* * *
Недовольство жены Беляков почувствовал с самого утра. Обычно из общей кухни в конце длинного коридора звуки до их комнатки не долетали, но сейчас он прекрасно различал и раздраженное звяканье кастрюль, и резкий грохот половника, и дребезжанье передвигаемой посуды. Татьяна делала вид, что готовит завтрак. Он делал вид, что ничего не замечает. Со стороны кухни волна за волной накатывали негативные эмоции. Ничем хорошим это, естественно, закончиться не могло. А он уже пообещал Вадьке культпоход. С мороженым, пирожками, газировкой, сладкой ватой, качелями-каруселями и прочими детскими радостями, которые взрослым кажутся весьма незначительными…
Скрипнула дверь. Татьяна появилась с кастрюлькой, завернутой в несвежее полотенце. Гриша молча расчистил стол и вопросительно взглянул на жену. Стол был единственный – и обеденный, и рабочий. Второй бы просто не влез в их маленькую комнатку.
– Поставь тарелки, – холодно сказала Татьяна. – Вадик, почему ты еще руки не помыл?
Вадик сидел на полу, увлеченно раскладывая новый конструктор, и вовсе не ожидал подвоха.
– Можно я машинку соберу?
– Быстро садись за стол! Я кому сказала?!
– Тань, не заводись, – попросил Беляков, расставляя тарелки. – Вадька ни при чем.
– Все вы ни при чем, как я посмотрю, одна только я кручусь целыми днями между работой и кухней, так что ноги и руки отваливаются! – взвизгнула Татьяна. – И помощи от вас вообще никакой. За что ни возьмись – все время одна!
Вскинув подбородок, Татьяна замерла с прямой спиной и уставилась в одну точку. Гриша знал, что сейчас лучше промолчать. И тогда скандал может ограничиться одиночным выстрелом. Но все равно не удержался и попытался перевести разговор на какую-нибудь безопасную тему…
– Каша? – Беляков вдохнул пар, приподнимая крышку кастрюльки.
– Да, каша. А что, не нравится? Тогда убирайся к этой своей сучке, пусть она тебя разносолами и кормит. Нет у меня для тебя разносолов, дорогой! Не успела подготовиться к неожиданному приезду дорогого гостя!
– Тань, да что сегодня с тобой? – Беляков хотел успокоить жену, но она зло стряхнула его руку с плеча, всхлипнула и выскочила из комнаты. Гриша вздохнул, заметив, каким испуганным взглядом проводил мать Вадик.
– Сыночек, ты садись, покушай, а машинку твою мы потом вместе соберем. – Гриша подвинул поближе кастрюльку и половник. – Тебе как, побольше или поменьше?
– По среднему, – серьезно сказал Вадик и внимательно взглянул на свои ладошки. – А руки нужно мыть?
– После помоешь, – разрешил Гриша.
Вадик с сомнением покачал головой.
– Мама будет ругать…
Пока сын бегал к общему умывальнику в коридоре, Беляков положил ему в тарелку молочной каши и отпилил тупым ножом пару ломтей от белого батона. Свою тарелку он оставил пустой. С утра аппетита не было совершенно. Грише вполне хватило бы чаю с бутербродом, но разве Татьяну в этом убедишь. Если уж начнет хлопотать, то не остановится…
– Пап, а мама огорчилась, да?
– Думаю, да. Она огорчилась.
– А ты извинись, и она перестанет огорчаться.
Вадик посмотрел на отца, хлопнул длинными ресницами и как-то уж очень жалобно шмыгнул носом. У Белякова сжалось сердце. Пришлось искать Татьяну. Нашлась она в пустой по причине раннего часа общей кухне. Татьяна сидела за общим столом, покрытым всегда липкой клеенкой, и пристально смотрела в пустоту двора.
Гриша опустился на корточки и несколько минут смотрел на жену снизу вверх.
– Тань, ну почему, как только я дома, мы сразу начинаем ссориться?
– А то не знаешь?
Гриша коротко пожал плечами.
– Я же тебе миллион раз говорил, что люблю только тебя и Вадика.
– Говорил, да? А почему тогда мы здесь, а ты там? Уже три года как неродные по разным углам мыкаемся.
– Ты сама не захотела в часть переезжать, – искренне удивился Беляков.
– А куда переезжать? – Татьяна скривила губы. – В твою общагу? Там комната, здесь комната. И какая между ними разница? Тут я хоть работаю, а где я буду работать в этой вашей части? Там даже детского садика для Вадьки нет.
– Зато есть школа. А ему уже в школу скоро. Потерпела бы немного, пока Вадик в первый класс пойдет, а там бы и с работой для тебя определились потихоньку. И со всеми проблемами разобрались…
– Да о чем с тобой разговаривать! – Татьяна вяло махнула рукой и опять отвернулась к окну. – Ты же у нас умный. Ты всегда прав…
– Тань, ну нет сейчас ни одной квартиры свободной. А что я могу сделать? Я и так зампотылу постоянно напоминаю. Каждый месяц подхожу и говорю. Он мне обещает…
– Тебе обещают, а другим – дают!
– Квартиру за это время дали только майору Кутилову, у которого трое детей. Они, кстати, до этого несколько лет в общаге промаялись всей семьей.
– Значит, плохо просишь, – сделала вывод Татьяна. – А может тебе квартира и не нужна вовсе. Ты и так хорошо устроился, как я посмотрю. Пока женушка далеко, можно и по бабам бегать. Да, дорогой?
– Тань, ну по каким таким бабам! – возмутился Гриша. – Каких ты баб в нашей части видела?
– Знаю каких. И ты тоже знаешь. Про тебя и эту стерву весь ваш полк знает. Кроме ее мужа – полного идиота. Как она в постели? Лучше меня, да?
– Тань, ну было, не отрицаю. Но до тебя. Ты разницу понимаешь? Или так и будешь всю жизнь попрекать ошибками молодости?
– Только вот не ври мне. Я же все по глазам твоим бессовестным все вижу…
Оправдываться, как понял Гриша, было бессмысленно. Всего три года прошли, а столько изменилось за это время – страшно подумать. Ведь он действительно любил эту женщину. Когда-то вынужденные разлуки доводили его до изнеможения и даже полного отчаяния. Три года назад он едва дожидался тех немногих свободных от боевого патрулирования дней, чтобы сразу помчаться в Город – домой. Ему было абсолютно наплевать и на разницу в возрасте – когда они поженились, ему было уже двадцать шесть, а Татьяне не исполнилось и двадцати, – и на то, что она успела не только сходить замуж, но и родить сынишку. Не смущали Гришу и разные глупости, часто вылетающие из ее прелестной, белокурой головки. Он считал их простительными. Он любил ее до дрожи в коленках, и одна только мысль о ней уже вызывала сладкую истому.
Теперь Гриша видел рядом с собой если не чужую, то уже очень раздражающую его женщину, которая за три года изрядно прибавила в талии, груди и бедрах, и на лице которой с некоторых пор застыло выражение постоянного недовольства. Даже тембр голоса у Татьяны изменился, и у Гриши стало вызывать отторжение почти все, что она изрекала. Юная и очаровательная учетчица с обогатительной фабрики осталась все той же учетчицей, только заметно подрастеряла очарование молодости.
Гриша старался держать себя в руках, хорошо понимая, что пылкую страсть в их отношения уже не вернуть, но он был человеком трезвомыслящим и семью разрушать не хотел. Да и к Вадику он уже прикипел всем сердцем. Настоящий его отец, когда-то отработавший пару лет на Комбинате инженером по технике безопасности, давно потерялся где-то на бескрайних просторах Советского Союза. Ни о поисках пропавшего папаши, ни об отправке ему вслед исполнительного листа Гриша и слушать ничего не желал. Вадика он усыновил сразу. И с тех пор искренне считал своим собственным сыном…
– О чем задумался, летчик? – усмехнулась Татьяна.
– О нас, – признался Гриша. – Тань, ты извини меня, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть. Пойдем, нас Вадька уже заждался. Не хочет он в одиночестве завтракать. Я ему обещал, что мы в парке на аттракционах покатаемся. А если мы все вместе в парк пойдем, то будет здорово. Как раньше…
Татьяна вернулась и молча села на скрипучую супружескую кровать. Вадик оживился. Даже остывшую кашу уничтожил почти в один миг.
– Мама, а ты тоже пойдешь с нами в парк? – спросил он, облизывая ложку.
– Нет, сыночек, вы с папой вдвоем пойдете. И веди себя там хорошо. Договорились?
– Договорились, – серьезно кивнул Вадик и при этом вопросительно посмотрел на отца. Тот улыбнулся и тоже кивнул. Мол, маму мы не подведем…
В тесном автобусе Беляков мгновенно вспотел. Вадима он ухитрился пристроить на краешке заднего сиденья, а сам почти всю дорогу провисел на одной ноге. По причине выходных единственный маршрут в Городе пользовался особой популярностью, и до самого центра автобус шел забитым под завязку. В гражданской одежде Гриша и так чувствовал себя уже не слишком-то уютно, а тут она еще и помялась впридачу. Впрочем, радостное лицо сына компенсировало все неудобства. Вадик вертел головой и не сводил восторженных глаз со всех пяти аттракционов. Больше всех ему нравилась "Ромашка", которая работала почти всегда. На втором месте по популярности была "Веселая карусель" с лошадками и слониками. Она тоже не подводила отца с сыном. А часто закрытую "Комнату смеха" с волнистыми зеркалами и скрипучее "Колесо обозрения" можно было не принимать в расчет и смело переходить к стоящим чуть в сторонке качелям-лодочкам.
– Итак, сын, с чего начнем? – деловито поинтересовался Беляков. – С радостей духовных или телесных?
– С газировки, – резюмировал Вадик.
Они выпили по стакану с апельсиновым сиропом, потом еще по стакану крем-соды, закусили шипучую жидкость горячими хрустящими пирожками с яблочным повидлом и двадцатикопеечным пучком сладкой ваты.
– Курс на "Ромашку"? – уточнил Гриша.
– Угу. – удовлетворенно икнул Вадик.
Аттракцион еще издали привлекал к себе внимание позвякиванием колокольчиков, громкой музыкой, перемигиванием цветных огоньков и повизгиванием пугливых девочек. Но желающих покататься на "Ромашке" оказалось много. Беляковым пришлось взять еще по одной порции сладкой ваты, чтобы пережить длинную очередь.