- Я и тебя люблю, Милочка.
Тулупова с детства знала лживость ласкательно-уменьшительного обращения к себе: "милочка".
Хирсанов почувствовал, что она не верит, и, оторвав правую руку от рулевого колеса, приобнял Тулупову, прижал к себе. Она не сопротивлялась.
- Мил!!! Какие наши годы!
- Кирилл, я думаю: у всех мужчин по две женщины или есть исключение?
- У некоторых и по четыре, и больше - ислам позволяет. Я в Алжире…
- Нет, - прервала его Тулупова. - Я - о наших.
- Не знаю.
- А у президента?
- А как ты представляешь: иметь такую власть и обладать всего одной женщиной? К тому же, - добавил Хирсанов, - он здоровый мужик.
- Значит, и президент такой же… Может, он тоже на сайте? Под каким именем?
- Они там с председателем… - пошутил Хирсанов.
- Каким председателем?
- Председатель - это премьер, - пояснил Хирсанов имевшийся в ходу за Кремлевской стеной сленг. - Могут быть под своими именами. У них одна беда - лица узнаваемые, а имена - что? Обычные.
- И как дальше?
- Что? - не понял Хирсанов.
- Ну и вот, они нашли женщину и что? Не виртуальным же сексом они занимаются?
- А что? Все может быть. Ну, я пошутил, конечно, нет. Я думаю, там все по-другому. Есть доверенные люди, они и ищут девочек для первых лиц.
- Это не ты? - неожиданно спросила Тулупова.
Хирсанов радостно и искренне рассмеялся, у него было легкое настроение:
- Нет, нет - не я.
Неожиданно Тулупова вспомнила о просьбе Вольнова, который не верил, что на сайте может быть человек из Кремля рангом выше дворника или завхоза.
- А действительно, Кирилл, что ты там делаешь?
- Ищу равновесие сил.
- Какое равновесие? - не поняла Тулупова.
- Тебе лучше не знать. Бумажки пишу, бумажки, разные. Разные бумажки…
- Дай почитать, - попросила Тулупова.
- Все секретные - а у тебя допуска нет. Зачем тебе?
- Женское любопытство. Интересно. И все. Я же библиотекарь. Мы, как собаки, все понимаем, все читаем, а только написать ничего не можем. Ты - пишешь. Мне интересно.
- Теперь я понимаю, что мне в тебе нравится, кроме голубых глаз и твоей прекрасной груди, конечно.
- Дай почитать, неужели только тайны есть, - Людмила подхватила легкую интонацию, предложенную Хирсановым. - Что-нибудь несекретное должно остаться для народа?
- Есть. - Хирсанов вспоминал, какие записки наверх он писал в последнее время, и решил, что можно найти безобидные бумаги из обзоров, которые получал по рассылке. - Я пришлю тебе недельный обзор. Найду неделю, когда ничего особенного не было, и пришлю. Почитаешь и поймешь, что значит руководить страной.
- И что?
- Что? - Хирсанов на секунду задумался. - Поймешь - кто ей руководить не должен.
- Вы там о простом народе-то вообще никогда не думаете, только о ваших играх, - повторила Тулупова.
- Нет, только о нем, - рассмеялся Хирсанов. - День и ночь. Вот сейчас, я думаю, нам надо поесть. Народ - "за"? Или - "против"? Мне есть хочется. Мясо хочу.
Хирсанов помнил, что где-то тут, на выезде из Московской области, была придорожная шашлычная. Когда он ездил в поселок Урицкого, к своему приятелю, можно сказать, другу и компаньону по бизнесу - Анатолию Нихансу, обрусевшему немцу, из поволжских, он раза два тут останавливался.
- Я не хочу, - сказала Тулупова.
- Не хочу - детское слово, - ответил Хирсанов и немного сбавил скорость, чтобы лучше вглядываться в темноту.
Через несколько километров, которыми измерялось не только расстояние, но и длинная, пустая, многокилометровая пауза в разговоре - пока она длилась, им удалось понять, что они ничем не связаны, ни рестораном, ни тем, что было потом в библиотеке, ни бодрящим осенним холодком, ничем - в свете фар на обочине прочиталась надпись "Хорошие шашлыки".
- Вот это. Приехали, - сказал Хирсанов. - Будем есть.
Он съехал с трассы и припарковал машину около входа в старый, разбитый павильон со стеклянной дверью. В этот момент из нее с шампурами с мясом выходил пожилой, седовласый азербайджанец. В его фигуре было что-то необычное, что сразу бросалось в глаза, но трудно определяемое - глубокая усталость, не проходившая никогда, ни днем, ни ночью, даже во сне. Он шел к железному горящему мангалу, что стоял на улице, под фонарем.
- Какой мясо будешь кушать? - имитируя резвость, спросил азербайджанец выходящего из машины Хирсанова. - Какой хочешь? Телятина, баранина, свинина хорошая.
- Хорошая?
- Очень хорошая, свежия - утром бегал еще.
- Мил, что будешь: свинина, баранина, телятина? - спросил Хирсанов Тулупову, которая вслед за ним вышла из автомобиля.
- Я ничего не хочу.
- Как не хочешь, - сказал азербайджанец, укладывая шампуры на мангал. - Утром бегал. А теперь ешь.
- Мне один кусочек. Я возьму у тебя, - сказала Людмила Хирсанову. - Один.
- Пальчики оближешь. Ечо захочешь…
Хирсанову нравился этот мангальщик, ему вообще нравились люди, укладывающиеся в картинку, классический образ, почти ненастоящий, кажется, придуманный. Только потом внедренный в жизнь. Нравилось само узнавание, как ребенку нравится называть картинки в букваре и каждый раз удивляться и произносить: арбуз, белка, горох… Разговорчивый, услужливый азербайджанец был именно таким - вырванной страницей из букваря. Кириллу хотелось что-то ему сказать или спросить, посылая сообщение в ответ из своего образа: богатого, респектабельного московского человека, вылезшего из джипа с кожаными сиденьями:
- Я не первый раз у тебя. Знаю, вкусный у тебя шашлык, вкусный…
- Я тебя помню, ти был тут. Я всех помню. А женщин не биль, - подхватил азербайджанец, показывая на Людмилу. - Не биль?
- Да, она не была, - и добавил, обращаясь к Тулуповой: - Он такой…
- …Камиль, - подсказал свое имя азербайджанец.
- …Камиль такой "шашлик" готовит - надо его есть. И всех помнит. Всех?
- Всех, - подтвердил Камиль.
- Кусочек, один кусочек, - повторила Тулупова, осматриваясь вокруг.
В темноте, ближе к придорожной полосе, сверкая белыми пятнами, привязанная к дереву стояла исхудавшая холмогорская корова. Ее глаза были направлены на пылающий жаром мангал, на Камиля, на Тулупову, на Хирсанова. Она не мычала, только каменно смотрела большими глазами в их сторону, но ее непроизнесенное, неслышимое мычание было во всем ночном пейзаже, включавшем и луну, и чистое, подсвеченное ею же небо, и сухой желтый лист, поднимаемый ветром на дорогу.
- А почему здесь корова? - спросила Тулупова. - Зачем?
Азербайджанец не отвечал. Но Людмила и без него поняла, для чего тут стояла корова.
Камиль негромко крикнул что-то по-азербайджански в сторону павильона - тут же, как специально заготовленный, из двери выбежал мальчик. Тулупова сначала подумала, что это сын, но, еще раз взглянув на мангальщика, решила, что это может быть и внук. Ему было лет десять, и он также был усталый, с недетскими глазами, но очень ладненький, цирковой. Камиль сказал на азербайджанском, что надо принести сюда. Из потока непонятных звуков Тулупова услышала только "талелька", что означало тарелку, и слово "хлеб". Ничего лишнего, уху было приятно.
- Действительно, почему у тебя корова? - спросил Хирсанов, с запозданием подключаясь к вопросу.
- Барашек есть. Тебе барашка сделать, возьми барашка.
- Какого? - не понял Кирилл.
Камиль опять крикнул мальчику, тот прибежал, встал около мангала, чтобы следить за мясом, а Хирисанов с азербайджанцем пошли смотреть на баранов в кошаре, сколоченной из старых ящиков и разнокалиберных досок. Мангальщик уговаривал его купить целого барана, которого тут же готов был зарезать, разделать и упаковать. Тулупова слышала доносившиеся обрывки их разговора. Хирсанову не нужен был баран, но само предложение и осмотр животного ему нравились, и он задавал все новые и новые вопросы о возрасте барана, о цене, в живом ли имеется в виду весе или он платит за уже разделанного, о породе, мясная ли она и так далее. Было понятно, что он умеет задавать их до бесконечности.
- Мил, ну что, купить барана? Целиком! - крикнул он Тулуповой, когда осмотр был закончен. - Нам нужен баран?
Людмила пожала плечами.
- Вот видишь, хозяйке баран не нужен.
Тулупова поняла, что он специально назвал ее хозяйкой, как бы подчеркивая важность их связи.
"По замыслу автора я должна разомлеть. Почему мне так все не нравится? Все. Почему?"
- Я подумала, - неожиданно для себя сказала Тулупова, - что барана можно бы и взять. Свежее мясо лишним не будет.
- Ты серьезно? - спросил Хирсанов.
- Хозяйка сказал - надо, - энергично вмешался заинтересованный Камиль. - Хозяйка сказал…
- Сейчас! - Хирсанов остановил Камиля, который стал о чем-то распоряжаться по-азербайджански. - Сначала поедим.
Они решили есть на улице. Рядом с входом в павильон стояли пластмассовый зеленый стол и кресла. Ели молча. Хирсанов понимал, что это скрытый бунт на корабле, но ему хотелось сопротивления, хотелось, чтобы говорили гадости, ему хотелось выйти из библиотеки на свежий воздух порока и ярких отношений. Но ему не нравились ее глаза, глаза, смотревшие без должного восхищения, сомневавшиеся в нем: а он ли тот самый, который все может? Он предчувствовал, что его ждет у немца, как он умеет встречать, готовить, какая у него баня, и всегда какой-нибудь приятный сюрприз, но он подумал о том, что она может еще пожалеть об этом, какой-то невзрослый холодок обиды впервые проскользнул здесь, за ужином.
- Барана брать не будем, обойдемся без жертвоприношений, - отрезал Хирсанов и потом добавил примиряющее: - Там у Толи все и так есть.