"Ну их к черту! Ну их к черту! - подпрыгнула Ася и повлекла Алексея. - На! - сунула ему шампанское. - Скорей!" Придвинула к своей кровати табурет, набросила на него полотенце. Неожиданно много закусок поместилось на нем. Все это она проделала не разглядеть как быстро. Шампанское выстрелило. "Бамм!" - прозвучало в громкоговорителе. И пауза. Не просто пауза - дольше: тишина. "С Новым годом, милый!" - сказала Ася. "С Новым годом!" "Там-там-тим-там-тамтам", - радио заиграло гимн. Выпили. Ася села на кровать так, чтобы спиной к Нине с подругами. "Садись, - сказала Ася. - Не обращай на них внимания". - "Я и не обращаю", - сказал Алексей. "Вот и хорошо, вот и хорошо!.." - Ася всхлипнула. "Да что ты! Что ты!" - разволновался Алексей. "Ничего… Это сейчас, - сказала Ася. - Ты ее не слушай, что она говорила…" - улыбнулась сквозь слезы, жалко так, несчастно, что Алексей чуть не заревел. "Да я разве… разве я когда-нибудь слушаю!" - с жаром сказал Алексей. "Салат мой ешь… Давай без тарелок, а? Прямо ешь. Ведь вкусный?.. Правда, а?" - "Очень!" - "Правда, милый? Нет, правда, вкусный?!" - голос у Аси подрагивал, она собиралась заплакать. Алексей тоже еле сдерживался, все-таки глаза у него подернулись: видел он хуже. У них вдруг такая нежность началась друг к другу, что и от этого можно было плакать. "Ничего, ничего", - говорил он. "Мы еще поживем, а?" - говорила Ася. "Мы - счастливые!" - говорил Алексей. "Да, да, именно! Мы - счастливые, - говорила Ася. - Ты не обращай на них внимания". Не обращать было трудно. Хотя до сих пор, начиная с курантов, никого, кроме них с Асей, для него действительно в комнате не было. Но он все-таки сидел к ним лицом, и они слишком были видны, главным образом Нина. Она ходила от стены к стене, как тигрица. Глаза ее, так сказать, горели. Ходила и нервно курила. "И курить-то не умеет, - вдруг сказала Ася. - Дай мне". Закурили все. Ася сидела к ним спиной, но Алексей чувствовал, как она этой спиной, может, еще больше, чем он, видит и мучится. Нина все ходила. Подруги стояли скорбной композицией. Три грации.
"Тоже странно, - вдруг подумал Алексей. - Сейчас, быть может, всем скверно, от себя скверно. Но если что-то попробовать, примирить или извинить, то будет еще хуже. А после этого уже еще больше будет каждому от себя скверно…"
Все понемногу успокаивались. Но уютнее от этого не становилось. Скорее наоборот. Каждый чего-то друг другу не досказал или не доругался, и от этого такое напряжение повисло в воздухе, словно мощное силовое поле, телепатия, "поле-пси", сказал себе Алексей. И еще подумал: "Вот ведь и ссора и крик затягивались из-за того, что каждый, как далеко бы ни падал, что бы ни говорил, все-таки самого страшного оскорбления, которое у каждого вертелось на кончике, сказать не смог и самого худшего поступка сделать тоже. Вот Нина, она удивительно хотела сказать: "Убирайтесь вон из моего дома!" - а как ни расходилась, не смогла".
Кусок не лез в горло. Алексей вдруг посмотрел со стороны. Даже Асю он увидел со стороны, и она тотчас отдалилась. В буквальном смысле как-то видел он ее издалека, хотя сидела она рядом. Это было мерзкое чувство. Хотя появилось спокойствие. Но тут был холод, равнодушие - скользкая змея. Казалось, при чем тут эта женщина, с ним рядом? Сидят на одной постели, а откуда это? Почему эта комната и в ней еще совсем уж незнакомые люди? О чем это они говорили, кричали, переживали, ссорились из-за чего? Чепуха какая-то. Алексею стало не по себе, даже страшновато, он не хотел так видеть. Это как в оптическом фокусе в популярном журнале: то видишь черное - и тогда одна фигура, то белое - и фигура совсем другая. Смотришь то так, то так, словно там переключатель какой в глазу, ручка, как у телевизора: чик-чик. Это в первый раз случилось, что он посмотрел на Асю со стороны - и испугался, хотя так уж точно не сознавал: вдруг с этого раза начнется переключение - то так, то так. Он не хотел в себе этого зрения не по чувству. Может, оно и умнее, но от него исчезает счастье - это уже знание какое-то - не хотелось этого знания. Все от него становилось чужим.
Ася встала и подошла к Нине. Они пошептались о чем-то от всех в стороне. Шепот становился громче, перерастал. Уже "там-там-там" было слышно из их угла. Но что-то их вдруг остановило, шум прекратился внезапно, не достигнув того, чего уже ожидал Алексей, - повторения сцены, и они разошлись. Ася подошла к нему, кипя. Шепот, злой и непонятный, почти свист - это было то, что хотела бы сказать Ася Нине, но сдержалась. Алексей снова видел только Асю, теперь не со стороны - это было облегчение, что не со стороны, и он говорил: ну что она так переживает, не надо, плюнь… "Хоть на лестнице! - сказала Ася (слова вроде бы ему, а злость их - Нине). - Хоть на улице!" У Алексея затрепетало в горле, сдавило, он не мог бы сейчас выговорить ни слова Ася метнулась к двери, прихватив со спинки кровати свой вечный халатик… и словно бы тут же, только и успел Алексей обвести растерянно остальных участников, оказалась в халатике, а зеленое платье аккуратно развешивала на спинке, покрывала полотенцем. Что-то шептала она при этом яростное, но в то же время тщательно расправляла складки на зеленом платье - это несоответствие Алексей почему-то отметил и тогда же подумал, что то, что он это заметил, - тоже несоответствие его взволнованному состоянию, в сущности такое же, как у Аси с ее платьем. А она была уже в пальто, руки ее метались - не разглядеть, и туфли-гвоздики были аккуратно сложены в коробку, а на ногах - без каблуков, уличные. "Одевайся", - бросила она Алексею и складывала в сумку вино, конфеты и пирожные… Выпрямилась. Алексей увидел тогда ее лицо, несколько покрасневшее оттого, что она перед тем наклонялась, злое и несчастное. Он хотел что-то ей сейчас сказать, чтобы это ей помогло, но никак не знал что. Те слова, что приходили, могли, ему казалось, еще больше разозлить Асю. Этого он, конечно, не хотел и мучился от своей неумелости и бестолковости: даже вот и сказать не может. Ася же посмотрела на Алексея, кровь отливала от ее лица, лицо белело, и, словно бы вместе с кровью, глядя на Алексея, исчезали раздражение и злость, лицо стало спокойным, ласковым и грустным. "Я нехорошо себя вела?.. - сказала Ася. - Грубо? Извини, я не хотела бы быть некрасивой перед тобой… Ты не смотри и не слушай, когда я так. Мне потом очень плохо, что ты видел меня Такой…" - "Что ты, Ася! Что ты! сказал Алексей. - Ты права… и все понятно". - "Ну вот и хорошо, а ты забудь, милый, ты ничего не видел… на! - Она сунула ему сумку со снедью. - Пусть подавятся!" И, не оборачиваясь, они вышли из комнаты.
Эта лестница была пуста, темна и безлюдна, скамейка, на которой они сидели, уникальная скамейка Асиной лестницы, под огромным стрельчатым окном, только сюда и доходил отсвет луны, что ли, или снега на дворе, или окон, где праздновали, этот отсвет чуть-чуть (есть он, нет его?), чуть дрожащая неуловимая геометрия рам на полу, на стенке, на Асином лице, удивительном, необыкновенном. "Ах ты, олененок мой! Глазки мои… Какие глаза!" - шептала Ася, он растворялся и падал, нестрашно, сладко и очень страшно, дико, лицо Асино все к нему, в нем, о нем, а его, Алексея, и нет вовсе, он исчез, растаял… Эта лестница, вдруг, казалось, полная гулких шагов и голосов, сердце вспархивало, как испуганная птица, и медленно оседало, опадало на место, там шли люди, много людей по лестнице, поднимались к ним, за ними. "Вот они!" - кричал главный, брали за руки и вели куда-то, на казнь, на Голгофу, а они все равно были счастливы… Эта лестница, полная шорохов и отсутствия, никуда не деться, прикован, Асино лицо сверху, снизу - всюду.
Он был пуст, буквально ощущал себя как оболочку, из него словно вынули мозжечок, и ему казалось, что он растекается, расползается, а не идет… пьян, не пьян… снег падал откуда-то легкими распадающимися клочьями, и луны не было, и фонари не горели, но свет - его не было, но он шел потихоньку отовсюду, как снег, вместе со снегом, тихо очень было, и они молчали - шли по своему саду.
…Вдруг он понял, что идет уже один. Было темно, снег летел со всех сторон, исчезло ощущение времени и пространства. Где он? Куда идет? Почему? Это Марсово поле. Он идет домой. Потому что они с Асей разошлись по домам. Он ощутил, как слепая маска радости, застывшая на его лице, стала распадаться. Он вроде бы очнулся. Не мог вспомнить… Ася сказала: "Расстанемся сейчас, чтобы осталось так же хорошо, как было". Вдруг почему-то вспомнилось, как выбегали Ася с Ниной из комнаты, как шептались несколько раз в комнате… Неужели его разыграли, и они сейчас все вместе, и… - он словно бы замер над пропастью, одна нога уже в пустоте. Стало страшно. Он прогнал.