"А что? В этом что-то есть… - подумал я. - Ему так даже лучше. По крайней мере, осьминоги списывают лет сто…" И, пожалуй, Слава со мной согласился бы. Егор - точно! Но приговор Наташи был неумолим.
- Я помогу, - весело сказала Диана. - А ты, Никита, будь здесь. Мы уложим его и назад.
- Вряд ли я вернусь, - сказала Наташа.
- Почему? - удивилась Диана. - Вся ночь впереди. Неужели будешь торчать в номере? Уж поверь, с этим французиком сейчас каши не сваришь.
Эта девчонка начинала мне нравиться. Кем бы она не была.
- Мы вернемся, Никита! - задорно откликнулся Поль, обнимая девушек. - Вот только спустимся в номер и сменим парнишке штанишки!
Они ушли.
Официант убрал со стола, постелил свежую скатерть. Я заказал капучино, снял пиджак и ботинки, положил ноги на соседний стул и стал наслаждаться запахом кофе и далекими огнями в море.
Хорошо почувствовать себя, как дома! Я долго этому учился. Обычно что-то неизменно мешало превратить окружающие предметы в сообщников, в партнеров по игре, в собратьев по счастью и несчастью. Что же тогда говорить о людях? А ведь это так необходимо - создать вокруг доброе поле, магический круг уюта на тривиальном трофи "Роддом - Могила"! Особенно, если собственный дом следует за тобой лишь в облачке ветхих воспоминаний, безлико клубящихся над банданой…
К лохматому стволу пальмы в кадушке рядом со столом кто-то привязал алую ленту. Лента слегка шевелилась. Пальма напоминала длинношеего лоха с копной нечесаных зеленых волос и при галстуке.
- Не плохо выглядишь, старина! - сказал я, чтобы поддержать его. - По крайней мере, ты ни на кого не похож, а это встретишь не часто… Увы, люди этого не любят, так что будь готов к неприятностям. Но ты справишься, уж поверь… Будущие победы написаны у тебя во взгляде…
Лох-Пальмос не отвечал. Я заскучал, впал в меланхолию и предался воспоминаниям.
Вспомнил, как любил Наташу. И подумал:
"Люди не всегда расстаются из-за раскордаша в своих дурацких шестеренках. Бывает, они как будто Инь и Ян, нарисованные на розовой китайской вазе. Но вдруг одно неверное движение, один неловкий взмах беспощадного хлыста Судьбы! И сиамские осколки уже разлетелись по медленной Лете.
Смирись.
Обратного пути нет.
В историю, Бармалей, в историю…".
1
Когда Наташа улетала в Стамбул, она не оставила у меня даже своей зубной щетки.
"Живу без прошлого, без будущего, без барометра и медицинской страховки, - подумал я. - Спасибо за спички в ночи, и что это еще не "Прощай, оружие!"…
Сегодня Наташа в Стамбуле, завтра пригласят в Париж, через месяц на Марс…
А тут торгуешь просроченным сирийским соком. Ставишь баксы на собачьих боях в заброшенном песочном карьере вблизи Серебряного бора. Корешишься с опарышами, записавшимися в РУВД… Короче, барахтаешься в кусающемся хаосе, пахнущем яблоками и абрикосами! И все это под вой милицейских сирен…
Не известно, куда вынесет.
Каждый за себя…"
Прошло несколько месяцев.
Однажды, как гром среди ясного неба, а скорее, наоборот, как солнечный проблеск посреди необозримой грозы, - телефонный звонок.
- Приезжай, Никита! Соскучилась! Очень хочу видеть! Ты нужен мне!
И я полетел…
Наташа встречала в стамбульском международном аэропорту Ататюрк.
Схватил ее в охапку.
- Ну, здравствуй! Вот и я…
- Ты уже здесь?
Удивилась и даже как будто расстроилась. У меня так бывало, когда о чем-то долго мечтал, и это вдруг случалось.
- Да, здесь! А что?
- Я так ждала…
Наташа держала дешевую и совсем не сердитую квартиру на первом.
Балкон выходил в тихий двор. За деревьями в трех шагах парил минарет мечети. Пять раз на дню муэдзин задушевно призывал помолиться во имя Аллаха. Он был так близко, что мог бы заглянуть в окно проверить, как это делают, и, в случае необходимости, пригрозить пальцем… Если бы не был магнитофонной записью.
При моем появлении муэдзин не замедлил напомнить о себе. Молиться я, конечно, не стал. Но призыв понравился. Возможно, у меня роду кто-то когда-то и молился под этот крик. У Наташи вряд ли. Она бесстрастно заткнула уши.
Судя по размерам лежака, спальню, тестировали шведы! Не кровать, а шедевр!
Вентилятор в потолке над шедевром предполагал, что кто-то закатал здесь в бетон Карлсона.
Эклектичный камин, нарисованный на стене в столовой, задавил вопросом: "При чем здесь папа Карло?"
Чтобы переключиться на что-то более светлое, отправился в магазин. Притащил ящик пива, десяток бутылок сухого - красного и белого, разумеется, - бутылку текилы и бутылку мартини.
- Так много? - удивилась Наташа.
- Люблю, когда бар забит. Это бодрит и вселяет веру в завтрашний день.
- Ты рассуждаешь, как герой Хемингуэя, - сказала Наташа и огорчилась. - Не надо, не старей раньше времени.
Пока Наташа готовила, листал журналы. С глянцевых страниц знойные красотки строили глазки, как газели, застигнутые за утренней зарядкой.
Наташа принесла поднос с вином и закуской. Маслины с красным перцем были разложены на блюдечке в виде улыбающейся счастливой рожицы.
- Это кто? - спросил я.
- Одна девочка. Ты с ней знаком. Видишь, как она рада тебе!
- С таким очаровательным личиком надо светиться в журналах, Наташа. А то снимают неизвестно кого…
- Это не просто.
- Что ж, дай Бог!
- Давай, за твой приезд! Теперь мы вместе, и у нас все будет хорошо.
- И еще за то, Наташа, что нам здесь не грозит опасность. И мы можем гулять по ночам…
Выпили.
Обнял Наташу.
Мы были вместе, у нас был дом и кое-какие деньги.
Мы смело смотрели в будущее, хотя там царила Неизвестность.
Она вела себя, как судья на финише.
Я видел, как Неизвестность ходит вдоль трибун, размахивая флажком, готовая в лучшем случае дать отмашку, что в гонке пройден очередной круг.
Неизвестность нельзя было ни обмануть, ни подкупить, ни задобрить. Но это было хорошо, как ни странно…
- Как ты жила без меня? - спросил я. - Подружилась с кем-нибудь?
- Конечно. У меня здесь много друзей.
- Хороших?
Хотелось как можно скорее войти в Наташину жизнь, перестать быть гостем.
- Хочешь, познакомлю тебя с друзьями?
Через пятнадцать минут катили на такси вниз от Улуса - улицы, на которой жили теперь, - к Босфору. Петляли среди вилл, обнесенных бетонным забором.
Это Ситези - так здесь называют поселки богачей.
- Когда-нибудь и мы будем жить так, - мечтательно сказала Наташа. - Если будем вкалывать.
- Давай за это выпьем. И за то, чтобы нам повезло.
У первого светящегося магазинчика притормозили. Подошел хозяин. Узнал, чего хотим, и через секунду вынес открытую бутылку сухого вина с двумя пластиковыми стаканами.
- Счастливого пути, - сказал он. - Заезжайте еще.
Водитель такси поехал медленнее. Видимо, чтобы нам легче пилось. А может, болел за обивку.
Вино было прохладное и слегка вязало.
В окно врывался густой стамбульский воздух, пахнувший солью и жареным арахисом…
Спустились в Артакей, отпустили такси. Прошли по узкой древней улочке, мимо витрин с антиквариатом, к широкой площади у воды, где за столами под навесами сидели сотни людей.
Нас окликнули.
Это был манекенщик Юсуф, обезоруживающей резиновой улыбкой похожий на молодого Бельмондо.
С ним была Маруся, похожая на свое имя.
Маруся тоже работала манекенщицей. Она прожила в Турции два года и при каждом удобном случае поливала по-турецки.
Сели за свободный стол, заказали выпить.