- Но ты же только что пришла, - сказала Филлида с удовлетворением в голосе: дочь вела себя так, как она и предполагала.
- Спешу на митинг, - пояснила девушка.
- Прям как товарищ Джонни.
- Надеюсь, нет, - сухо сказала Сильвия.
- Ну, тогда до свидания. Пришли мне открытку из своего тропического рая.
- Там только что закончилась кровопролитная война.
Сильвия позвонила Эндрю в Нью-Йорк, ей сообщили, что он в Париже, а там в свою очередь сказали, что он уже в Кении. Из Найроби до нее донесся его голос, слабый и трескучий.
- Эндрю, это я.
- Кто я? Будь проклята здешняя связь. Другой-то нет. Третий мир! - кричал он в трубку.
- Это Сильвия.
Даже сквозь треск она услышала, как изменился его голос.
- О милая Сильвия, где ты?
- Я вспоминала о тебе, Эндрю.
Да, она вспоминала о нем, нуждаясь в его спокойном, уверенном голосе, но сейчас этот далекий голос только сильнее растревожил ее. Он был свидетельством того, как мало на самом деле мог сделать для нее Эндрю. Но чего она ожидала?
- Я думал, ты в Цимлии! - крикнул он.
- На следующей неделе поеду. О Эндрю, мне кажется, что я прыгаю в пропасть.
Сильвии пришло письмо от отца Кевина Макгвайра из миссии Святого Луки, заставившее ее задуматься наконец о своем будущем - до того момента она предпочитала этого не делать. К письму прилагался список вещей, которые Сильвия должна привезти с собой в миссию. Медикаменты, что само собой разумеется, но самые элементарные: шприцы, аспирин, антибиотики, антисептики, иглы для наложения швов, стетоскоп и так далее, и так далее. "И определенные предметы личной гигиены для дам, потому что здесь их не так просто найти". Маникюрные ножницы, вязальные спицы, крючки для вышивания, мотки шерсти. "И порадуйте меня, старика, я так люблю оксфордский мармелад". Батарейки для радио. Маленький радиоприемник. Хороший вязаный свитер, размер десять, для Ребекки. "Она наша прислуга. У нее кашель". Свежий выпуск "Айриш таймс". Один выпуск "Обсервера". Несколько банок сардин. "Если сможете сунуть их куда-нибудь". С наилучшими пожеланиями, Кевин Макгвайр. "Р. S. И не забудьте книги. Столько, сколько сможете. Здесь они очень нужны".
"Там жизнь довольна сурова", - говорили ей.
- Эндрю, я в панике… кажется.
- Да нет, все не так уж плохо. В Найроби, по крайней мере.
- Я буду в сотне миль от Сенги.
- Послушай, Сильвия. Я заеду в Лондон на обратном пути и увижусь с тобой.
- Что ты там делаешь?
- Распределяю богатство.
- О да. Ты же в "Глобал Мани".
- Я финансирую дамбу, силосную башню, ирригационные сооружения… все что угодно.
- Ты?
- Ага. Взмахиваю волшебной палочкой, и в пустыне распускаются цветы.
Значит, он пьян. Для Сильвии ничего не могло быть хуже, чем хвастливая болтовня ниоткуда. Эндрю, ее поддержка, ее друг, ее брат - ну, почти - ведет себя так глупо, так недостойно. Она прокричала:
- Прощай! - положила трубку и заплакала.
Это был самый ужасный момент в ее жизни - другого такого же не будет. Уверенная, что Эндрю забыл о ее звонке, она не ждала его, но через два дня он позвонил ей из аэропорта Хитроу.
- Вот я и приехал, малышка Сильвия. Где мы можем с тобой поговорить?
Тут же, в аэропорту, Эндрю набрал номер Юлии и спросил, можно ли им с Сильвией прийти и поговорить в доме. Свою квартиру он сдавал, а Сильвия жила в крохотной каморке вместе с еще одним врачом.
Юлия помолчала, потом сказала:
- Я не понимаю. Ты спрашиваешь для себя и Сильвии разрешения прийти в наш дом? Что ты хочешь этим сказать?
- Я думаю, тебе не понравилось бы, если бы мы пришли не спросясь.
Молчание.
- У тебя остался ключ, я полагаю. - На этом Юлия закончила разговор.
Приехав в дом, они первым делом пошли к ней. Юлия сидела одна, строгая, и раскладывала на столе пасьянс. Она подставила щеку Эндрю, хотела ограничиться тем же и с Сильвией, но не выдержала напускной суровости и встала, чтобы обнять молодую женщину.
- Я думала, что ты уже уехала в Цимлию, - сказала Юлия.
- Разве могу я уехать, не попрощавшись.
- А сейчас ты пришла прощаться?
- Нет, вылет через неделю.
Старые проницательные глаза изучили Эндрю и Сильвию с головы до ног. Юлия хотела сказать, что Сильвия слишком худа и что ей не нравится, как выглядит Эндрю. Что с ним происходит?
- Идите и поговорите, - велела она молодежи, беря в руки карты.
Оба виновато пробрались в большую гостиную, полную воспоминаний, и опустились на старинный красный диван, обнявшись.
- О Эндрю, только с тобой мне бывает так комфортно.
- И мне с тобой.
- А как же Софи?
Сердитый смех.
- С Софи - комфортно? С ней у меня все кончено.
- Бедный Эндрю. Она вернулась к Роланду?
- Он прислал ей красивый букет, и этого было достаточно.
- А что за букет?
- Ноготки - тоска. Анемоны - покинутый. И конечно же, тысячу роз. Что значит любовь. Да, ему достаточно просто послать цветы. Но надолго букета не хватило. Роланд снова стал вести себя как обычно, и тогда уже Софи послала ему букет, который говорил "Война": чертополох.
- Она сейчас с кем-то другим?
- Да, но никто не знает с кем.
- Бедная Софи.
- Давай сначала займемся бедной Сильвией. Почему мы ничего не слышим о тебе и каком-то фантастически везучем парне?
Она бы выскользнула из-под его руки, но он удержал ее.
- Мне как-то… не везет.
- Ты влюблена в отца Джека?
И тут уж Сильвия отстранилась, выпрямилась, оттолкнула Эндрю.
- Нет, как ты можешь… - Но увидела его лицо, полное сочувствия, и сказала: - Да, я его любила.
- Монахини всегда любят своего священника, - проговорил он.
Сильвия не знала, была ли это намеренная жестокость с его стороны.
- Я не монашка.
- Иди сюда. - И Эндрю снова притянул ее к себе. Тогда она сказала тоненьким голоском, который он помнил по первым дням своего общения с Сильвией:
- Мне кажется, что со мной что-то не так. Я спала с одним человеком, с врачом из нашей больницы, и… в этом-то вся проблема, понимаешь, Эндрю. Мне не нравится секс.
Она всхлипывала, а он обнимал ее.
- Что ж, должен признаться, что я не столь продвинут в этом отношении, как мог бы. Софи не оставила места для сомнений в том, что по сравнению с Роландом я ничто.
- О, бедняжка Эндрю.
- И бедняжка Сильвия.
Так они плакали, пока не уснули, как дети.
Пока они спали, их навещали. Сначала Колин, поскольку Злюка забеспокоился, и это подсказало ему, что в доме есть кто-то посторонний. В комнате было темно. Колин постоял, глядя на двух спящих, сжимая пальцами пасть собаки, чтобы та не лаяла.
- Хорошая собачка, - сказал он, спускаясь по лестнице, Злюке, который к тому времени уже превратился в старого лысеющего пса.
Позже приходила Фрэнсис. Уже стемнело. Она включила ночник, который когда-то купили для Сильвии, потому что девочка боялась темноты, и постояла, как Колин, глядя на то, что можно было разглядеть - только их головы и лица. "Сильвия и Эндрю - о нет, нет!" - думала Фрэнсис, думала как мать и внутренне скрещивала пальцы, чтобы отвратить несчастье.
А это будет несчастье. Оба они нуждались в чем-то более… крепком?.. устойчивом? Ну когда же ее сыновья устроят свою личную жизнь, остепенятся (да, она определенно думала как мать, очевидно, этого не избежать), ведь обоим им уже за тридцать. "Это все наша вина, - Фрэнсис имела в виду всех, все старшее поколение. Потом, чтобы утешить себя: - А может, им просто потребуется дольше времени, чтобы найти счастье, как мне. Так что не нужно терять надежду".
И еще позднее спустилась в гостиную Юлия. Она подумала, что в комнате никого нет, хотя часом ранее Фрэнсис говорила ей, что двое гостей все еще там, потерянные для мира. Потом, в тусклом сиянии ночника, она разглядела два лица: личико Сильвии чуть ниже узкого овала лица Эндрю. Такие бледные, такие усталые - это было видно даже в таком свете. Их обступала глубокая чернота, потому что красный диван только усиливал темноту (художники знают, что красная оторочка по подолу придаст мощи черному цвету пальто). Два окна впускали в комнату достаточно света, чтобы чуть разжижить мрак, не более того. Ночь опустилась облачная, без луны, без звезд. Юлия думала: "Они слишком юны, чтобы выглядеть такими измученными". Два лица были как пепел, рассыпанный во тьме.
Она долго так стояла, глядя на Сильвию, запечатлевая в памяти ее черты. На самом деле Юлия никогда больше не увидит ее. Время вылета несколько раз переносилось, возникла путаница, и был звонок от Сильвии:
- Юлия, о Юлия, мне так жаль. Но я скоро вернусь в Лондон, вот увидите.
Умер Вильгельм. На похороны собралось сотни две человек. Все, кто хоть раз заходил в "Космо" на чашку кофе, не могли не прийти, так они говорили. Колин и Эндрю вместе с Фрэнсис стояли плотной группой, поддерживали Юлию, которая была нема и бесслезна и казалась словно вырезанной из бумаги.
- Боже праведный, да тут собрался весь книжный рынок, - слышали они со всех сторон. Они и не представляли, что Вильгельм Штайн был так популярен и уважаем в кругу своих сверстников и коллег. У скорбящих возникало ощущение, что, хороня этого учтивого, доброго и эрудированного знатока книг, они прощаются с добрым старым временем, такого уже не будет.
- Конец эпохи, - шептали люди, и некоторые плакали.