Потом Зина стала приводить в порядок волосы перед маленьким зеркалом в столовой, а пан Копферкингель открыл книжный шкаф и любовно провел пальцем по корешку своей замечательной желтой книги о Тибете, после чего обвел взглядом тумбочку, торшер и радио и отправился помогать Лакме готовить бутерброды. Вечером они ожидали супругов Рейнке.
Рейнке были старыми друзьями Копферкингелей, хотя виделись оба семейства в последние годы нечасто. Это была солидная, элегантная пара. На Вилли ловко сидели серый костюм с голубым галстуком и зеленая тирольская шляпа со шнурком вокруг тульи; аккуратно причесанную головку его жены украшали большие серьги. Лакме разлила вино, все чокнулись, пан Копферкингель и Лакме едва пригубили, а Зина выпила чуть больше, примерно как пани Рейнке. Пан Копферкингель пододвинул гостям бутерброды и соленый миндаль. Пани Рейнке взяла бутерброд и положила его на хрустальную тарелочку, и Вилли тоже взял бутерброд, а другой рукой достал из кармана газету и протянул ее своему другу первой страницей вверх.
- Женатые мужчины, согласно статистике, - прочитал пан Копферкингель, открыв газету, - живут дольше. Прекрасно, Вилли, мы с тобой должны поблагодарить наших милых дам. Не будь их, мы бы поумирали, не дожив до старости.
Все засмеялись, а пан Копферкингель поискал глазами еще какую-нибудь поучительную информацию, чтобы зачитать ее вслух.
- А вот, - проговорил он, погасив улыбку, - бездомный ютится в свинарнике… Или вот: во рту восьмилетнего мальчика разорвался патрон! Это не худо бы послушать нашему Мили, - вздохнул пан Копферкингель, - правда, ему уже четырнадцать, но он все время где-то бродит. Может быть, вы еще не знаете, ведь вы давно у нас не были… - Пан Копферкингель посмотрел на Вилли и на пани Рейнке. - Как-то он даже не вернулся вечером домой, пришлось обратиться в полицию. Нашли его ночью в поле в окрестностях Сухдола, он вздумал заночевать там в стогу… дело было летом. Вот и сейчас его нет дома. Что, до сих пор гуляет? - с улыбкой спросил он у Лакме.
- Мили с Яном Беттельхаймом, у моста, - сказала Лакме.
- Беттельхайм? - поднял глаза Вилли. - Интересная фамилия. Не тот ли это врач, чья вывеска висит у вашего подъезда?
Пан Копферкингель кивнул. Вилли встал и направился, сопровождаемый слегка смущенным взглядом хозяина, к окну, туда, где висела на черном шнурке табличка с цифрами:
| I | II | ||
| 1. | 8.00-8.30 | 8.30-9.45 | - |
| 2. | 8.30-9.00 | 9.00–10.15 | |
| 3. | 9.00-9.30 | 9.45–11.00 | |
| 4. | 9.30–10.00 | 10.15–11.30 | |
| 5. | 10.00–10.30 | 11.00–12.15 | |
| 6. | 10.30–11.00 | 11.30–12.45 | |
| 7. | 14.00–14.30 | 14.30–15.45 | |
| 8 | 14.30–15.00 | 15.00–16.15 | |
| 9. | 15.00–15.30 | 15.45–17.00 | |
| 10. | 15.30–16.00 | 16.15–17.30 |
Вилли молча изучал табличку. Потом перевел глаза на экзотический портрет, висящий рядом.
- Карл, кто это? Кто-нибудь из ваших предков?
- Это бывший французский министр Луи Марен, - неуверенно проговорил пан Копферкингель, - я купил это сегодня утром у пана Голого. Пан Голый содержит багетную мастерскую на Неказанке, он пожилой человек, вдовец, его жена умерла восемь лет назад, и он живет с дочерью, красивой розовощекой девушкой в черном платье… В передней висит и другая картина от пана Голого. Мэриборо, это город в Ирландии, названный в честь королевы Марии, она основала его в 1560 году. Но у пана Голого есть одна картина, которая подошла бы сюда больше, свадебная процессия… Ах, Вилли, - сказал пан Копферкингель, когда Вилли вернулся на свое место, - стоит только вспомнить, как нас мобилизовали, как мы пели в Праге на вокзале "Тебе, в венце победы, слава!" и "На родине, на родине", как мы сражались на фронте, как умирали… но война мне чужда, я не люблю ее. Она несет людям куда больше несчастий, чем мирная жизнь: нужду, разлад в семье и разводы, кровь, слезы, боль, смерть… И не только людям. Как вспомню, к примеру, сколько вынесли в походах несчастные лошади! На свете должны царить мир, счастье и справедливость.
- Но все это с неба не падает, - сказал Вилли, - за это надо бороться! Мечты и слова ничего не стоят, важны дела. А на них способны только полноценные люди. Судьбы Европы должны решать они, а не всякие слабаки. Вот, например, Австрия, - он ткнул пальцем в первую страницу газеты. - Ее присоединили к рейху - и это лишь первый шаг. Гитлер - гениальный политик, он избавит стомиллионный народ от страданий, нищеты, безработицы и обеспечит ему подобающее место в мире… вы еще не видели листовок, которые выпустила наша СНП? Она объединяет судетских немцев.
- А я думал, - удивился пан Копферкингель, - что ты член аграрной партии.
- Верно, - сказал Вилли, - но я немец! В январе мы примкнули к СНП, и я тоже внес в дело объединения свою скромную лепту. В Чехословакии создается единый немецкий фронт. Наш народ после войны стал жертвой беззакония, и мы с этим не можем смириться. В ком течет немецкая кровь, кто сражался с врагами Германии, кто хочет мира, счастья и справедливости - встань под знамена СНП! Еще не поздно, написано в листовке, которая может служить и заявлением… Вступай в СНП! Без Гитлера мы не выживем!
Пан Копферкингель растерянно посмотрел на Вилли и предложил:
- Угощайся миндалем.
Пани Рейнке сурово взглянула на пана Копферкингеля, взяла газету, развернула ее и начала читать заголовки:
- "Бездомный ютится в свинарнике…", "Во рту восьмилетнего мальчика разорвался патрон…" Ну, какие еще есть важные новости? - Она перевернула страницу. - А-а, вот! "Упал в кипяток. В Берегове отмечали серебряную свадьбу…"
Пан Копферкингель перевел глаза на пани Рейнке и мягко сказал:
- Жизнь полна трагедий, пани Эрна. Например, пан Штраус служил привратником, но один злой человек выгнал его, вскоре он потерял семью - жена умерла от горловой чахотки, а сын от скарлатины; теперь он торговый агент по кондитерской части и попутно проводит среди желающих предварительную запись в крематорий… Или возьмем недавний случай с женщиной, которая из-за нужды и голода продавала кошек под видом кроликов; хотя мы живем в человечном государстве, нужда все еще дает о себе знать. А женщины, - продолжал он, - женщины, которые пережили внезапное потрясение! Тут недавно у нас на глазах одна такая. насмотревшись на чуму в паноптикуме… Угощайтесь миндалем, - предложил он пани Рейнке.
- СНП? Но как же… - Лакме смущенно отпила чаю. - Ведь наши дети ходят в чешские школы, дома мы тоже говорим только по-чешски - вот как сейчас.
- Да, мы никогда не говорили в семье по-немецки, - подтвердил пан Копферкингель, - и книги у нас сплошь чешские… Да и сколько там во мне немецкой крови? Капля!
- Капля? - переспросил Вилли с жестким смешком. - Капля… Но у кого есть совесть и сердце, чувствует в себе и каплю. Повторяю: без Гитлера мы не выживем. Нас задушит безработица, мы перемрем от голода, и зароют нас, как собак: вот в чем трагедия, - с нажимом сказал Вилли. - Это тебе не один-два доходяги, не баба, которая продавала кошек или сбрендила в паноптикуме, тут целая нация! Тут страдают и бедствуют сто миллионов человек! А ты за деревьями не видишь леса: уткнулся в своего пана Штрауса и упускаешь главное!
Вдруг Вилли поглядел на часы и объявил, что у него в восемь встреча в немецком казино с Берманом.
- Берман - руководящий работник СНП, он едет в Берлин на совещание с министром Геббельсом! Эта республика - помеха на пути нашего возрождения… Но это тебе долго объяснять, - Вилли махнул рукой, - а нам с Эрной пора. Хорошо, что у подъезда нас ждет машина, а то бы мы опоздали.
Супруги Рейнке поднялись - но тут раздался звонок в дверь. Зина побежала открывать, и в столовую несмело вошел Мили. В дверях он обеими руками стащил с головы кепку.
- Где ты был, Мили? - хлопнул его по спине Рейнке. - С Яном Беттельхаймом у моста?
- Нет, перед домом, - выпалил Миливой. - Мы смотрели на машины.
- Мили очень любит машины, - сказала Зина.
- У него есть даже своя теория, - улыбнулась Лакме. - Он делит машины на цветные, зеленые и белые. Цветные машины - это обычные, частные, например, та, на которой ездит доктор Беттельхайм, или ваша. Зеленые - это военные и полицейские. А белые машины…
- А белые - небесные, - смущенно улыбнулся пан Копферкингель. - Для ангелов.
Супруги Рейнке засмеялись, Вилли взял свою зеленую шляпу со шнурком вокруг тульи, они попрощались и ушли.