать на положение фаворита в предстоящих состязаниях; и Джон Уэст заключил на него пари по всей Австралии, рассчитывая подкупить тех жокеев, чьи лошади имели шансы прийти первыми. Он распорядился также, чтобы служащие тотализатора и клуба не принимали слишком много ставок на Шелеста, но по возможности отсылали игроков к Солу Соломонсу.
А пока Джон Уэст шагал по Бурк-стрит, в холле Столичного конноспортивного клуба разыгрывалась не совсем обычная сцена. Человек десять служащих в волнении обступили Барни Робинсона, а он, усевшись на диване, читал вслух статью из "Аргуса".
Джон Уэст "Аргуса" не читал. Он называл его "гнусной газетенкой святош-тори". Это была единственная газета, которую он не терпел у себя в доме - и недаром: достаточно было взглянуть на статью, которую читал Барни; она называлась "Эпидемия азарта. Царство террора", и в ней подробно описывались приемы, которыми пользуется Джон Уэст, чтобы упрочить и защитить свое заведение.
Барни уже почти дочитывал статью:
"…запугивание и акты насилия действовали столь безошибочно, что суду так и не удалось получить удовлетворительные свидетельские показания. Какие-то личности снова и снова следовали по пятам за помощниками О’Флаэрти, почта приносила им анонимные письма, полные самых свирепых угроз. Так действуют люди, чья единственная цель - наживаться на мани… маниакальной страсти к азарту".
Барни запнулся, потом пояснил:
- Это, стало быть, кто на игре с ума сходит.
"…У многих из этих людей весьма темное прошлое… гм… иные из них были под судом, некоторые сидели в тюрьме и подвергались телесному наказанию…"
Барни покосился на Артура Уэста; тот насупился, лицо его исказила злобная гримаса.
- Вот так штука! - крикнул вдруг Дик Капуста. - Глядите, тут все наши приговоры. Вон, так и сказано: "Уголовное прошлое двадцати подручных Джона Уэста".
- А ну, дайте взглянуть! - вмешался Боров. - Вот это про меня: "Осужден за участие в грабеже на два года каторжных работ". Ах ты черт меня подери!
Артур Уэст сидел мрачнее тучи. Пэдди Вудмен крепко потер свою лысину.
- Вот так реклама для нашего заведения! - сказал он.
Никто не обратил на него внимания - все сгрудились вокруг Барни, каждый тянул газету к себе.
- А вот про меня: полгода за мошенничество и полтора года за укрывательство краденого.
- Тридцать одна судимость! Это у кого все?
- А где про меня? Дайте-ка поглядеть!
На Барни наседали со всех сторон, газету измяли. Он стряхнул всех с себя и встал.
- Ну, вот что: я разложу газету на полу - и смотрите все сколько влезет. Мне это неинтересно, я под судом не был.
Хотя Барни Робинсон и не имел отношения к "царству террора", им с Флорри обоим было не по себе. Флорри снова и снова упрашивал его навсегда распрощаться с Уэстом, и он послушался бы, если бы не то обстоятельство, что Джон Уэст поручил ему сочинять рекламные объявления для боксерских и иных состязаний.