Я в кресле в своей комнате. У моих губ стакан и зажженная сигарета. Я делаю затяжку, потом глоток. Вкус текилы. Я выплевываю текилу. Вдруг она отравлена? Меня рвет. В желудке ничего нет, меня рвет желчью. В дверях моей комнаты стоит Морис. Морис в дверях моей комнаты! Медалист по стрельбе, который пытался меня задушить! Эльза оборачивается к двери, говорит: "Морис, спасибо. Я позвоню". Недовольное лицо Мориса похоже на чайник, по которому - усугубляя Божью хохму - проехал мотороллер. Морис исчезает в дверном проеме.
- Эльза, проследи, куда он пошел!
Морис это слышит, но я все равно кричу:
- Я хочу знать, что он вышел из дома!
Эльза смотрит на меня недоуменно, потом выглядывает в коридор, спокойно говорит:
- Он спустился по лестнице, сейчас выходит в дверь. Что такое, милый?
Я ковыляю к окну. Морис покинул виллу "Эдельвейс". Стоит у калитки, смотрит на мои окна. Это самое ужасное: просто смотрит. Неколебимо. Как восковая персона. Как Дэвид Блейн на столбе. Под черным огромным зонтом. Смотрит, как целится. Поворачивается и уходит. Животное.
- Он хотел меня убить! - кричу я. Я не контролирую свой голос. Я долго не мог говорить, а теперь могу только кричать. Я курю третью сигарету подряд.
- Когда?
- Там, внизу! У забора! Он выскочил первым и стал душить меня. Если бы вы подбежали позже, он бы меня задушил!
- Милый, у Мориса сил не хватит тебя задушить.
- Ну да, не хватит. Пальцы - как пассатижи!
- Милый, этого не может быть.
- Ты его защищаешь! Почему ты его защищаешь?! Ты спала с ним?!
- С ума сошел.
- Спала или нет?!
- Вообще, как ты понимаешь, это не твое дело, но если ты так нервничаешь…
- Мое дело! Я не могу находиться в одной комнате с женщиной, которую трогал этот щелкунчик.
- Милый, он меня не трогал… Успокойся. Хочешь воды?
- Я тебе не милый. Ты меня выгнала!
- Прости, пожалуйста. Я была не права. Меня задело… Что теперь говорить. Прости.
- Ты меня выгнала!
- Милый, прости. Ты мне сказал по телефону, что придешь, и вот ты пришел, и…
- Я не пришел!
- Как не пришел?
- Я не приходил, Эльза! Я не знаю, как я сюда попал. И я не разговаривал с тобой! Это был не я! Это кто-то из тех…
- Не ты?! Из каких? Было плохо слышно, голос отвечал слабый, но знакомый… А кто это был? Что с тобой стряслось?
- Я тебе не скажу. Я тебе не верю. Может быть, ты с ними заодно. Почем мне знать?
- Я с тобой заодно, милый. Я по тебе так скучала, правда. Я… Ты мне очень нравишься, Танцор. Не хочешь, ничего не рассказывай.
Она не так меня назвала, а по имени.
- Это все из-за меня, я понимаю. Я виновата, - продолжает Эльза. Голос у нее впрямь виноватый. И выглядит она в этом платье как воплощенная добродетель. Бережная, внимательная и воплощенная. - Давай я помогу тебе раздеться. Хочешь, наберу воду…
Зачем она хочет меня раздеть? Она хочет увидеть, что отрезали и пришили мне Рыбак и его таинственный подельник! Она знает, где я был! Я сам еще не видел своего тела после операционной! Что теперь с моим телом? Я хочу сорвать с себя одежду, но рядом - Эльза. Она предательница.
- Где мои шмотки? - кричу я. - Я ухожу. Я не останусь здесь. Я тебе не верю. Ты - заодно!
- Милый, куда ты пойдешь? Посмотри в окно.
Я посмотрел. За окном ничего не было. Сплошной чахоточный мрак, вой-грохот… Утробные ухающие звуки. Будто бы там, во мраке, подыхает в муках Вселенский Зверь. Слуги спешно скрежещут ставнями. А прямо за оградой меня наверняка караулит Морис. Он облизывает патрон, как леденец, и засылает его в патронник. Пришли, Господь, Морису в лоб дерево потяжелей!
- Хорошо, я останусь.
- Ну конечно! Давай…
- А ты уходи! Я запрусь на ключ.
- Хорошо, конечно… Но ты в таком состоянии. Я боюсь, ты что-нибудь с собой сделаешь.
- Я? Я? Я с собой сделаю? А что ты со мной сделала? Ты посмотри на меня, Эльза! В кого я превратился! Кто я теперь? Как я выгляжу, а? Это все ты, ты с мной сделала, ты!
Я пинаю кресло. Оно невесомо перелетает через всю комнату. Я хватаю Библию, распахиваю на "Ангел, войдя к Ней, сказал: радуйся" и хочу вырвать страницу. Я уже вцепился, страница уже затрещала. Но я должен и могу себя контролировать. Управлять своей истерикой. Иначе они меня съедят. Сотрут в потроха. Пусть они думают, что я безумен, а я буду следить за ними через щелку, через глазок… Я оставляю Библию в покое и швыряю в стенку хэнди. Хрясь! Эльза побледнела. Внимательно смотрит на меня. Преисполненная сострадания. Мне это нравится. Пусть сострадает. Пусть думает, что я совсем спятил! Спасительница! Знаю я этих спасителей! Меня уже выручал Рыбак!
- Надо поставить щеколду!
- Куда?
- На эту дверь, на эту дверь!
- Милый, она закрывается на ключ…
- Ключа мало, мало ключа! Я должен быть защищен. Пусть поставят щеколду.
Эльза пожимает плечами. Человек с инструментами появляется мгновенно, как из ларца, если я, конечно, еще адекватно отражаю ход времени. Он пришел из флигеля, и с него течет черная вода. На полу страшная лужа. Причем все это натекло со щек, с волос, непонятно откуда: одежду и обувь он снял. Но ничего, ничего. Зато у меня будет щеколда.
Пока человек мастерит, я внимательно проверяю оконные механизмы. Ставни уже закрыты, это хорошо. Кроме как на одном окне: сейчас сам закрою. Но щеколду все равно лучше поставить на другую дверь: на дверь спальни. Там всего одно окно, и оно далеко от водосточной трубы (если ее, конечно, еще не унесла Марта). Мало ли - ставни. Ветер срубит ставни. Спектакль окончен. Я теперь не Идеальный Самец, я имею право на страх. Человек переставляет щеколду. Сверлит дрелью дыры, ввинчивает грубые тяжелые болты. Я проверяю бар: нет ли микрофонов. В баре обнаруживается непочатая бутылка виски.
- Выпьешь? - спрашиваю я Эльзу. Она смотрит на меня внимательно. Неужели заметила, что я веду двойную игру?
- Не хочу. Пей сам.
- А вдруг она отравлена?
- Она же закрыта!
- А вдруг? Знаешь, такие шприцы с тоненькой-тонкой иглой. Дыры нет вроде, а яд - внутри.
- Хорошо, - вздыхает Эльза. Я наливаю виски в два стакана. Мы чокаемся. "Твое здоровье", - говорю я и пью первым. Человек свое дело сделал. Ему я выпить не предлагаю. Человек собирает инструмент и уходит. Я встаю к двери и картинным жестом выпроваживаю Эльзу:
- Прошу вас, мадам!
- Милый, - говорит на пороге Эльза, - ты здесь береги себя. Если что, звони. И ничего не бойся. В доме только мы.
Я дублирую выпроваживающий жест. В кино это было бы эффектно. Все-таки я неплохой актер.
Я один наконец. Повернуть ключ, набросить щеколду. Сбросить одежду. Что они сделали со мной - Рыбак и Маска Баутта? Яйца на месте. Проверить внимательно складки, нет ли следов скальпеля. Нет. Тело усыпано синяками, как веснушками, но это три толстяка постарались. А где же… Ага, вот оно! Под правым коленом шрам в виде запятой. Не очень длинный, сантиметров пять, но четкий и, кажется, глубокий. Выглядит подозрительно аккуратно. Знак магический эдакий. Я лезу под душ. Господи, какое счастье! Счастье в собственном соку. Я понимаю, зачем люди подымаются в горы или спускаются в пещеры, зачем бегут марафон по пустыне или по глубоким снегам. Зачем, наконец, они воюют в окопах, кормят собой насекомых, зарываются в землю, когда из вражьего окопа грассирует автомат. Чтобы после всех испытаний-лишений залезть под душ. Может быть, Идеальный Муж для того и ходил с Рыбаком в непогоду в море, чтобы испытать потом подлинное блаженство?
И тут меня пронзило - сначала мыслью, а потом болью. Вернее, одной сущностью сначала в виде мысли, а потом в виде боли. Внутренний кинопроектор транслирует кадры из фильма "Игры разума", герою которого вшивают в руку электронную хрень с экранчиком. На экранчике всплывает в нужные моменты код доступа. Сверху остался маленький шрам, отдаленно похожий на мой. Я вижу эпизод - герой сидит под душевыми струями и расковыривает этот шрам. Ищет устройство. Оно исчезло. В минуты опасности на лбу Гарри Поттера шрам начинает гореть. А я уже сижу под струями и заношу над шрамом маникюрные ножницы. Что они мне туда зашили?! Но я боюсь сделать себе больно. Не могу сыграть Героя. Байки о несгибаемых пленниках, отпиливающих ржавым ножом ногу, чтобы выбраться из капкана, всегда наводили на меня панику-тоску. Мне не нужны такие сильные роли. Мне нужно виски, сигарету, еще виски, еще сигарету, подушку и одеяло.
Ночью за стенами буянит Вселенский Зверь. Я слышу не только его иерихонские завывания, но и треск падающих деревьев, и писк мыши, потерявшей норку и расстающейся в саду под кустом со своей тенью, и стеклярусный бой дождя о жесть. Эти звуки не могут просачиваться сквозь толстые стены и дубовые ставни, но я их слышу. Я чувствую, как раскачивается вилла "Эдельвейс". Совсем немного. Микрон на Север, микрон на Юг. Конечно-конечно, ее стены выдержат напор восьми Март. Но тем не менее вилла колеблется. Она смертна, как и все на Планете Дождя. И щеколда на двери накаляется докрасна, как шрам отличника Гарри. Я закатываюсь в одеяло с головой. Я спрятался в домик. Я маленький, а вокруг - большой страшный мир. На улице, во всем свете царствует мрачная Марта. На лестницах виллы "Эдельвейс" толпятся Безголовые Призраки, Венецианские Маски, Мужские Шаги. Я опять беззащитен на этой постели. Так беспомощен покойник, к гробу которого подбираются эксгуматоры. Лопата уже скребет по крышке, а ты мертв и не можешь возразить.