- Ты напрасно идеализируешь Природу, - говорит Эльза. - Животные, как сказал бы твой приятель Рыбак, - дерьмо, и ты это прекрасно знаешь. Физически сильный уничтожает физически слабого, и весь механизм. Мы не сможем выработать общих понятий. У камня, у миноги, у крокодила нет представления об обмене. Обмен - основа цивилизации…
- Вы оба отказываетесь от зрения, господа, - возмущаюсь я. - Вы только на словах обеспокоены судьбой мира, а сами не видите его в упор. Вы, Привидение, рассуждаете об абстрактных слияниях, ты, Эльза, об обмене, в конечном счете - о том, что происходит внутри пластиковой карточки, а не…
- Когда человечество, - говорит Мертвый Муж, - подойдет к краю пропасти, выпьет всю нефть, съест уран…
- Вынюхает газ, - так могла сказать Пухлая Попка, будь она жива и здесь.
- Или когда черная дыра сожжет-засосет Солнечную систему, - продолжает Безумный Муж, - человек, научившийся сочленяться с камнями и травами, найдет и алгоритм слияния с черной дырой… Конечно, он не будет похож после этого на нас с вами, но ведь и мы не похожи на тех тварей, что вышли на сушу миллион лет назад, и тем не менее ведем от них свою генеалогию…
- С океаном ты уже породнился… - кивнула Эльза. - Привидение тоже не заржавеет. Но не тебе решать за всех людей. Не всякие согласятся так вот сбежать… любезный Жерар.
- Эльза, я не могу сейчас с тобой спорить, - продолжил Живой.
- От долгих бесед у меня болит голова, и мне сейчас уже плохо, так что давайте покончим поскорей с завещанием. Все просто: наследство делится поровну между двумя людьми. Половина достается тебе, Эльза, и половина - тому человеку, который решился примерить иную жизнь, сыграть вслепую с судьбой, отважился стать другим, не побоялся потерять идентичность, рискнул влезть в чужую шкуру…
Я долго не мог понять, о ком идет речь, а когда, наконец, грянуло озарение, разум, разумеется, наотрез отказался озарению верить. Эльза врезалась взглядом в лицо мне, как отверткой в ложбинку шурупа, и резко наклонила голову, будто читала курсив. Моя шея хрустнула, голова упала на плечо.
- Мне он тоже сразу показался неплохим парнем, - захлопали в ладони Букли. - Видели бы вы, какой переполох он устроил на открытии памятника устрице!
- У тебя много поклонников в наших краях, - с коротким смешком посмотрела на меня Эльза. - Я бы на твоем месте крепко подумала, уезжать ли отсюда…
- Конечно, уважаемый, я говорю о вас. - Бывший Мертвый Живой смотрел мне в глаза коротким, завядшим, словно и впрямь стершимся от отчаянного употребления взглядом. Видимо, последние силы ушли на отражение атаки Эльзы. - Но ставлю одно условие. Как Эльза уже сказала: не уезжать. Чтобы вступить во владение наследством, вы должны жениться на Эльзе. Сыграть роль до конца…
- А моего желания на сей счет ты не хочешь спросить?! - Эльза вспыхнула и тут же смутилась, покраснела, залепетала лебедиными руками…
Раздался хлопок, и осколки породы полетели по келье колючей минеральной пылью. Входная дверь распахнулась и запахнулась, и действующих лиц стало больше. В руках у Луи Луи, облаченного в парадные белые одежды, блестел маленький серебристый пистолет. Морис снайперски оглядел диспозицию и прицелился в Эльзу из хреновины с коротким, но толстым стволом. Мы все застыли в восковых позах. Особо нелепо смотрелся Пьер, который как раз подошел к столу, чтобы налить из кувшина воды, да так и остался стоять со вздыбленным стаканом.
- Так вот кто прятал у себя убийцу, - презрительно процедила Эльза. - Еще одной тайной меньше…
- Шутки в сторону, - сообщил Огнестрельный Луй. - Не мог же я скормить полиции такого несчастного и такого полезного человека - с боевым характером, с твердой рукой… Итак, все имущество вашей на дрожжах разрастающейся семейки должно перейти в муниципальную собственность, согласно слову чести, данному вашим отцом. Сейчас же, под мою диктовку, вы напишете правильный вариант завещания. Иначе нам с этим молодым человеком, - Луй кивнул на замызганного в бегах Мориса, чья губа пакостно задралась и обнажила пакостного цвета десну, - придется пресечь земной путь ваших друзей. Начнем с нее.
Краевед-террорист вытянул в сторону Эльзы длинный и прямой палец. Я рефлекторно дернулся вперед - отвести палец, словно он мог выстрелить. С точки зрения тактики ведения боевых действий в замкнутом пространстве я, вероятно, поступил опрометчиво. Во всяком случае, уже в ближайшую секунду Морис вкусно вогнал мне чуть ниже коленной чашечки пулю. Подвесил в моем мозгу облако жгучей боли с бикфордовым шнуром мысли о том, что танцевать мне в этой жизни больше не доведется. Этот эпизод привел в движение Пьера, который, позволив стакану самостоятельно удостовериться в неизбывности притяжения, метнулся к выходу. Одновременно со злобным "стоять" Луи Луи совершил роковую ошибку: сунул Пьеру между зубов ствол серебристого пистолетика. Пьер, который на моих глазах однажды проглотил, не поперхнувшись, самурайскую катану, молниеносно лязгнул зубами. Луй взвыл и ошарашенно воззрился на пустые укушенные пальцы. Пьер сделал судорожное глотательное движение. Кадык его трудно дернулся. Пуля вылетела из горла старого фокусника в упругой струе желто-красной слизистой жидкости, и в стоявшего напротив Мориса они ударили одновременно: и пуля, и струя. Морис беззвучно распахнул рот и плюхнулся на пол. Обрез упал, и Фиолетовые Букли ловко шваркнули его ногой - так, что оружие отлетело к Бывшему Мужу. Я напрягся: встанет он на ноги, чтобы подобрать ружье, или останется сидеть, оставаясь в роли Парализованного Брата. Бывший Муж подобрал обрез не вставая и, направляя его в Луя, заметил, что доктор Козелик будет доволен свежей убоине.
На обратном пути Эльза проворонила развязку, благодаря чему мы долго ехали прямо в закат. Великолепный полноцветный широкоформатный закат: сквозь густые перламутровые тучи щедро истекало багровое солнце. Разворота не было и не было, Эльза начала нервничать, а я ее утешал в том смысле, что будем теперь гнать, пока не упремся в горизонт. Это мало кому удается - достичь горизонта.
ЭПИЛОГ
Алька ждала меня на скамейке через канал от Риксмузея.
- Как ты хромаешь, жуть! Я думала, ты преувеличиваешь в письмах…
- Увы. Все довольно кисло. Нужна вторая операция. Двигаться по-старому не будет.
- И что ты теперь?
- Ну, что… Буду пока продюсером. Танцевать хочется, конечно. Ну, буду хромым танцором.
- Ты ведь и так черт знает как танцуешь, наискосок всему.
- А буду еще и хромой.
- Ага, - сказала Алька. Было очень холодно и промозгло.
Алька куталась в зябкую ветровку, кисти ее покрылись цыпками, но она отказалась переползать в музейное кафе. Хочет посидеть "на природе". Мы выпили виски из фляжки. На мосту крикнула грязная чайка. Алька затушила окурок в спинку скамейки. Разговор не клеился. Алька не слишком мне рада. Увидев ее отсутствующие глаза, я понял, что все проникновенные речи, которые я выхаживал в табачном дыму вчера вечером, повторял во сне и уточнял сегодня в самолете, - коту под хвост. Можно их и не произносить. Алька сразу говорила, что лучше встретиться позже, через неделю, через две, но я настоял и прилетел, надеясь изменить ее настроение при личном контакте. Обнять-поцеловать. Пустые надежды! Альки нет. Затягивается джойнтом - даже не предлагает. Прислушивается к внутреннему моторчику.
Заморосило, ветер сорвал с меня бейсболку. Бейсболка улетела в канал и поплыла мимо зеленых лужков Музеумплейн. Ее обогнал раскрашенный мондрианками катерок. Бывает так: понимаешь вдруг, в кратчайшую и бесповоротную секунду, что вот: кончилось. Что-то большее, чем чувство к Альке. Кураж, что ли, кончился. Когда подвезут следующий - неведомо. Можно уже вроде и так обойтись. Ветер приносит запах соленой селедки. Кажется, что в душу засунули презерватив, наполненный водой.
- Что слышно вообще? Ты давно не писала…
- Что слышно… В твоих краях, во Франции на югах, завелся человек-летучая мышь. Ночами рассекает над виноградниками в черном плаще… Утащил крестьянскую девчонку, но наутро вернул невредимую в жемчужном ожерелье.
- Молодец, - говорю я. - Слушай, поедем куда-нибудь. Давно я не был на твоих выставках. Соскучился даже… по настоящему искусству.
- Спасибо, Танцор, - она называет меня не так, а по имени. Она редко называет меня по имени. - Домой надо. Мама болеет… Много всякого. Я когда в Европку обратно соберусь, напишу тебе.
- Ну, ты ведь собиралась уезжать еще вон когда, а осталась…
- Сейчас точно уеду. Отсюда полечу - нидеры легче без визы выпускают.
- Ясно… А сегодня ты как? Погуляем? - спрашиваю я и чувствую, что жду отрицательного ответа. Смотрю на замерзшее, скукожившееся лицо. Надсадного, чуть кирпичного, как город вокруг, цвета. С потрескавшимися губами, тяжелыми веками, ранними морщинами. Раньше мне нравилось, что Алька совсем не пользуется косметикой. Сейчас я думаю, что ей бы не помешало.
Ей бы не помешало, но я уже ни при чем. Я смотрю на Альку, а вижу череду ее фотографий на фоне попсы: Алька и Эйфелева башня, Алька и брюссельская модель атома, Алька и фонтан в парке Сан-Суси. Нет всего этого - башни, Брюсселя, парка. Европка - сон. Увы, уже сбывшийся.
- Не могу, - говорит Алька. - У кореша в "Парадизо" концерт, я помогать обещала, слайды менять… Подваливай вечером - музыку хорошую послушаешь.
- Да… Спасибо. Приду.
Не приду.
- Слушай, я решила ту задачу… ну, про девять точек четырьмя линиями.
- Ну!
- У тебя бумага есть? Смотри… Надо просто не замыкаться в квадрате, вести линию дальше… Выйти за пределы… Вот так.
- Всех делов, - повторяет Алька, - не замыкаться. Не бояться выйти за пределы. Вот так.
