- Он сегодня рано ушел.
- Ах, вот как! Ну-ка, посмотрим, что у него записано.
Джон Уэст внимательно проверил запись дублей.
- По-моему, Мик что-то затеял, - сказал Франт Алек. - Как бы он не отбыл еще сегодня в неизвестном направлении.
Вся мебель О’Коннелла, кроме кухонной, была беспорядочной грудой составлена во дворе: три железные койки с черными пятнами на тех местах, где облупилась светло-желтая краска; три грязных тюфяка; жалкие остатки гарнитура - потертый диван и кресла с вылезающим из-под рваной кожаной обивки конским волосом; шкаф на трех ножках - четвертую заменял кирпич, обернутый в коричневую бумагу; колченогий круглый стол, старый сундук и два ящика, полные всякого барахла. Здесь была фотография Мика с женой, снятая в день их свадьбы; портреты детей, родственников и свойственников; треснутое зеркало; наконец, бесконечное множество религиозных картинок с изображением разных святых и две большие литографии: на одной - Христос в терновом венде, на другой - богоматерь с младенцем на руках.
За столом на кухне сидели шестеро бледненьких детей, чисто вымытых и одетых в разнообразные тряпки, служившие им праздничным нарядом. Сам Мик О’Коннелл напялил на себя свой единственный шерстяной костюм, давно уже ставший ему тесным. Он шагал из угла в угол, ежеминутно выглядывая в темный двор. Керосиновая лампа тускло освещала закопченный потолок, облупившиеся стены и полки, украшенные фестонами из газетной бумаги.
Жена Мика сидела в конце стола, спиной к догоравшему очагу; перед ней стояла тарелка с остывшим супом, у груди лежал новорожденный. Она была маленького роста, худая, и лицо ее уже бороздили морщины. Выбившиеся пряди черных волос падали ей на плечи.
Миссис О’Коннелл пыталась вознаградить себя за горе и нищету своей беспросветной жизни строгим соблюдением католических обрядов. Каждое воскресенье она слушала обедню и причащалась, а накануне ходила к исповеди, и все, кто знал ее, недоумевали - в каких грехах может каяться эта тихая, незлобивая женщина. Она принимала заветы религии буквально, чего не требовали даже отцы церкви; она слепо верила во все догмы и, в отличие от многих священнослужителей и их прихожан, питала отвращение к пьянству и азартным играм. Она была уверена, что Мик совершает тяжкий грех, работая в тотализаторе. Каждый день, утром и вечером, она молилась пресвятой деве о спасении мужа, по воскресеньям после обедни ставила свечки и всю неделю приставала к Мику, просила, требовала, чтобы он увез ее с детьми куда-нибудь, где они могли бы жить на своем клочке земли и дышать свежим воздухом, как она жила когда-то в молодости.
Она уже примирилась с мыслью, что мечте ее не суждено сбыться и что на то воля божия; когда же два дня назад Мик объявил ей, что они уедут в Западную Австралию, она едва поверила своему счастью. Бросившись на колени, она возблагодарила господа и пресвятую деву. Накануне Мик пришел с пятьюдесятью соверенами в кармане, а сегодня принес еще столько же; тогда радость ее омрачилась подозрением. Откуда у него деньги? Он сказал ей, что утаил один билет на дубль.
На самом деле Мик утаил не один билет. Чтобы обмануть Джона Уэста, он вошел в компанию с тремя приятелями. После каждого заезда Мик проверял, есть ли ставки дубль на победителя этой скачки и на победителя одной из предыдущих; если таких ставок не было, то он выдавал соответствующий билет кому-нибудь из своих компаньонов.
- Мик! Откуда у тебя деньги? - чуть ли не в сотый раз спрашивала жена.
- Я же тебе сказал - я утаил один билет вчера и один сегодня. Довольно приставать ко мне! - Мик подошел к двери и опять выглянул в темный двор. - Черт бы подрал этого извозчика: обещал приехать к семи часам, а сам пропал. Еще по его милости на поезд опоздаем.
"Если Джек Уэст сегодня займется проверкой, - думал Мик, - то он прискачет сюда раньше, чем мы уедем". Его всегда румяное лицо было бледно, обычно насмешливое выражение сменилось жалким, испуганным.
- Все уложено? - спросил он, садясь за стол и нехотя принимаясь за еду.
- Да, Мик, все. Не так-то уж это много, видит бог. - Она тихо заплакала.
- Не плачь, родная, - с неожиданной нежностью сказал Мик. - Мы с тобой заживем на Западе. Там, говорят, золото так и валяется под ногами.
- Я боюсь, Мик, боюсь! Откуда у тебя деньги? - Она схватила его за руку, и он обнял ее, стараясь успокоить; дети молча смотрели на них.
- Не надо плакать, мама, - сказала одна из девочек, - мы же едем гулять. Никто не плачет, когда едет гулять.
Миссис О’Коннелл сдержала слезы и прижалась головой к плечу мужа.
Молчание нарушил голос, раздавшийся во дворе, у открытой двери.
- Уезжать собрался, Мик? - Вопрос прозвучал угрожающе.
Мик круто повернулся на стуле: в дверях стоял Джон Уэст. Тень от котелка падала на его нахмуренное лицо.
- Н-нет, нет, Джек.
Джон Уэст шагнул в комнату. Боров и Одноглазый молча вошли за ним и стали по обе стороны, сжимая в карманах рукоятки револьверов.
В одно мгновение картина изменилась: миссис О’Коннелл выпрямилась, прикрыла грудь и крепко прижала к себе ребенка, расширенными от ужаса глазами глядя на непрошеных гостей. Один из детишек захныкал, остальные, ничего не понимая, с удивлением рассматривали чужих. Мик весь скорчился от страха.
- Так что же? Решил ночевать во дворе?
- Н-нет, Джек, нет.
- Н-нет, Джек, нет! - передразнил его Джон Уэст. - Так-таки не едешь? - Он сделал еще шаг и, грозно воззрившись на Мика, спросил: - Где деньги?
- Какие деньги, Джек? Нет у меня никаких денег, ты же знаешь, - глухо проговорил Мик. Он тяжело поднялся со стула и оперся руками о спинку, не отрывая глаз от лица Джона Уэста.
- Давай их сюда! Давай сюда деньги!
- Нет у меня денег, Джек. Откуда? Ты же мне платишь по два золотых в неделю.
Джон Уэст обошел вокруг стола и остановился перед Миком. Тот попятился к очагу.
Еще один малыш громко заплакал. Миссис О’Коннелл встала и взяла его на руки. Проходя по комнате, она со страхом косилась на Одноглазого Томми. В тусклом, неверном свете его лицо казалось страшной маской. Она снова опустилась на стул, качая младенца и утешая плачущего мальчика.
- Говорят тебе, отдавай деньги! Деньги, которые ты украл на дублях. Давай сюда!
Мик сунул руки в карманы брюк, все еще глядя немигающими глазами в лицо своего патрона. Он вытащил две пригоршни соверенов и отдал их Джону Уэсту; тот передал деньги Борову.
- Считай!
Вдруг во дворе застучали колеса и грубый голос сказал:
- Эй, я здесь!
- Ага! Не собираешься уезжать! Так слушай: даю тебе двадцать четыре часа, чтобы убраться из Керрингбуша - нет, из Виктории! И не вздумай возвращаться.
- Я не могу теперь ехать, Джек. У меня денег нет.
- Здесь только тридцать девять монет, Джек, - вмешался Дик.
- Только-то? Это не все. Обыщите его!
Он посторонился, и оба телохранителя, зажав Мика в углу, бесцеремонно обыскали его.
- Костюм не разорвите, ребята, - сказал Мик, делая слабую попытку отшутиться.
Миссис О’Коннелл вдруг заговорила:
- Да покарает тебя господь и пресвятая богородица, Джон Уэст. Ты - погибель для всех, кто приближается к тебе. Очень ты храбрый, когда твоя шайка с тобой.
Джон Уэст повернулся к ней. Она спокойно выдержала его взгляд, потом отвела глаза.
- Твой муж - вор, - сказал он.
- Если он стал вором, так в этом ты виноват!
- Вот еще деньги, Джек, - сказал Одноглазый, вручая Джону Уэсту мешочек, в котором звякали монеты.
- Бери, дьявол, бери! - вскрикнула миссис О’Коннелл. - Не нужны мне твои окаянные деньги, которые ты выманил у бедняков. Бери! Бери и ступай вон! Моли бога, да смилуется он над тобой!
Мик заметил, что слова жены несколько смутили Джона Уэста.
- Как же я уеду, Джек, если ты отберешь все деньги?
- Отдайте ему тридцать девять соверенов, - проговорил Джон Уэст. - Пусть подавится ими! Нам важнее отделаться от вора. - Он снова повернулся к Мику: - Убирайся, пока цел, и чтобы я больше тебя не видел!
Все трое вышли из комнаты; проходя по двору, они слышали всхлипывания миссис О’Коннелл и голос Мика, говорившего извозчику:
- Ко мне заявился сам сатана и ангелы его!
На обратном пути в лавку Джон Уэст сказал своим спутникам:
- Не смейте болтать про это. Никому ни слова!
Он очень скоро забыл и про Мика О’Коннелла, и даже про полицейского агента, проникшего в тотализатор, ибо сегодня ему предстояло свидание с Нелли Моран.
Он принарядился как только мог и в радостном волнении зашагал по Джексон-стрит. Но с каждой минутой его уверенность в себе убывала. Он знал, что Нелли ждет его: когда он сказал ей, что сегодня вечером принесет плату за помещение, она не воспротивилась его визиту, хотя Джону было известно, что матери ее не будет дома.
Каждый раз, когда он приносил деньги, он пытался завязать с Нелли дружеский разговор, но это всегда происходило в присутствии миссис Моран, которая принимала его хотя и любезно, но довольно холодно. Пять раз он приглашал Нелли в театр или на концерт, но мать ее неизменно сопровождала их.