Леди Таунсенд твердо решила остановить его падение и начала контрнаступление. Когда сэр Грэхем отправился в длительную деловую поездку в Перт, она наняла няню по имени Флорри, дав ей предельно простое задание: взять детей в руки. Но Флорри, вдове лет пятидесяти пяти, четырехлетний Кит оказался не по зубам, и уже через несколько недель она дала ему обещание не говорить матери, когда отец берет его на бега. В конце концов, эта хитрость раскрылась, и леди Таунсенд, дождавшись отъезда мужа в ежегодную командировку в Новую Зеландию, дала объявление на первой странице лондонской "Таймс". Три месяца спустя мисс Стедман сошла с корабля на пирс в порту Мельбурна и приступила к своим обязанностям в Тураке. Как выяснилось, она полностью соответствовала своим рекомендательным письмам.
Младшая дочь шотландского пресвитерианского священника, получившая образование в колледже Св. Леонарда в Дамфрисе, она точно знала, чего от нее ждут. Флорри была предана детям, как и они ей, а мисс Стедман, казалось, была предана только своему делу и выполнению своей святой, как она считала, обязанности.
Она требовала, чтобы все, независимо от статуса, всегда обращались к ней "мисс Стедман", и ни у кого не оставила сомнений, какое место отведено им в ее социальной шкале. Шофер произносил ее имя с поклоном, сэр Грэхем - с почтением.
С самого первого дня она установила правила в детской, которые заслужили бы одобрение офицера "Черной Стражи". Кит перепробовал все - от заискивания до обид и оглушительного рева - пытаясь перетянуть ее на свою сторону, но быстро понял, что она непреклонна, как скала. Отец пришел бы на помощь мальчику, если бы его жена не пела дифирамбы мисс Стедман - особенно когда та совершила героическую попытку обучить юного джентльмена литературному английскому.
В пять лет Кит пошел в начальную школу и в конце первой недели пожаловался мисс Стедман, что другие мальчики не хотят с ним играть. Она посчитала, что ее положение не позволяет ей сказать мальчику, что за долгие годы его отец нажил себе много врагов.
Вторая неделя стала настоящим кошмаром, потому что Кита постоянно третировал мальчик по имени Дезмонд Мотсон. Отец Дезмонда был участником аферы горного комбината, которая несколько дней не сходила с первых страниц "Мельбурн Курьера". Положение усугублялось тем, что Мотсон был на пять сантиметров выше и на три килограмма тяжелее Кита.
Кит решил обсудить проблему с отцом. Но они виделись только по выходным, и Кит радовался возможности пообщаться с ним. В воскресенье утром он приходил к отцу в кабинет, и тот высказывал ему свое мнение о содержании "Курьера" и "Газетт" за прошедшую неделю, а потом сравнивал их с газетами своих конкурентов.
- "Великодушный диктатор" - слабый заголовок, - как-то воскресным утром заявил отец, бросив взгляд на первую полосу вчерашней "Аделаид Газетт". И добавил через несколько минут: - А статья еще хуже. Всех этих людей нельзя даже близко подпускать к первой полосе.
- Но вверху колонки стоит только одно имя, - заметил Кит, внимательно слушавший отца.
Сэр Грэхем хмыкнул.
- Верно, мой мальчик, но заголовок придумал помощник редактора, причем, скорее всего, журналист, написавший статью, к этому времени уже давно ушел домой.
Но Кит так и не понял, пока отец не объяснил ему, что заголовки сочиняют за несколько минут до подписания номера в печать.
- Заголовок должен привлечь внимание читателей, иначе они просто не станут читать статью.
Потом сэр Грэхем вслух прочитал статью о новом немецком лидере. Тогда Кит впервые услышал имя Адольфа Гитлера.
- Хотя фотография отличная, - добавил отец и показал на изображение невысокого человека с усами, похожими на зубную щетку, который стоял в театральной позе, высоко вскинув правую руку. - Никогда не забывай старое заезженное клише: "Фотография стоит тысячи слов".
В дверь резко постучали. Они оба знали, что такой звук могли издать только костяшки пальцев мисс Стедман. Каждое воскресенье, с тех пор как она приехала, ее стук раздавался в одно и то же время с разницей лишь в несколько секунд.
- Войдите, - произнес сэр Грэхем своим самым суровым голосом и подмигнул сыну. Никто не знал, что мужская половина семьи Таунсендов называла мисс Стедман "группенфюрером" за ее спиной.
Мисс Стедман вошла в кабинет и произнесла те же слова, которые в течение последнего года повторяла каждое воскресенье:
- Мастеру Киту пора собираться в церковь, сэр Грэхем.
- Неужели, мисс Стедман, уже так много времени? - отвечал он, подталкивая сына к двери. Кит с неохотой покинул надежное укрытие отцовского кабинета и побрел вслед за мисс Стедман.
- Знаете, что сейчас сказал мне отец, мисс Стедман? - спросил Кит с сильным австралийским акцентом, зная, что это ее разозлит.
- Не имею представления, мастер Кит, - ответила она. - Но что бы он ни сказал, будем надеяться, это не помешает вам сосредоточиться на проповеди преподобного Дэвидсона.
Кит погрузился в угрюмое молчание, шагая за ней вверх по лестнице к своей спальне. Он не издал больше ни звука, пока не уселся вместе с отцом и матерью на заднее сиденье "роллса".
Кит знал, что придется вникать в каждое слово священника - мисс Стедман перед сном устраивала проверочный тест ему и сестрам по мельчайшим подробностям текста. Сэр Грэхем был счастлив, что его не подвергали подобной процедуре.
Три ночи в домике на дереве - который мисс Стедман соорудила в течение нескольких недель после приезда - таким было наказание ребенка, набравшего меньше 80 процентов на экзамене.
- Формирует характер, - постоянно напоминала она им.
Кит, разумеется, никогда не говорил ей, что иногда специально давал неправильный ответ, потому что три ночи в домике на дереве были благословенным спасением от ее тирании.
Когда Киту исполнилось одиннадцать лет, были приняты два решения, которые повлияли на всю его оставшуюся жизнь, причем оба вызвали у него потоки слез.
После объявления войны Германии австралийское правительство дало сэру Грэхему особое поручение, и теперь, как он объяснил сыну, ему придется проводить много времени за границей. Это было первое решение.
Второе было принято всего через несколько дней после отъезда сэра Грэхема в Лондон. Киту предложили место в классической школе Сент-Эндрюз - пансионе для мальчиков в предместье Мельбурна, - и по настоянию матери он принял предложение.
Кит не мог с уверенностью сказать, какое из этих решений причинило ему больше страданий.
В первый день нового семестра рыдающего мальчика, впервые в жизни надевшего длинные брюки, привезли в школу. Мать передала его матроне, которая явно была высечена из того же камня, что и мисс Стедман. Первым, кого увидел Кит, войдя в здание школы, был Дезмонд Мотсон. К своему ужасу, он обнаружил, что их поместили не только в одно общежитие, но и в одну спальню. Первую ночь он провел без сна.
На следующее утро Кит стоял в школьном зале и слушал обращение мистера Джессопа, своего нового директора, который был родом из какого-то английского городка под названием Уинчестер. Вскоре новичок выяснил, что развлечение в понимании мистера Джессопа - это пятнадцатикилометровый кросс по пересеченной местности и холодный душ. Такое развлечение было для хороших мальчиков, которые, переодевшись и вернувшись в свои комнаты, должны были читать Гомера в оригинале. В последнее время Кит читал исключительно истории о "наших доблестных героях войны" и их подвигах на передовой, которые публиковались в "Курьере". Проведя месяц в Сент-Эндрюз, он с радостью поменялся бы с ними местами.
Во время первых каникул Кит сказал матери, что если школьные годы - самые счастливые в жизни, значит, у него нет надежды на будущее. Даже она осознала, что у него мало друзей и он превращается в нелюдима.
Был только один день недели, которого Кит ждал с нетерпением - среда. В полдень он покидал Сент-Эндрюз и мог вернуться только к отбою. Сразу после звонка он запрыгивал на велосипед и мчался на ближайший ипподром, который находился километрах в десяти от школы. Там он чувствовал себя счастливым, бродя между ограждениями и глядя на победителей. В двенадцать лет он считал себя кем-то вроде завсегдатая скачек и лишь жалел, что у него не хватает денег для серьезных ставок. После последнего забега он катил на велосипеде к редакции "Курьера", смотрел, как с талера сходит первый выпуск, и к отбою возвращался в школу.
Как и отцу, Киту гораздо проще было общаться с журналистами и ипподромным братством, чем с сыновьями мельбурнской знати. Как он мечтал сказать консультанту по профориентации, что на самом деле после окончания школы он хочет вести репортажи со скачек для "Спортинг Глоуб", еще одной газеты отца. Но он никому не рассказывал об этой мечте из страха, что это дойдет до его матери, которая уже намекала, что у нее другие планы на его будущее.
Когда отец брал его с собой на бега - тайком от матери и мисс Стедман, - Кит наблюдал, как старик делает крупные ставки в каждом забеге. Иногда он давал сыну шестипенсовик, чтобы тот тоже мог испытать удачу. Кит ставил на ту же лошадь, что и отец, но, к своему удивлению, возвращался домой с пустыми карманами.
После нескольких поездок на ипподром по средам Кит, обнаружив, что почти все его шестипенсовики в конечном счете оказываются в толстом кожаном портфеле букмекера, решил тратить один пенс в неделю на номер "Спортинг Глоуб". Теперь он знал форму каждого жокея, тренера и владельца, состоящих в "Виктория Рейсинг-Клаб", но, несмотря на вновь приобретенные знания, он проигрывал с тем же постоянством, что и раньше. Он частенько спускал на бегах все свои карманные деньги, выданные на весь семестр, уже к началу третьей недели.