Она шла через Красногорский парк и думала о счастье иметь свободное время, о счастье иметь рядом таких замечательных женщин: Марину Исааковну, которую она и про себя называла по имени-отчеству, и Юлю. Огромные корабельные сосны раскачивались, как бы заигрывая с солнечными лучами, то пропуская их на тропинки парка, то преграждая им дорогу. Она уже несколько дней так ходила, в одно и то же время, и почти всегда с соседней дорожки, ведущей от катка с искусственным льдом, шел мужчина. Иногда он выходил на нее чуть раньше, и тогда она шла за ним, иногда позже, и тогда она чувствовала его пристальный взгляд на спине. Через неделю они стали здороваться, просто потому, что иначе было нельзя. Он стал сниться по ночам, и когда ей надо было расслабиться, она представляла его. В какой-то момент она уже много раз с ним во сне занималась любовью.
И вот дождь. Ливень. Она отвела детей в школу и решила все - последний день, пускай теперь сами ходят, мальчик уже привык, самостоятельный. Она бежит под зонтиком, перепрыгивает лужи, а с боковой дорожки он, вымокший до нитки, тоже бежит, и она ему:
- Здравствуйте.
А он:
- Я к тебе под зонт.
- Да, - сказала она и удивилась своему быстрому согласию, а также тому, что сразу - на "ты".
- Тогда нам уже не надо бежать, иначе мы вымокнем в ноль.
Он взял ее под руку, и они, распределив зонт строго посередине, прижимаясь друг к другу, пошли медленно, минуя лужи. Мужскую энергию от него она почувствовала сразу, в самой грубоватой, широкой ладони жил этот прожигающий луч. Они дошли до подъезда, и Сергей сказал, как бы даже не спрашивая согласия, это ее всегда потом удивляло - он не спрашивал, а просто говорил, что так будет и все.
- Ноги все мокрые, - сказал он и посмотрел на ее летние туфли и свои черные размокшие башмаки. - Нам надо выпить водки, чтобы не заболеть. У тебя есть?
- У меня нет, - удивилась Людмила.
- Ты в какой квартире живешь?
Людмила назвала номер, а он, пообещав прийти через пять минут, побежал в ближайший винный магазин, захватив ее зонтик:
- Он тебе не нужен - ты уже дома.
Она открыла холодильник - пусто. Не смогла вспомнить, чем сегодня кормила детей перед школой - ничего не было. Кусочек сыра, его и на стол не порежешь. Масло сливочное. Соленые огурцы - кто-то ее угощал. "Они - сюда", - подумала она и почувствовала на языке соленую мякоть. Мила быстро нашла последние четыре картошки, почистила и поставила вариться. Красиво порезала черный хлеб, а из двух полных кусков вырезала мякиш и положила на сковородку, добавив сливочного масла, обжарила и в середину вылила по яйцу. Сверху потерла остатки сыра. Стол получался на глазах из ничего. Маленькая кухонька моментально преобразилась. Рюмки, порезанные огурцы, "черняшка", яйца, в кастрюле картошка уже закипала - его не было.
Звонок был характерный, требовательный и бодрый, именно такой, каким был пришедший в ее квартиру и жизнь Сергей Осипович Авдеев, работавший тогда сменным технологом на холодильной установке красногорского катка, принадлежавшего заводу. Авдеев дежурил, меняясь с напарником, по собственному графику - как договаривались, отмечая часы, проведенные в полуподвальном помещении компрессорной. Все это он рассказал почти сразу после того, как увидел накрытый стол:
- Ты даешь!
- Говорят: "коль пошла такая пьянка - режь последний огурец". Это про меня. Больше ничего нет! Наливай.
- Как нет! Все есть! Ты - есть! Я - есть! За знакомство!
Они выпили. И он стал рассказывать о себе, о холодильных установках, о матери, с которой живет, о своем взгляде на жизнь, о заработках, о том, почему он не любит и не верит Горбачеву. Ей казалось это совсем нескучным, и через полчаса она знала о тридцатилетнем мужчине все. Почти все. Она смотрела на него, и ей было приятно, что в ее доме - мужчина, что он сидит, ест, говорит, хвалит ее картошку, яичницу с черным хлебом. Она залюбовалась им, как занесенным и поставленным к стенке новым шкафом - еще по ящикам ничего не разложено, на плечики не повешено, а стоит хорошо, красиво, к месту. Потом он легко спросил о единственном, что, как ему представлялось, точно не знал о ней, матери-одиночке:
- У тебя мальчик или девочка?
И Людмила Тулупова его огорчила, тут же прочитав его реакцию на лице. Спустя годы Авдеев ей об этом сказал - так и было.
- Мальчик - твой тезка - Сергей. А девочка - Клара.
- Карл у Клары украл кораллы, - как на автоответчике выпалил он.
- У меня двое детей! - зло сказала она и добавила: - Двое. С Карлом было бы трое.
Она не раз видела мужчин, которые, узнав, что у нее двое детей, теряли к ней интерес, но Авдеев взял себя в руки. И для него эта новость все меняла, хотя на самом деле не должна менять ничего. Он не строил планов, просто шел за ней по парку после смены, смотрел и думал, что вот, идет красивая женщина, с впечатляющими формами, наверное, проводила ребенка в школу, скорее всего одинока, и каждый день тянет лямку, и он - один и свободен. Ему показалось, что вся ее жизнь лежит перед ним как на ладони - известна и понятна. Несколько шагов - догнать и все. Они познакомятся, а это когда-нибудь произойдет точно, в разговоре ничего нового не узнает, разве что, где она работает и кого отводит в школу - мальчика или девочку.
- Ты знаешь, - ты молодец, - начал он говорить, поднимая рюмку. - У тебя двое…
Она вставила:
- Погодки. Но мне надо на работу, - поторопила она, и это его завело.
- Позвони, что ты не придешь.
- Я приду.
Новый шкаф почему-то хотелось отвезти обратно в магазин.
- Ты не придешь, - почти по слогам отрезал Авдеев. - Отпросись. Но сейчас за твоих детей. За моего тезку и Клару.
- Мне надо на работу.
Они выпили.
- Нам надо идти, - сказала Тулупова.
- Еще, - сказал он и налил.
Она отрицательно покачала головой.
- Я не хмелею, ты напрасно на меня водку переводишь.
Сергей настаивал.
- Поднимай, поднимай…
Людмила взяла в руку рюмку.
- У тебя хорошие дети?
- У меня - хорошие! - твердо сказала Людмила и поняла, как ей приятно о них говорить, они будто стояли сейчас рядом и защищали ее. - Очень хорошие, любимые мои дети. Замечательные. Они скоро из школы придут, - добавила она и посмотрела на часы.
- Во сколько?
- Нам надо идти - зачем спрашиваешь?
- Просто. Выпьем за них. Они такие же красивые, как ты. Я уверен.
Она промолчала.
- Ты пьяница?
- Просто хорошее настроение. Знакомство под дождем - хорошая примета, я думаю. Ты любишь дождь?
- Больше ни о чем не хочешь спросить? Тебя интересует только дождь? Да, он мне нравится, азохн вей!
- Что это такое - азохн вей?
- Это по-еврейски восклицание, вроде - "ну ты даешь". Или что-то в этом
духе - "надо же". У меня завбиблиотекой еврейка, и она всегда так удивляется. Рабочий пришел - попросил Кафку. Я выдала. Она говорит: Кафку ему, азон вей - это плохо кончится!
- Я спрашивал про дождь, без этих еврейских штучек.
- Мне нравится. Но не всякий. Мне нравится теплый дождь. А сегодня - холодный.
Авдеев подошел к ней, приподнял Людмилу со стула, взял ее голову в большие ладони и поцеловал сначала коротко и быстро, а потом будто занырнул в глубину. Она не ожидала, не сообразила, что происходит, просто будто солома загорелась в ней. Забытое или никогда не бывшее пробуждалось от этого длинного поцелуя. То ли удачно поставленного, сделанного, исполненного, то ли он сам таким вышел, как пьяный танец - разгульный, искренний и страстный. Людмила неожиданно вспомнила, как в конце весны искала пятилистный цветок сирени. Кто-то из читателей библиотеки срезал несколько веток перед сквером, у проходной с памятником Ленину: "чего пропадать красоте, сирень - ее чем больше срежешь, тем лучше отрастает, поставьте, девчонки". Читатель ушел, а она начала "искать счастье" и вдруг увидела - почти везде ей попадались по пять - пять, пять, еще пять. Она тогда подумала: это же какое счастье должно прийти? Но как все оказывается просто, сейчас - его губы, язык, его руки и были теми пятилистными цветками, которые обрушились на нее.
Она не запомнила, как они расстались. Сергей сказал:
- Пошел. Ты мне нравишься. У тебя глаза - во!
И показал большой палец. Хлопнула дверь. Она легла на кровать и только теперь почувствовала, что пьяна. На потолке солнечные лучи жили своей жизнью: перемещались, дрожали, меняли форму, тускнели, становились ярче. Позвонила из библиотеки Шапиро.
- Мила, ты где? Что случилось? Как наши дети?
- Все нормально, Марина Исааковна, я немного… голова, сейчас приду.
- Отлежись, а после трех приходи. Часок посиди и закрой библиотеку.
- А Юля Львовна там? - зачем-то спросила Тулупова.
- Она сегодня учит разговаривать камни - так Марина Шапиро называла интервью высоких начальников, которые время от времени Смирнова брала для газеты. - Сегодня у нее заместитель министра - до трех - болей!
Пришли из школы Сережа и Клара. Они ели и охотно рассказывали все сами: Сергей писал прописи, Кларе учительница сказала, что, если она принесет справку с работы о зарплате, им дадут как малоимущим бесплатные обеды. И что скоро День учителя и надо внести деньги на подарок. При слове деньги - Мила вздрогнула: опять! В три побежала в библиотеку, отсидела до закрытия, а никто не пришел. Потом был вечер. Ужин, уроки, разговоры, телевизор. И, укладывая детей, она тоже уснула. Проснулась в три часа ночи, будто что-то толкнуло - сразу чистая и ясная голова, спать не хочется, спокойствие, трезвость и желание, которое рядом, как человек за спиной, дышащий в затылок. Стоит и молчит.