- Вероника! - Нина Петровна нервно огладила пышные бока, обтянутые блестящим шелком, - и не стыдно тебе? Он женатый мужчина!
- Зато ты холостая. Мам, ну он же ухлестывает за тобой. Звонит чуть не каждый час. Про топинамбуры рассказывает.
- Ну и что? Просто сосед по огороду. Хороший товарищ. И потом, твой папа…
Ника подвела глаза, на этот раз к потолку прихожей.
- Папа тебя бросил три года назад.
- Не бросил. Я сама… попросила уйти.
- И что? Ты его ждешь, что ли до сих пор?
Нина Петровна задрала маленький, круглый, как у дочери подбородок:
- Вовсе нет! Мы просто остались в хороших отношениях. Да что ты сегодня такая злая? Из-за Коленьки? Такая твоя судьба, доча, ты жена моряка.
Мать жалостно посмотрела на пышные волосы и хмурое лицо дочери. Перевела взгляд на обтягивающее платье:
- А платье это не носи на улицу. Оно чересчур откровенное. Ты замужем.
- Мам, перестань.
- И чтоб через час была дома! Вдруг Коленька позвонит, что я скажу?
- Скажи, ушла на танцы.
- Ника!
Но тут снова звякнул телефон, и мать схватила трубку, другой рукой хватая дочь за руку.
Вдруг это именно Коленька, было написано на круглом взволнованном лице.
- Аллоу? - рука матери отпустила дочкины пальцы, - Толя? Толя! Да, очень рада, как ты, как ты там, Толя? Вот Веронка наша рядом, доча, иди поговори с папой.
Ника отступила и взялась за дверь, щелкнула язычком замка.
- Ах, она уже ушла. Как твое здоровье, Толенька?
Мать округлила глаза, укоряя дочь лицом и вдруг, что-то вспомнив, прижала трубку в пышной груди. Зашептала еле слышно:
- Там письмо. Вам, с Коленькой. Прости, я готовила лечо, лечо, да? С помидорками. Ну, увидишь.
И снова уткнулась в трубку.
Ника взяла с тумбочки измятый, залитый томатным соусом конверт. Сунула в карман и вышла в томный, пахнущий акацией вечер.
Васька жила в соседнем доме и в темноте Ника шла, покачивая бедрами, встряхивала копной каштановых блестящих волос, мечтала, что ей снова шестнадцать и она, как эти вот - проводила глазами тройку хихикающих девчонок в шортиках и на шпильках - бежит на дискотеку. Ждет на углу Светку, а после они вместе, но не на пятак в парке, где все скачут, как в звериной клетке, а снаружи стоят пацаны, курят и разглядывают мини-юбки, нет-нет, они едут на автобусе в старый парк, и там, в летнем кинотеатре…
Мечты кончились, потому что кончился двор, и Ника побрела на пятый этаж по серой заплеванной лестнице. Кончились их танцы, давно уже. Сперва выскочила замуж Ника, а потом сибиряк Валера забрал Светку и увез. То ли в Томск, то ли в Омск, после пяти переездов предприимчивого светкиного мужа Ника потеряла подружкины следы. Теперь вот у нее Васька. Шебутная и вечно с ней какие-то хлопоты. Но зато смешно и не скучно.
Дверь открыл, конечно, Васькин папа. Кивнул Нике и, обращаясь к туалету, закричал густым басом, неожиданным для его небольшого роста и щуплой мальчиковой фигуры:
- Василина! К тебе девочка!
Бурно спуская воду, Васька завозилась внутри, выскочила, подтягивая обвисшие старые треники.
- Принесла? Пойдем, скорее!
Захлопнула дверь в свою комнату и, выпрыгивая из штанов, извиваясь, стала напяливать старые, коротко обкромсанные шорты.
- Ох. Ох, щас, щас еще немножко.
Втянула живот, тараща голубые глаза, и с усилием застегнула пуговицу на животе. Мелко перебирая ногами, просеменила к большому зеркалу. Спросила сдавленным голосом:
- Видишь? Почти… как раз!
- А ты сядь.
Васька расстегнула пуговицу и с шумом выдохнула. Повалилась на разобранную кровать, вытягивая полные ножки с крошечными, как у куклы, ступнями.
- Уфф, не. Еще надо таблеток пожрать.
- Так у тебя от них понос что ли?
- Дура ты, Кусильда. Не понос, а очищение организма. А ты чо такая? Никас завтра приезжает, да? Счастливые вы. Типо еще один медовый месяц.
- Угу. - Ника почувствовала, как слезы подпирают веки изнутри, - такая счастливая аж не могу… Не дали ему отпуска.
- Ой… - Васька бросила стягивать шорты и жалостно, как недавно мама, уставилась на подругу, - слушай, а он тебе часом не изменяет? Это ж не первый раз уже.
- С ума сошла? Он меня любит. И я его.
- Угу, - неопределенно сказала Васька.
В коридоре топал и кашлял дядя Леня, громыхал кастрюлями в кухне.
- Что угу? Что? - возмутилась Ника, - не смотри так, будто я помирать легла. Ты не понимаешь!
Трагическое лицо Васьки раздражало, и, глядя на горбатый, как у отца нос и вздетые выщипанные брови, Ника заговорила быстрее:
- Я ж знала, когда замуж шла. У меня и папа всю жизнь в море. Ну вот и Колька… У них так. То один порт, то другой, то пошлют в рейс раньше, чем думали. И отпуск к чертям.
- И где ж твой папа? - подытожила Василина, снова напяливая треники, - ходил ходил в рейсы, а потом хлоп и женился на буфетчице. Так?
- Ничего не женился.
Василина подняла тонкий палец с алым ногтем:
- Но вас бросил. И живет с ней. Доплавался, значит.
- Не живет. Он теперь от нее бегает, боится в один рейс снова попасть. А она за ним.
- А Нина Петровна?
Ника горько рассмеялась, накручивая прядку на палец:
- Нина Петровна теперь с ним ведет долгие беседы по телефону. Он ей плачется на жизнь. А она сидит как курица, ни с кем даже не закрутит. Только дома все губы красит да платья меряет. А могла бы, ей мужики звонят. С топинамбурами.
- Чего?
Ника махнула рукой.
- Кусенька, - сказала Васька, - ты главное, не переживай. Я тебя не брошу, выживем, ну даже если он козел и тоже спит с буфетчицей. А мы зато запишемся в качалку. У нас открылась в подвале. Там такие мэны, я в окно заглядывала, ахренеть, бицепсы, мышцы, эти как их - гантели… у меня купальник спортивный есть, я тебе дам, он талию, знаешь, как утягивает. И мы с тобой та-акие ка-ак зайдем, и бедром и глазом и они все…
В дверь постукали.
- Да? - Василина перестала расписывать прелести подвальной жизни.
- Вася, поехал я.
За приоткрытой дверью зашуршало, загремело и затопало. Васька, страшно подмигивая Нике, выскочила в прихожую.
- Газ выключай, воду смотри не оставляй, сырку я тебе там купил, колбаски, суп в холодильнике. Лука натер. Ну, буду через недельку. Двери никому не открывай, поняла?
Прогремев замком, Васька ворвалась в комнату и заплясала, вскидывая ноги в растянутых штанинах и вертя перед носом подруги глянцевой сигаретной пачкой:
- Покурим, а?
- Мать унюхает, мне ж через полчаса домой.
- Кусильда, какая ты скучная. Почти тридцать, а все матери боишься.
- С ума сошла? Мне двадцать пять!
- Я и говорю - тридцатник, - согласилась Васька, - пошли на кухню, сыру пожрем, с кофем. Я говорю, папа, что-то сыру захотелось адыгейского, так он мне приволок шесть кругов по два кило. Прикинь! Пожрем и покурим. А мать не унюхает, ты ж мне еще голову намажешь луком. Чтоб волосы росли.
- Тебе папа и лук натер?
- Ага!
- Застрелиться…
Доедая пятый ломоть сыра, пока Василина в ванной, нескладно напевая, шуршала полиэтиленом, заматывая намазанную луком голову, Ника вдруг вспомнила - письмо. Усаживаясь на низкую балконную скамеечку, достала измятый конверт, на котором от адреса остались лишь слова "Красная поляна, д." и кусочек фамилии получателя "Алешк…", все остальное было щедро утоплено в остро пахнущем соусе.
Поддела клапан конверта, раздумывая, верно, от племянницы Никаса письмо, но что она делает в какой-то Красной поляне?
"Кей, привет! У тебя все окей? Мои в середине мая валят на какой-то слет, теперь я гордый одинокий орел, прикинь, на целых две недели. Как твое плечо, Кей, мазило пользуешь, что от меня получил? А мне тут сосед притаранил новье - для наращивания мышц, называется анаболики, буду пробовать, увидишь, не узнаешь. Надеюсь, наш уговор в силе. Надеюсь, расскажешь конец той истории, которую начал и не успел. Поржем вместе. Смотри же, как обещал, никому, кроме меня. Пусть у меня право первого слушателя, окей?
Ладно. Пока-пока, до встречи в п. по п. из р.
Крис"
Желтый квадрат света из кухонного окна падал на смятый листок и Ника, прислоняясь спиной к холодному бетону, медленно разгладила бумагу на коленке. Над ее головой вертелась Васька, шумно затягивалась и, с наслаждением пристанывая, выдыхала дым над железными перила балкона.
- Обожжаю мальборо! Еще эти классные, что ты у Никаса тогда уперла, как их? Ротменс, да? Чего молчишь? Что?
Упала рядом на корточки, сунула к плечу Ники голову, обмотанную полиэтиленом, из-под которого зловеще благоухал лук.
- Чо пишут?
- Я… я не пойму что-то. Какой-то Крис. Кею какому-то письмо.
Она пошарила под ногами и поднесла к свету упавший конверт.
- Ну вот. Фамилия - наша. Алешкины.
- Курить будешь? Нет? Пошли тогда в кухню, там стол.
В кухне они сели на холодные табуретки и уставились на листок, разложенный на столе. Васька вслух с выражением перечитала письмо. Пожимая худыми плечиками, призналась:
- Неа, не врубаю. Хотя… Кей это, может быть, Коля? Ты тоже его зовешь Никас. Так может этот самый Крис, он его так зовет?
- Странно как-то. Чего-то не пойму, с чего бы двум мужикам так общаться.
- А может он у тебя гомик? Ну, я так, Куся. Я ж чисто предположила!
- Дура ты, Васька…
Они посмотрели друг на друга. Ника неуверенно засмеялась, качая головой:
- Не-ет. И не думай даже. Конечно, нет!