* * *
Недели проносились мимо одна за другой. Все уже начинали строить планы на новогоднюю ночь, только Белякову было не до праздников. С одной стороны его зажимал Терещенко, а с другой – Гольдберг. Результаты были весьма скудными, и с каждой неделей особист нервничал все сильней, а Гольдбергу, судя по всему, просто нравилось игра на нервах.
– Не волнуйтесь, Гриша, все идет по плану, – постоянно твердил он. – Скоро ваш капитан начнет действовать еще активнее. Завтра, думаю, он спросит вас вот о чем…
После таких слов следовали подробные инструкции. Гольдберг любил расписывать сценарий встреч с Терещенко подробно, по ролям, продумывая монологи не только за Гришу, но и за особиста. И почти ни разу не ошибся, как ни странно. Любой шаг Терещенко американец просчитывал на два хода вперед.
– Слишком просто. Так не бывает, – высказывал иногда сомнения Беляков.
– Что вы, Гриша, простоты в нашей работе никакой нет. Дело в том, что этот офицер КГБ, с которым вы контактируете, – скаут первого года обучения. Но он по каким-то причинам решил, что уже готов отправиться в поход без своего скаутмастера. А настоящий рок-н-ролл начнется, когда к нашей операции КГБ подключит "гусей". В смысле юношей из Первого главного управления. Хотя, я допускаю, конечно, что капитан решил подольше поиграть, чтобы втянуть нас в свою собственную игру. Может, он тоже орден хочет получить? В общем, терять бдительность я вам не советую. А еще я не советую вам, Гриша, затевать собственные игры. Даже если такие мысли вас посещали, то гоните их. Дилетанты-одиночки в нашей профессии не выживают…
Мысли такие Гришу действительно посещали. Но он уже легко выдерживал пристальный взгляд Гольдберга, и даже мог сделать вид, что вообще не понимает о чем идет речь. Обучался он быстро. И очень многое стал замечать только теперь. Резкие перемены, происходившие на его глазах с отцами-командирами, например. Железный Феликс, с которым Беляков постоянно сталкивался в узком штабном коридоре, когда направлялся на доклад к Терещенко, вяло прикладывал руку к папахе в ответ на Гришино уставное приветствие и быстро отводил взгляд в сторону. Лицо начальника штаба при виде Белякова вообще превращалось в восковую маску. А замполит Чернышев за весь месяц вообще не сказал Грише ни слова. Правда и Гриша старался больше не опаздывать на политзанятия. И еще он замечал, что полетные задания становились для него с каждой неделей все более скупыми, пока вообще не превратились в формальность.
Впрочем, вскоре у Белякова возникли такие проблемы, на фоне которых все предыдущие уже выглядели досадными неприятностями. Сначала куда-то пропал Гольдберг. Гриша трижды безрезультатно прождал его на Высоте, и перед четвертым взлетом решил для себя: если и в этот раз американец не объявится, то пора давать задний ход. И плевать на Терещенко с его амбициями, и на ЦРУ с КГБ вместе взятыми. Да на взлете в тот день все пошло вкривь и вкось. Сначала у Белякова отказала часть бортовых приборов. Техники непонимающе развели руками. Мол, сигнал не проходит. Без всякой видимой причины. А потом так же неожиданно и без видимой причины заработали.
На Высоте он большую часть времени прослонялся из угла в угол, не зная чем себя занять. С тоской оглядывал неприбранную постель, измятые простыни и толстый слой пыли на подоконнике, но как только заставил себя взять в руки веник, с легким звоном задрожало оконное стекло. Потом еще раз. Гриша осторожно, на цыпочках, приблизился к подоконнику, но не смог увидеть за окном только тугие клубки темноты. Нехорошие предчувствия, преследовавшие Белякова с самого взлета, усилились опять. Но в этот момент в стекло прилетел еще один камень.
– Да кто же там, вашу мать?! – Беляков в ярости распахнул оконные створки и тут же замер. Раньше ему даже в голову не приходило, что это окно можно вообще открыть…
– Застрял? – прозвучал равнодушный вопрос откуда-то снизу. Гриша осторожно перегнулся через подоконник и заметил под окном темное пятно. Еще через пару секунд пятно стало приобретать четкие контуры, и оказалось, в итоге, мужчиной в темном костюме.
– Вы ко мне? – Беляков был так удивлен происходящим, что даже испугаться не успел.
– Давай, давай, прыгай вниз, доходяга. Ждут тебя.
На вид мужчина в костюме был не старше Белякова, только на голову выше и килограммов на двадцать тяжелей. Пиджак на его крепких плечах сходился едва-едва. По таким приметам не трудно было опознать "своего". Да еще такого "своего", с которым лучше вообще не спорить…
Прыгать со второго этажа было высоковато, но Беляков хорошо сгруппировался и приземлился почти без потерь. Разве что пятку немного ушиб. Там, где должны были стоять два корпуса института, оказался почему-то большой парк. Туда они и направились по узкой прямой аллее. Шли, как показалось Грише, довольно долго. Остановились у аккуратной деревянной беседки над небольшим прудом. Внутри беседки дремал старик в светлой рубашке и нелепой летней шляпе из соломки. Гришин провожатый в беседку заходить не стал. Остановился рядом и почтительно произнес:
– Леонид Ильич, вот…
Старик встрепенулся и внимательно оглядел Белякова.
– Кого ты опять привел, сиськи-масиськи?
Без парадного маршальского мундира Гриша узнал Генсека не сразу, но характерный тембр голоса и густые брови не оставляли места для сомнений.
– Мы нашли… Это… Того самого, Леонид Ильич, – пояснил Гришин провожатый. – Про которого, ну…
– А-а-а… – Старик вяло взмахнул рукой. – Долго искали… Но нашли… Это хорошо… А чего ты тогда встал, если уже нашли? Иди, иди, подыши воздухом. Хороший здесь воздух – полезный для здоровья…
Сдвинув шляпу на затылок, Генсек покосился на Белякова и похлопал морщинистой ладонью по темному дереву скамьи.
– А ты садись, если ты тот самый. Не стой, понимаешь, столбом…
– Здравствуйте, Леонид Ильич, – с трудом выговорил Беляков и нерешительно опустился рядом.
– Ну и чего, спрашивается, вы все заладили, как попугаи: Леонид Ильич, Леонид Ильич… Тебя как зовут?
– Григорием. Можно Гришей называть. Я привык.
Генсек хитро прищурился.
– Ну а меня, Гриша, можешь называть запросто: Ильич…
Мой папа – летчик. Весна. 2016
Автомобильная река долго двигалась короткими и нервными рывками, а ближе к метромосту движение вообще встало. Токарев бездумно просканировал все местные FM-станции и, не обнаружив ничего, что заслуживало бы внимания, откинулся на сиденье служебного "Шевроле-Волга". Его водитель нерешительно разминал сигарету.
– Не возражаете, Александр Петрович?
– Тебе что, выхлопов мало? – У Токарева, давно бросившего курить, даже мысли о табаке вызывали с некоторых пор раздражение. – Хочешь травиться, приоткрой форточку…
– Светофор еще со вчерашнего вечера не работает. По "Милицейской волне" с утра передавали, – не вовремя поделился своими познаниями водитель.
– Если ты все знал, так почему не поехал по другому мосту? – Раздражение Токарева уже стало выплескиваться через край.
– Здесь же ближе, Александр Петрович? Не хотелось вас кругами возить…
– Вот и жди теперь, пока пробка рассосется, а я пешком дойду!
Токарев решительно толкнул тяжелую дверь, выбрался из машины и закашлялся. Над дорогой нависала бензиновая гарь. И было очень холодно. Токарев поежился, запахнулся плотнее в светло-серое пальто из тонкой телячьей кожи и поднял повыше воротник, отороченный мехом куницы. Несмотря на весенние приметы, морозец стоял еще основательный. Днем снег раскисал на солнце, а за ночь холод успевал схватить верхний слой снежных сугробов толстой ледяной коркой, серой и неприглядной. Можно было, конечно, перемахнуть через ограждение, но Токарев не хотел измазать пальто и до ближайшего светофора пробирался вдоль дороги, от края до края забитой фыркающими авто. Идти пешком было странно и непривычно. Каждый день он проезжал по этой улице, но никогда не замечал чемоданной однотипности новых офисных и торговых центров, выполненных в одинаковой стилистике с заплатками из сине-зеленых витражей. Сквозь тонированные стекла его автомобиля урбанистический пейзаж выглядел более благородно, чем в натуре.
На дорогу к станции метро у Токарева ушли почти двадцать минут, хотя расстояние, на самом деле, было небольшим. Тонкая кожаная подошва его легких туфель постоянно проскальзывала на ледяных проплешинах тротуаров, и дважды он чуть не растянулся на льду. Зато в метро оказалось пусто. И от станции до офиса было совсем недалеко – всего пять минут пешком, так что Токарев зашел в свою приемную уже в относительно нормальном настроении. Он коротко кивнул секретарю. Девушка по имени Алла, на лице которой совсем не отражался ее значительный интеллект, незаметно кивнула в ответ и взглядом показала на первых посетителей, чтобы Токарев успел просочиться в свой кабинет как можно незаметнее. Он уже давно привык, что перед его дверью всегда кто-нибудь да стоит. Когда занимаешься таким хлопотным и непростым бизнесом, как ритуальные услуги, то ко всему привыкаешь быстро.
Еще десять лет назад Токарев был простым похоронным агентом при небольшой фирме "Анубис". А потом сумел убедить начальника областной Судмедэкспертизы в выгодности этого направления и для государственной структуры. Сначала был организован небольшой коммерческий отдел, который Токарев и возглавил, а со временем отдел расширился, разделился на три самостоятельных подразделения, стало развиваться собственное производство и Токареву предложили создать коммерческую службу при Судмедэкспертизе. Люди продолжали умирать и дела, в общем-то, шли у него неплохо…