– Я тебя не спрашиваю, что я знаю, я спрашиваю: за два часа успеешь?
– Если сильно постараться…
– А ты постарайся, Семенов, постарайся! Возьми себе весь второй расчет. И не прохлаждайтесь мне там. Ферштейн?
– А можно и мне поприсутствовать? – вклинился в их разговор Гриша.
Ковалев пожал плечами.
– Не вижу ни одной причины для отказа.
– Только не подумайте, что я вашим техникам не доверяю, – пояснил Гриша.
– Слыхал, Семенов? Он нам доверяет! – Майор продемонстрировал рукой фигуру высшего пилотажа и ухмыльнулся. – В общем, так. Резюмирую. Под твою ответственность, Семенов. Смотри, что старший лейтенант руки там не распускал и под ногами у расчета не путался.
Конечно, опытный Ковалев явно что-то заподозрил. И Гриша это понимал. Но и отступать ему было некуда. Куда ни кинь – всюду трибунал. Во-первых, подделка подписи командира части, что можно квалифицировать как подделку важных документов. Во-вторых, проникновение на Объект без специального допуска. И еще по мелочи на парочку статей Уголовного кодекса наберется. Хотя, даже для самого сурового приговора хватило бы и первых двух пунктов…
Стараясь не привлекать внимания, Гриша пристроился в дальнем углу ремзоны. Приземистая "птичка", внушавшая уважение в Стартовой зоне своими агрессивными обводами имела здесь вид усталый и довольно жалкий. Гриша еще раз скользнул взглядом по своей боевой машине и сразу прицелился взглядом в нужное место. Если технический люк будет открыт, то для отключения системы принудительной посадки ему вполне хватит минуты. Техники будут работать не меньше двух часов, так что лучше заранее не мельтешить у них перед глазами. Пусть к нему все привыкнут. И Семенов пусть расслабится, а то косится так сурово, что искры из глаз летят. Сейчас главное – оказаться на Высоте. Любой ценой. И как можно быстрей.
Но время застыло, словно рыба в желатине, которую готовил по праздникам повар Жора в офицерской столовой. Гриша крепко сжал пальцы в кулак. Незачем демонстрировать техникам свое волнение. Да и вообще не стоило сейчас думать о неприятном. От мыслей о неприятностях всегда повышается кровяное давление. А высокое давление никак не укроешь от фельдшера.
– Можете покурить, товарищ старший лейтенант, – великодушно разрешил Семенов. – Только встаньте поближе к трубе вентиляции, чтобы дым сразу выходил.
Беляков никогда в жизни не курил, но кивнул с благодарностью. Похоже, контакт между ними уже устанавливается. Еще немного и Семенов престанет следить за каждым его движением. А пока нужно подумать о чем-то приятном. Хотя бы полчасика. Впрочем, как Гриша ни напрягался, ничего особенно приятного вспомнить не смог. Годы службы – одна сплошная черная пустота. Последние действительно светлые пятна мелькнули где-то на границе со студенческими годами, когда он остался в институте и даже смог поступить в аспирантуру…
– Кудрявцев! – взорвался Семенов.
– Й-а!
– Головка ты от болта! – Из нижнего люка торчали только ноги лейтенанта, но и по ним было легко заметить, что дела у Семенова шли вовсе не так гладко, как тому хотелось бы. – Ты какое напряжение на шестой контур подавал, Кудрявцев?
– Виноват! – глухо отозвался с другой стороны машины невидимый Грише Кудрявцев. – Исправлюсь, тырщ лейтенант.
– Да я тебя сейчас наизнанку выверну, боец. Виноват он!
Из нижнего люка показалась потная и красная от натуги голова Семенова. Но, заметив внимательный Гришин взгляд, лейтенант опять нырнул в люк, сделав вид, что ничего особенного не произошло. Вполне, мол, штатная ситуация.
Беляков встал, с хрустом размял позвоночник и неторопливо прошелся вдоль растянутого на талях фюзеляжа. На него уже никто не обращал внимания. В общем, самое время было действовать. Нащупав в кармане припасенные заранее миниатюрные кусачки, Гриша сделал вид, что остановился рядом с открытым торцевым люком совершенно случайно. Быстро поднял тяжелую крышку, сдвинул в сторону три толстых пучка разноцветных проводов, за которыми в глубине мелькнули посеребренные клеммы.
Правая ладонь вспотела. Гриша перебросил кусачки в другую руку, непроизвольно задержал дыхание и аккуратно скусил два толстых белых провода. У самых клемм. Потом замаскировал срез, вернул на место крышку, бросил взгляд по сторонам и выдохнул. Все произошло так быстро, что никто его манипуляций не успел заметить. Беляков изобразил на лице полное равнодушие и продолжил свою неспешную прогулку вдоль боевой машины. Гордиться собой у него особых оснований не было. Без помощи Стража такую ювелирную работу он бы точно не смог провернуть. Он, по сути, даже сообразить ничего не успел. Руки работали по своей программе, помимо головы. Но зато такой "срез" ни один техник не заметит. За систему принудительной посадки теперь можно не беспокоиться. "Катапульта" уже не сработает. Ни при каких обстоятельствах. И Гриша сможет остаться на Высоте столько времени, сколько выдержит сердце…
Сердечная мышца – главный ограничитель длительности полета. Хорошо тренированный спортсмен-легкоатлет сможет при определенных условиях продержаться на Высоте примерно тридцать часов. Беляков спортсменом не был, и если он даже двадцать часов выдержит – уже хорошо. А дальше, если затянется полет, сердце разорвется в клочья. Каким его достанут из кабины, Беляков уже знал. В перекрученном болью теле крови почти не останется. У него, как и у Вити, будет до неузнаваемости искажено лицо, словно вылепленное из серой пергаментной бумаги. Глазные яблоки выкатятся из орбит, распухший сизый язык роскошно вывалится набок. Хорошо, что ни Татьяна, ни Вадик его таким не увидят. Тела погибших пилотов-высотников отдают родственникам только в запаянном намертво цинке…
Беляков встряхнул головой, отгоняя наваждение, и остановился рядом с Семеновым.
– В полном порядке ваша машина, – поспешил отчитаться лейтенант. – Сейчас только в последний разок все контуры проверим, прогоним через пусковой стенд и тогда уже в полет. Еще пятнадцать минут. Потерпите?
– Нет, нет, я не тороплю, – успокоил Беляков. – Просто у меня небольшое рацпредложение.
– Какое еще рацпредложение? – подозрительно спросил Семенов.
– Главную цепь внешней защиты замкнуть на третий контур, – с деланным равнодушием сказал Беляков. – Тогда, если не ошибаюсь, вероятность возникновения разницы потенциалов на силовых шинах уменьшится почти вдвое.
Техник посмотрел на пилота сначала с удивлением, а потом с легким уважением.
– Смысл в этом есть… – задумчиво произнес Семенов. – Только мы никогда так не делали, товарищ старший лейтенант. Сами понимаете, необходимо согласовать…
– Понимаю, лейтенант, но времени слишком мало. А если при посадке возникнут вихревые токи, что тогда?
Семенов уставился в потолок, словно надеялся именно там найти подсказку.
– Никто ведь не узнает, – продолжал давить на него Беляков. – А от вашего решения, между прочим, зависит человеческая жизнь.
– Вы для этого напросились к нам в ремзону?
– Можно сказать и так.
– Кудрявцев, Исмаилов, Кулебякин, Зимин. Все ко мне! – скомандовал лейтенант после непродолжительного раздумья. В сторону Белякова он старательно не смотрел. Но и Гриша специально отошел подальше, чтобы не мешать Семенову, пока тот ставил задачу трем сержантам и старшине.
Через двадцать минут расчет снимал боевую машину с талей и устанавливал на транспортер. Семенов подошел к Грише сам. Ничего не сказал, только утвердительно кивнул. Беляков поблагодарил лейтенанта взглядом.
Пока фельдшер ставил печать на допуске, машину уже успели отбуксировать в Стартовую зону.
– Хотя я ни черта не понимаю, голубь мой, но пообещай хотя бы, что будешь осторожен, – попросил Ковалев, когда дождался Белякова у трапа.
– Андреич, клянусь! – Гриша продемонстрировал свою самую беззаботную улыбку, и не забыл при этом сплюнуть через левое плечо. Ритуал – есть ритуал…
Начальник дежурной смены лично проверил соединение "Семнадцатой" с силовым кабелем и лично дал последнюю отмашку. Гриша качнул в ответ тяжелым шлемом и потянул на себя штурвал. Все бортовые цепи сигналили о готовности. Питание на модулятор поступало как с главного, так и с дублирующего генератора.
– "Башня", я – "Семнадцатый", стартовую готовность подтверждаю.
– "Башня" – "Семнадцатому", даю пятиминутный отсчет.
Тяжелая машина вздрогнула и поползла по рулежной дорожке в Пилотажную зону Все как обычно. И никто даже не догадывался, что этот полет в любом случае станет для старшего лейтенанта Белякова последним. Даже если ему удастся вернуться с Высоты живым, то в перспективе его будут ожидать только бесконечные допросы, офицерский суд чести, разжалование и отставка. Это в лучшем случае. В худшем – трибунал и длительный срок в местах не столь отдаленных. Интересно, думал Гриша, дождется ли Татьяна, пока он будет махать кайлом в лагерях?
Сердце равномерными толчками разгоняло кровь. Пульс поднялся чуть выше нормы…
– "Башня" – "Семнадцатому", взлет разрешаю.
– "Семнадцатый" – "Башне". Вас понял, взлетаю!