- Да?! Из-за меня?!
- Ты сама-то читала то, что мне прислала? - не выдержав, прервал игривый тон Вольнов. - Читала?
- Не до конца. А что? Кстати, мой "кремлевский источник", так это называется, потом позвонил и сказал, что прислал это мне по ошибке, и просил, чтобы я все удалила из компьютера. Про тебя я не сказала ничего, так что ты удали - и все.
- Все?
- Все.
- Ты понимаешь, что за это могут голову открутить?
- Зачем им моя голова - я не знаю. Ты боишься?
- Я?
- А кто еще? Ты.
Вольнов вдруг задумался: боится ли он, в самом деле? И страх неожиданно, вдруг стал исчезать, он это почувствовал, как чувствуют первые капли дождя. Страх исчезал сам собой от игривого женского голоса, от ее спокойствия, от того, что он захотел к ней прижаться, от того, что Людмиле было совершенно все равно, что будет дальше, и он сказал себе - бояться нельзя, это неправильно.
- Нет. Я не боюсь. Может, мы это опубликуем? Как там поживает твоя гражданская позиция?
- Она живет одна. И скучает. Я политику ненавижу. Они там наверху о нас почему-то не думают, а мы о них только и говорим. И ты, мой мальчик, не плачь. Я не дам тебя в обиду и сохраню тебя для твоей семьи и побед в спорте.
- Тебе нравится говорить мне такие вещи?
- А какие - такие? Скоро Новый год, а мне, получается, встречать его опять не с кем. Ты видел сегодня снег?
- Видел. И что?
- Скоро Новый год.
- Что будем делать?
- С чем?
- С этой бумагой, может, мне ее опубликовать, пойти завтра к главному редактору?
- Это что-то изменит? Тебе это очень надо - опубликуй.
- Ты серьезно?
- А почему нет? Ты звонишь только из-за этой ерунды?
- Нет, - не в силах сказать, что только из-за страха он набрал ее номер. - Но у меня сейчас… в общем, я не один, она приехала.
Он всегда называл жену "она".
- Я это знаю. Ты мне говорил, я помню. Все?
- Все, - сказал Вольнов.
- Ну, пока, мой мальчик, пока.
Вольнов услышал холодные, разъединяющие их с Тулуповой гудки.
Он медленно, в пробке ехал по ночной Москве, и на ум приходили грустные мысли, которые невозможно было расставить по порядку. Одна мысль называлась Тулупова, другая мысль называлась - жена, третья мысль - уродская родина, четвертая называлась - ничего сделать нельзя, пятая - тоже имела свое название, шестая - тоже, и так, казалось, до бесконечности, но, на самом деле, до двери дома, где все мысли обрывались и превращались в заботы. И в разговоры о них же.
34
Весь следующий день для Тулуповой, Хирсанова и Вольнова был совершенно виртуальный, он как будто был специально придуман для того, чтобы никто из них ничего не успел обдумать и изменить. День засасывал в глубокую вихреобразную воронку необязательных дел, встреч, звонков и покупок.
Людмила пошла на работу только к обеду, но встала рано, часов в шесть. Сна не было ни в одном глазу, но при этом необычайная бодрость и желание убирать, стирать, гладить, драить, мыть, готовить. Глаголы, обозначающие ее состояние, были именно такими. Она знала, что так с ней обычно бывает, когда она оказывалась в сложных жизненных обстоятельствах, - мысли исчезали вместе с чувствами, вместо них работало тело, каждый мускул. До завтрака она успела испечь пирог с вареньем, приготовить сырники, параллельно, стараясь не потревожить сон детей, разобрала полки на кухне, рассортировала и безжалостно выкинула все просроченные крупы и другие продукты. Потом, когда все проснулись, она отрегулировала очередность в ванной и обеспечила быстрый чай с заглатыванием всего, что она приготовила. Клара и Сергей вышли из дома без опозданий.
Хирсанов еще в ванной получил телефонный звонок из канцелярии, со Старой площади, что ориентировочно в два часа дня всю группу готов принять президент, и они должны быть на месте. После этого начались непрерывные разговоры с участниками будущей встречи и обсуждения того, что они должны взять с собой, какие бумаги и в каком виде. По телефону было принято говорить кратко, не упоминая имен и названий, так, чтобы было понятно только участникам разговора, и от этого разговоры выходили очень долгие и нервные. Мирзоян жаловался на здоровье и сначала вообще хотел избежать личной встречи, ему было шестьдесят четыре года, и он, бывший прокурорский работник, старался держаться в тени. Эта осторожность очень раздражала Хирсанова - взялся играть в большую игру - играй, не притворяйся больным. Свиридов был удивлен такой спешкой Старой площади и перезванивал по несколько раз с новыми идеями для предстоящего разговора. Когда Хирсанов почти собрался выходить, жена начала командовать из спальни, что он должен сделать для дома - давно обещал. Ей всегда надо было, чтобы он что-то купил, запомнил названия лекарств, которые вопреки здравому смыслу ей лень было написать на бумажке. Ее голос раздражал. Она лежала на кровати и отказывалась погладить рубашку, и говорила, что у него в гардеробной есть чистая и глаженая. Да, она была, но нелюбимая и слишком модная. Ходили слухи, что президент не любит модников и раздражается от ярких галстуков, рубах с высокими воротниками и дорогих костюмов.
Вольнов к десяти утра поехал на автомобиле на встречу с функционером спортивного клуба - лет пятнадцать назад чемпиону мира по лыжным гонкам на пятьдесят километров - тот обещал дать развернутый комментарий к прошедшим на днях соревнованиям и к скандальному заседанию МОК. Москва, как всегда, стояла в утренней пробке, но он успел вовремя. Войдя в приемную, он тотчас узнал от молоденькой блондинки-секретарши, по фигуре бывшей спортсменки, что ее начальник задерживается, извиняется и переносит встречу на час тридцать позже. Полтора часа надо было как-то убивать. С легким чувством досады Вольнов вышел из здания клуба и, перескакивая через снежную кашу и лужи, дошел до соседнего здания, где на первом этаже - сетевая кофейня, сел за пустой столик у окна, заказал себе чай в чайнике и долго думал о том, сколько денег зарабатывают владельцы заведения на этом чае, какова у них, этих бандитов, рентабельность одной чашки. Он знал, что глупо считать чужие деньги, но не мог ни на что другое переключиться и продолжал в уме делить и умножать им же самим придуманные цифры.
Тулупова отдраила ванную комнату - от зеркала до потолка. Когда терла кафель и швы, не думала ни о чем, кроме структуры поверхности и способах подобраться к ее чистоте. Хотела начать убирать в туалете, но чистящая паста закончилась. Тулупова, не раздумывая и минуты, быстро оделась, спустилась вниз на лифте, перешла на противоположную сторону улицы, сто метров в горку и еще столько же в глубь квартала - там находилась хозяйственная лавка и магазин с собачьим и кошачьим кормом, дверь у них была одна, общая. Когда она заходила, видела мальчишку лет десяти, который мерз возле входа, а когда с покупками вышла, он обратился к ней:
- Тетенька, купите рыбок.
- Что?! Каких рыбок? - не поняла сразу Тулупова.
- Вот, - и мальчишка достал из-за пазухи небольшую банку. - Меченосцы. Все разные: красный, черный и пятнистый. Тетенька, купите…
- Какая я тебе тетенька! Ты должен быть сейчас в школе…
- Женщина, - поправился коренастый, с деревенской хитрецой паренек, которого только сейчас Людмила повнимательней рассмотрела. - Мне деньги очень нужны, купите. Недорого. Сто рублей за всех. Называются "Ксифофорус Геллера".
- Как?
- Ксифофорус Геллера.
- Как ты это выговариваешь?! Мне их кормить-то нечем… они помрут… - сраженная латынью, внутренне уже согласилась купить Тулупова.
- А я вам корм отсыплю…
- …и аквариума нет.
- А им и в банке хорошо. Они неприхотливые, - и добавил: - Веселые!
- Да уж, веселее некуда… - сказала Людмила и полезла за деньгами в сумку.
- Вы знаете - у них самки могут превращаться в самцов, - продолжал рекламировать товар мальчишка.
- Почему? - спросила Тулупова.
- Не знаю, - ответил мальчик. - Наверное, надоело самками быть.
Дома, заполняя большую трехлитровую банку водой и выпуская в нее "Ксифофорус Геллера", она догадалась, что же на самом деле купила. Черный, с красноватыми плавниками, настороженный и быстрый - это Хирсанов, на своей черной машине, важный, богатый; красный, яркий и легкий - это Вольнов, а пятнистый, совсем как в своем клетчатом пиджаке, - Аркадий Раппопорт. Тулупова решила так. Она поставила банку на подоконник и довольно долго смотрела, как бессмысленно перемещаются ошарашенные простором и светом рыбки.
"Привет, ребята, - тихо сказала Людмила Тулупова. - Попались. С кем из вас можно Новый год встретить? А? Ни с кем. Может, вы и не мужчины вовсе?.."
Она взглянула на часы и решила прервать уборку - не успевала, надо было ехать в библиотеку на работу. И поехала.