- Счастье. Конечно, счастье, я все время с ним была - да, именно это слово. Я думала - одна, нет детей, нет мужа, я думала, что - ну не всем же - не всем… Но знаешь, Тулупчик, знаешь, так бывает: развод становится свадьбой, а смерть - рождением. И я стала еврейской женой. Была интернационалистка! Ты понимаешь,
я - еврейская жена! Вот после, теперь, сейчас…
- Нет.
- Все!!! Все. - Шапиро пыталась сдержаться. - Он просил, чтобы я не лила слез, он так просил. Как там наши дети? Они уже посходили с ума от любви?
И они проговорили с Шапиро целый час не в силах расстаться. Марина Исааковна рассказала, что вечерами с Ароном они читали вслух Тору, он на иврите, а она в переводе, по-русски. Потом Арон пересказывал все простым понятным языком - до этих смыслов она не могла бы добраться никогда. Ее удивило в пересказе Арона, что Бог сотворил мужчину и женщину и дал им общее имя "человек", и только там, в Мюнхене, в Германии, она поняла, что мужчина и женщина - это одно и то же, вместе они и есть один совокупный человек. Адам жил сто тридцать лет и родил детей, сыновей и дочерей, но были "все дни Адама девятьсот тридцать лет", это значит, что лицо, характер, кровь, голос, все носило печать Адама еще почти тысячелетие.1 Шапиро говорила, что так жалеет, что у нее нет детей, что Тулуповой еще жить века в своих дальних, дальних детях, а она добьется разрешения перевезти тело Арона в Россию, если, конечно, получится. Людмила Тулупова сказала, что зашла на сайт знакомств и у нее были первые встречи. Она не сказала ни с кем, ни как далеко она зашла, но ей было важно приоткрыть хоть кому-то часть своей новой жизни. Теперь Шапиро поняла, откуда возникла визовая поддержка, и она одобрила Людмилу, сказав:
- Все правильно, люди не знают, откуда берется любовь, где ее можно найти. Все правильно, Тулупчик. Любовь надо искать…
35
Еще в лифте, поднимаясь на редакционный этаж, Вольнов услышал звонкое учащение собственного пульса. У него так бывало, когда на футбольном поле он предчувствовал приближающийся проигрыш, и даже не по счету, не по ходу игры, а неким внутренним взглядом видел будущую атаку противника, оплошность защиты и растерянность вратаря, - сердце бешено билось. Плотно зажатый людьми в широком офисном лифте, кивком головы, движением век здороваясь со знакомыми журналистами, он уже знал, что день будет необычным, тяжелым и длинным. На этаже, на выходе из лифта, к нему обратился парень из отдела писем:
- Ты уже слышал?
- Нет, а чего?
- Зайди к главному.
Вольнов вошел в огромный зал и увидел, что большая часть сотрудников редакции стоит у стеклянных дверей кабинета главного редактора. Вольнов заметил, что место, куда он два дня назад забросил флешку с документом от Тулуповой, пустует. Ни книг, ни бумаг, ни компьютера на рабочем столе не было, только крепко приклеенный розоватый и покарябанный ангел на стекле остался. Так бывает, когда сотрудник увольняется и забирает свои личные вещи из всех ящиков, но компьютер должен был остаться на месте.
"Почему его убрали?"
Бросив портфель на стул около своего рабочего места, Николай Вольнов направился к главному. Около кабинета он спросил выпускающего редактора Игоря Макарова, что происходит, почему народ не работает.
- Нас хотят закрыть. Пущены все силы.
- Кто сказал? Почему?
- И я не знаю почему. Но это же не просто так? Просто так ничего не бывает.
- Что не просто так?
Макаров пожал плечами.
Дожидаясь, когда из кабинета редактора выйдут лишние люди, Вольнов понял, что произошло. Катя Шакроборти из отдела общества, шумная, туповатая, вздорная девица - модница и богачка, недавно развелась с мужем швейцарцем и, наконец, уволилась. Но в последний рабочий день нашла флешку с документом от Тулуповой, которую Вольнов, оказывается, именно ей подкинул в стол, - выгребала свои вещи из ящиков и наткнулась. Решила проверить, что там записано, - открыла файл и позвала всех смотреть. Кто-то, может быть, в это время уже себе скопировал, никто не знает. Примчался на работу главный редактор - она к нему с криками и угрозами: это козни против нее, подбрасывают, выживают, хотят во что-то впутать. И вот уже все обсуждали тайный смысл найденного файла. Вольнов, улучив момент, пробился к главному, своему товарищу, нормальному, сердечному, простому парню, лет уже под пятьдесят, опытному, но довольно трусливому.
- Коля, что ты думаешь об этом, а? - набросился на Вольнова редактор. - Это провокация или… У нее еще двойное гражданство, ты понимаешь? Она гражданка другой страны, была бы Дуней Ивановой и черт бы с ним… Как у нее такой документ оказался! У нее! Именно у нее. Я ее увольняю и… вдруг…
- Я думаю - это чистая случайность. Если бы, как ты думаешь, через нее кто-то пытался нас слить, она бы и не показывала файл всем. Зачем ей надо? - пытался развернуть понимание ситуации Вольнов, но логика уже была безнадежна разрушена.
- Это не может быть просто так. Опубликовать мы это не можем, мне это просто никто не даст. Раз. Тираж арестуют - два. Типографию опечатают, меня выкинут. Я думаю, что они это специально подбросили мне, чтобы я клюнул, заглотнул их наживку. А я - не буду! И все! И еще фээсбэшников бдительно вызову, пусть разбираются, как это у нас оказалось. Надо сказать в редакции, чтобы все молчали, если работать хотят.
- Надеюсь, ты еще не позвонил в ФСБ? - настороженно спросил Вольнов, но интонации главным редактором в таком состоянии уже не читались.
- Нет. Но в Кремле такие люди работают! Мирзоян, Смирнов, Хирсанов - такие люди есть, я узнал. Есть! - и главный редактор широко развел руками. - Есть!
- А может, все забыть и к черту!
- Коля, сразу видно, что ты не теми видами спорта занимаешься. Политика - это не биатлон - тут настоящие патроны. Коля - это меня кто-то проверяет. Может, учредители? Может, еще кто? Я не знаю! Ты понимаешь, что они хотят? Они хотят разделить элиту на части, весь компромат сложить в Кремле, в одном большом чемодане, и начать игру с ничейного счета. Снова: ноль - ноль. Ты представляешь, какая может начаться утечка капитала! Да все побегут. Рынки могут обрушиться - это же перспектива полного передела собственности и правил игры! И кто-то через нас организовывает слив… Кто?! Почему через нас?
- Не знаю, - сказал Вольнов, понимая, что ситуация уже не может быть никак исправлена ни его признанием, ни логикой, ни трезвым расчетом, ничем. - Но я бы не суетился. Может быть, это вообще липа?
- Какая липа! - возмутился редактор.
Любые аргументы Вольнова еще больше убеждали, что это заговор, хитроумная комбинация, а он - мишень. Если опубликует - снимут; не опубликует, начнет советоваться - спросят: откуда это у тебя, на кого работаешь? По нескольку раз в разговоре с Вольновым он прокручивал эту, как ему казалось, безвыходную ситуацию.
Вольнов вышел от главного с настоятельной его просьбой заполнить сегодня газету спортивным материалом под завязку и не лезть с советами, потому что в большой игре спортивный журналист ничего не понимает. Вольнов подумал про главного - "это был твой шанс", дошел до рабочего стола, осматриваясь, достал диск с записью документа, повертел в руках и положил на видное место, теперь такой диск мог быть у любого. Он видел, что через час редактор собрал у себя отдел политики в полном составе, всех замов, ответственного секретаря и долго решал, что делать. Ближе к концу рабочего дня, когда Вольнов сдавал написанные материалы по спорту в номер, в редакцию приехали два человека в отглаженных серо-синих костюмах с простыми незапоминающимися лицами и долго разговаривали с главным и нашедшей флешку Катей Шакроборти.
Вольнов был даже доволен, что все события теперь развиваются без него. Вопрос о том, что делать, был передан в руки судьбы - время работало отдельно от людей и смысла. Он думал, что если залезут на сервер и смогут узнать, откуда пришло письмо, то его вызовут, а нет - так нет, он останется ни при чем. Широкая огласка, которую получил файл, успокаивала: все-таки журналистское сообщество не даст ему пропасть, если вдруг что. Время, будто переданное кому-то в бессрочную аренду, раскручивало эту историю уже самостоятельно, независимо от него. Вольнов хотел позвонить Тулуповой и рассказать о том, что происходит, начал было искать телефон в записной книжке, но сразу не нашел. Надо было заходить на сайт, смотреть переписку, отыскивать его там, но редакция гудела, как разбуженный улей, и ему не хотелось, чтобы его видели блуждающим на сайте знакомств. Он заметил, как главный пошел провожать ребят из Конторы к лифту, как в его фигуре, в сдержанных жестах прочитывался безотчетный страх, читающийся так же легко, как в букваре алфавит. Вольнову стало стыдно за себя, потому что и он, оказывается, два дня назад был прижат и прибит точно таким же страхом. Ему так же хотелось сохранить то, что есть, то, что есть у него сегодня, сохранить свое, а остальное - забыть, вычеркнуть. Он долго не думал - набрал мобильный телефон жены и все.
- Светка, - неожиданно легко и бодро вырвалось у него.
- Здорово, Вольнов.
- Кулакова…
- Что Вольнов?
- Кулакова, ты на лыжах с мужиками ходишь?
- С какими мужиками, Вольнов? - спросила жена, чувствуя в голосе мужа интонации их первой любовной словесной игры. - Каких ты имеешь в виду мужиков, Вольнов?
- Близких, Кулакова, близких, родных, - эта игра в перебрасывания фамилиями могла длиться долго. - Снег выпал. Видела?
- Выпал, Вольнов.
- Если еще день-два, мы сможем пойти на лыжах вдвоем, с тобой. Ребенка - к матери.
- Вольнов, ты у нас снова лыжник!
- Да.
- Я и сегодня пошла бы на лыжах с тобой.
- Кулакова…
- Сто лет Кулакова…
- …