- Я вас люблю. Почему никого? Тебя.
Тулупова повернулась так, чтобы он не видел ее засверкавших голубых глаз, которые будто на секунду ослепило косое закатное солнце, и они радостно прищурились, но Раппопорт это заметил и, дождавшись, когда она, как годовалый ребенок кашку, разжует его признание, сказал:
- Мил, ты помнишь, что мы вместе встречаем Новый год?
Тулупова кивнула:
- Был такой разговор.
- Мама приглашает тебя к нам, чтобы мы могли познакомиться, ну не только на Новый год, ну, в общем, до того, она тоже хотела бы знать, с кем она будет на Новый год, это же такой праздник, понимаешь… Это будет - чай.
- Мне что-то испечь? - спросила Тулупова.
- Нет-нет, она все сделает сама.
- Когда? - спросила Тулупова.
- Ну, времени уже не осталось - на этой неделе.
Времени действительно оставалось мало. Лейтенант с фамилией, которую легко произнести, но трудно запомнить, - Савилов приехал в Музыкальный институт им. Ипполитова-Иванова с тем, чтобы выяснить, что собой представляет Тулупова Л.И. и не находится ли она в преступной связи с Хирсановым К.Л. Он мог бы позвонить в отдел кадров, навести справки, мог вызвать Тулупову для дачи показаний, но скоро был Новый год и у Савилова на него были свои планы.
Их всегда было три. У него всегда все было по три: три решения, три задачи, три версии…
Первое - начальству приятно было доложить, что он был на месте, видел, встречался, узнал, это называлось "быть в поле". Второе - ему нравилась музыка, он играл на гитаре, пел туристические песни и искал себе необычную девушку, певицу или пианистку или актрису. Она обязательно должна быть связана с искусством - тут, в институте, он мог случайно такую встретить. У всех больших чекистов, считал он, жены были из мира искусства, и это было не случайно. Третье, почти главное, - рядом с институтом находился известный торговый центр. Получалось, в рабочее время можно зайти приглядеть подарки для отца, полковника ФСБ в отставке, для матери, работавшей в санэпидемстанции, и для младшей сестры, выпускницы школы. Они дожидались в Новокузнецке, когда лейтенанта Савилова повысят, продвинут, дадут жилье, а они, продав старую сталинскую квартиру, полученную дедом, основоположником чекистской династии, еще в 1948 году, переберутся в Москву вслед за удачливым сыном. Новый год он должен был ехать встречать к ним. А дальше опять было три варианта: один, с девушкой или с другом.
Савилов на входе показал охраннику Олегу свою впечатляющую корочку и спросил, на каких этажах находятся ректор и библиотека.
Охранник назвал этажи, показал, как пройти, и добавил тихо, почти про себя, но так, чтобы лейтенант услышал:
- …понятно, знаю, кто вам нужен, зачем пришли…
Савилов остановился и, взглянув на охранника попристальней, уточнил:
- И зачем же я пришел?
- По поводу этой старой бляди, библиотекарши Тулуповой.
- Ты считаешь, что ФСБ интересуется блядьми? - отсек Савилов и пошел по указанному маршруту, подумав, что версия о том, что Тулупова агент иностранной разведки, отпадает прямо у дверей института, она просто…
Может быть, впервые за всю жизнь Людмилы Ивановны Тулуповой такое короткое и емкое определение, данное внутри, что называется, трудового коллектива, имело исключительно положительное значение. Версия номер раз, что она шпионка иностранного государства, отпадала.
"Пусть не врет - а зачем ему тогда библиотека?" - вдогонку рассудил про себя Олег.
Лейтенант зашел в библиотеку, когда за стойкой сидела флейтистка Маша, которая ему сразу понравилась, особенно ее пухлые, чувственные губы.
- Это - понятно, библиотека… А где дирижерское отделение? - спросил Савилов.
- Дальше по коридору, - ответила Маша. - Слева.
- А вы кто?
- Я?
- Вы тут работаете?
- Я флейтистка.
- Клево! А вы вот так вот можете, дома… вот на флейте поиграть?
- Моцарта, - гордо сказала Маша.
- Моцарта на флейте?!
- Да. А что тут такого? "Волшебная флейта".
А это ваши - брат и сестра? Они слушают? - спросил Савилов, показывая на цветную фотографию, которая стояла на столе рядом с компьютерным монитором.
- Нет, это дети нашей заведующей, Сережа и Клара. А вот и…
В этот момент в библиотеку зашла Тулупова, которая вернулась из бухгалтерии, где оформляла новые поступления.
- Что надо молодому человеку в верхней одежде? - сурово спросила она поверх зарождавшихся здесь отношений…
- Ничего, - ответила за Савилова Маша. - Дирижерское отделение человек ищет…
- Сатарова Роза Ахматовна, завкафедрой, - дальше по коридору.
Савилов решил на всякий случай не произносить слов, чтобы Тулупова не запомнила его голос, он поднял руки кверху, мол, сдаюсь, и вышел.
Идти к ректору и выяснять что-либо еще показалось ему уже бессмысленным. Он ее видел, психологический портрет был составлен, детей ее он рассмотрел на фотографии, имена запомнил, лет им около двадцати, все было и так ясно. Уходя из института, он рекомендовал охраннику никому не говорить о том, что он здесь был.
Олег кивнул и подумал, вот что бывает с теми, кто брезгует народом, русским мужиком: не отвечала Людмила Ивановна на его благорасположенность к ней, культурная очень, и вот теперь пускай ее органами другие органы занимаются…
На другой день Савилов доложил полковнику Каширину все, что узнал про Тулупову в институте и у шофера закрепленного за Хирсановым автомобиля.
- Водитель говорит, что несколько раз привозил цветы от Хирсанова для Тулуповой. Возил их однажды в закрытый ресторан на Никитской. И там оставил.
- Ну, - торопил его доклад Каширин. - Какие выводы у тебя, сынок?
Савилову очень не понравилось это обращение, оно даже пугало, с какой стати он так вдруг, "какой я ему сынок"…
- Ну, и все собственно. Жена у Хирсанова болеет - он искал ей замену на сайте знакомств. Она там еще встречалась с другими.
- Ну!
"Что он от меня хочет?" - подумал Савилов.
- Тулупова ни при чем, - подытожил лейтенант и добавил: - Разговаривал с официантом, который их обслуживал, расплачивался он карточкой члена клуба. Говорит, счет был большой, больше тысячи долларов. Он слышал, что женщина из Червонопартизанска, что на Украине, как и этот официант, Сковородников фамилия. Он ее знает. Хирсанов предлагал ему работу, дал визитку, но обманул. Парень голодный, на все готов, хотел к нам…
- Ну и используй его, если на все готов… - сказал Каширин.
- А зачем он нам? - спросил Савилов, понимая, что полковник уже знает больше, чем он.
- Может сгодиться. Тут так получается, - Каширин подбирал слова помягче. - Ясно, что документ ушел от него, от этого хер-Хирсанова. Это и компьютерщики еще раз проверили. Все сходится. В газету он попал, наверное, через Тулупову или еще как… Неважно. Он сука - предатель. Но дело на него заводить нельзя, потому что мы тогда должны объяснить, как такие документы готовятся. И где. Он может, защищаясь, говорить, что готовил их, чтобы придать материалы, так сказать, суду общественности. И его в лучшем случае ждет 129-я - за клевету. Понятно?
- Да. Понятно.
- Понятно тебе, сынок. Все тебе понятно! Сука он, Хирсанов! Сука и блядь настоящая! - прокричал Каширин, заставляя себя обозлиться больше, чем на самом деле был зол. - Сука! Ты понял, кто он? Сука - он с какого стола ел всю жизнь? У него все - все было! В общем, его решили вывести из игры…
- Как… - догадывался, но все еще не верил Савилов.
- Так. На хер это Хирсанова! Его убрать! Как предателя. Без всяких. И тебе, сынок, надо это сделать. Это боевое крещение твое будет. Без соплей, по-тихому. Сегодня он придет на работу, у него на входном контроле отнимут пропуск. Он засуетится, а ты бери машину и что тебе надо в техотделе, этого парня, голодного, бери - пусть поест. И решай проблему без шума лишнего. С предателями надо… - и полковник Каширин сделал несколько движений руками, которые ясно показывали, что надо делать с предателями. - Если нужен совет, сынок, обращайся. Подскажу. Задание понятно?
- Да.
- Что за "да"?! - прокричал Каширин.
- Так точно! - поправился Савилов.
37
Раппопорт и Тулупова подошли к серому, угрюмому девятиэтажному дому. Около входа в арку Аркадий показал на четыре зашпаклеванные дырки на фасаде.
- Здесь была мемориальная доска моего отца. Барельеф и слова - тут жил академик Моисей Григорьевич Раппопорт, выдающийся физик, один из авторов создания атомной бомбы, ну и так далее. И годы жизни. Мы ее сняли, потому что каждый год, иногда несколько раз, ее обливали краской, писали гадости. Нам всегда надо было звонить в мэрию, выяснять, кто это должен очищать, писать заявление и просить, чтобы они это сделали быстрее. Делали всегда долго и плохо. И слово "жид" можно было прочитать все равно. В общем, мы попросили, чтобы ее сняли. Совсем. Вот остались дырки от крепления болтов. Достопримечательность.
- Аркадий, это очень больно?
- Нет. Не так, как кажется. Но больно. Конечно. Меня совсем не трогает антисемитизм, но он - отец… - Аркадий пожал плечами. - И для страны старался.
Они вошли в темный подъезд. Сонная старуха консьержка, как сова в клетке, медленно приподняла один глаз - на второй у нее не было сил - и, увидев знакомую канареечную фигуру Раппопорта, снова его закрыла. Также медленно, только с оглушительным грохотом захлопнулась серая, стальная, с многократно закрашенной сеткой, дверь лифта. Они стали подниматься в полутемной кабине на этаж.
"Кажется, на седьмой этаж, - подумала Тулупова, - хотя какая мне разница, где он живет, надо ли мне это запоминать, зачем?"