- Ты непохожий, как другие, - сказала она. - У тебя хорошая карьера. Ты красивый. Но часто грустный. Почему?
- Потому что жизнь одна, другой не будет.
- Ты не думай. Иногда лучше быть глупым.
- Поздно, - говорю, - лучше выпить.
- Только не будь грустный.
- С этим покончено. Я иду в гору. Получил ответственное задание. Выхожу на просторы большой журналистики…
- У тебя есть машина?
- Ты спроси, есть ли у меня целые носки.
- Я так хочу машину.
- Будет. Разбогатею - купим.
Я выпил и снова налил. Белла тащила Жбанкова в спальню. Ноги его волочились, как два увядших гладиолуса.
- И мы пойдем, - сказала Эви, - ты уже засыпаешь.
- Сейчас.
Я выпил и снова налил.
- Пойдем.
- Вот уеду завтра, найдешь кого-нибудь с машиной.
Эви задумалась, положив голову мне на колени.
- Когда буду снова жениться, только с евреем, - заявила она.
- Это почему же? Думаешь, все евреи - богачи?
- Я тебе объясню. Евреи делают обрезание…
- Ну.
- Остальные не делают.
- Вот сволочи!
- Не смейся. Это важная проблема. Когда нет обрезания, получается смегма…
- Что?
- Смегма. Это нехорошие вещества… канцерогены. Вон там, хочешь, я тебе показываю?
- Нет уж, лучше заочно…
- Когда есть обрезание, смегма не получается. И тогда не бывает рак шейки матки. Знаешь шейку матки?
- Ну, допустим… Ориентировочно…
- Статистика показывает, когда нет обрезания, чаще рак шейки матки. А в Израиле нет совсем…
- Чего?
- Шейки матки… Рак шейки матки… Есть рак горла, рак желудка…
- Тоже не подарок, - говорю.
- Конечно, - согласилась Эви.
Мы помолчали.
- Идем, - сказала она, - ты уже засыпаешь…
- Подожди. Надо обрезание сделать..
Я выпил полный фужер и снова налил.
- Ты очень пьяный, идем…
- Мне надо обрезание сделать. А еще лучше - отрезать эту самую шейку к чертовой матери!
- Ты очень пьяный. И злой на меня.
- Я не злой. Мы - люди разных поколений. Мое поколение - дрянь! А твое - это уже нечто фантастическое!
- Почему ты злой?
- Потому что жизнь одна. Прошла секунда, и конец. Другой не будет…
- Уже час ночи, - сказала Эви.
Я выпил и снова налил. И сразу же куда-то провалился. Возникло ощущение, как будто я - на дне аквариума. Все раскачивалось, уплывало, мерцали какие-то светящиеся блики… Потом все исчезло…
…Проснулся я от стука. Вошел Жбанков. На нем был спортивный халат.
Я лежал поперек кровати. Жбанков сел рядом.
- Ну как? - спросил он.
- Не спрашивай.
- Когда я буду стариком, - объявил Жбанков, - напишу завещание внукам и правнукам. Это будет одна-единственная фраза. Знаешь какая?
- Ну?
- Это будет одна-единственная фраза: "Не занимайтесь любовью с похмелья!" И три восклицательных знака.
- Худо мне. Совсем худо.
- И подлечиться нечем. Ты же все и оприходовал.
- А где наши дамы?
- Готовят завтрак. Надо вставать. Лийвак ждет…
Жбанков пошел одеваться. Я сунул голову под кран. Потом сел за машинку. Через пять минут текст был готов.
"Дорогой и многоуважаемый Леонид Ильич! Хочу поделиться с Вами радостным событием. В истекшем году мне удалось достичь небывалых трудовых показателей. Я надоила с одной коровы…" ("…с одной коровы" я написал умышленно. В этом обороте звучала жизненная достоверность и трогательное крестьянское простодушие).
Конец был такой:
"…И еще одно радостное событие произошло в моей жизни. Коммунисты нашей фермы дружно избрали меня своим членом!"
Тут уже явно хромала стилистика. Переделывать не было сил…
- Завтракать, - позвала Белла.
Эви нарезала хлеб. Я виновато с нею поздоровался. В ответ - радужная улыбка и задушевное: "Как ты себя чувствуешь?"
- Хуже некуда, - говорю.
Жбанков добросовестно исследовал пустые бутылки.
- Ни грамма, - засвидетельствовал он.
- Пейте кофе, - уговаривала Белла, - через минуту садимся в такси.
От кофе легче не стало. О еде невозможно было и думать.
- Какие-то бабки еще шевелятся, - сказал Жбанков, вытаскивая мелочь.
Затем он посмотрел на Беллу Константиновну:
- Мать, добавишь еще полтора рубля?
Та вынула кошелек.
- Я из Таллинна вышлю, - заверил Жбанков.
- Ладно, заработал, - цинично усмехнулась Белла.
Раздался автомобильный гудок.
Мы собрали портфели, уселись в такси. Вскоре Лийвак пожимал нам руки. Текст, составленный мною, одобрил безоговорочно. Более того, произнес короткую речь:
- Я доволен, товарищи. Вы неплохо потрудились, культурно отдохнули. Рад был познакомиться. Надеюсь, эта дружба станет традиционной. Ведь партийный работник и журналист где-то, я бы сказал, - коллеги. Успехов вам на трудном идеологическом фронте. Может, есть вопросы?
- Где тут буфет? - спросил Жбанков. - Маленько подлечиться…
Лийвак нахмурился:
- Простите мне грубое русское выражение…
Он выждал укоризненную паузу.
- …Но вы поступаете, как дети!
- Что, и пива нельзя? - спросил Жбанков.
- Вас могут увидеть, - понизил голос секретарь, - есть разные люди… Знаете, какая обстановка в райкоме…
- Ну и работенку ты выбрал, - посочувствовал ему Жбанков.
- Я по образованию - инженер, - неожиданно сказал Лийвак.
Мы помолчали. Стали прощаться. Секретарь уже перебирал какие-то бумаги.
- Машина ждет, - сказал он. - На вокзал я позвоню. Обратитесь в четвертую кассу. Скажите, от меня…
- Чао, - махнул ему рукой Жбанков.
Мы спустились вниз. Сели в машину. Бронзовый Ленин смотрел нам вслед. Девушки поехали с нами…
На перроне Жбанков и Белла отошли в сторону.
- Ты будешь приходить еще? - спросила Эви.
- Конечно.
- И я буду ехать в Таллинн. Позвоню в редакцию. Чтобы не рассердилась твоя жена.
- Нет у меня жены, - говорю, - прощай, Эви. Не сердись, пожалуйста…
- Не пей так много, - сказала Эви.
Я кивнул.
- А то не можешь делать секс.
Я шагнул к ней, обнял и поцеловал. К нам приближались Белла и Жбанков. По его жестикуляции было видно, что он нахально лжет.
Мы поднялись в купе. Девушки шли к машине, оживленно беседуя. Так и не обернулись…
- В Таллинне опохмелимся, - сказал Жбанков, - есть около шести рублей. А хочешь, я тебе приятную вещь скажу?
Жбанков подмигнул мне. Радостная, торжествующая улыбка преобразила его лицо.
- Сказать? Мне еще Жора семьдесят копеек должен!..
Чья-то смерть
- Товарищ Довлатов, у вас имеется черный костюм?
Редактор недовольно хмурит брови. Ему неприятно задавать такой ущербный вопрос сотруднику республиканской партийной газеты. У редактора бежевое младенческое лицо, широкая поясница и детская фамилия - Туронок.
- Нет, - сказал я, - у меня джемпер.
- Не сию минуту, а дома.
- У меня вообще нет костюма, - говорю.
Я мог бы объяснить, что и дома-то нет, пристанища, жилья. Что я снимаю комнату бог знает где…
- Как же вы посещаете театр?
Я мог бы сказать, что не посещаю театра. Но в газете только что появилась моя рецензия на спектакль "Бесприданница". Я написал ее со слов Димы Шера. Рецензию хвалили за полемичность…
- Впрочем, давайте говорить по существу, - устал редактор, - скончался Ильвес.
В силу гнусной привычки ко лжи я изобразил уныние.
- Вы знали его? - спросил редактор.
- Нет, - говорю.
- Ильвес был директором телестудии. Похороны его - серьезное мероприятие. Надеюсь, это ясно?
- Да.
- Должен присутствовать человек от нашей редакции. Мы собирались послать Шаблинского.
- Правильно, - говорю, - Мишка у них без конца халтурит.
Редактор поморщился:
- Михаил Борисович занят. Едет в командировку на остров Сааремаа. Кленский отпадает. Тут нужен человек с представительной внешностью. У Буша запой и так далее. Остановились на вашей кандидатуре. Умоляю, не подведите. Нужно будет произнести короткую теплую речь. Необходимо, чтобы… В общем, держитесь так, будто хорошо знали покойного…
- Разве у меня представительная внешность?
- Вы рослый, - снизошел Туронок, - мы посоветовались с Клюхиной.
А, думаю, Галочка, впрочем, ладно…
- Генрих Францевич, - сказал я, - мне это не нравится. Отдает мистификацией. Ильвеса я не знал. Фальшиво скорбеть не желаю. Направьте Шаблинского. А я, так и быть, поеду на Сааремаа.
- Это исключено. Вы не создаете проблемных материалов.
- Не поручают, я и не создаю.
- Вам поручили корреспонденцию о немцах, вы отказались.
- Я считаю, их нужно отпустить.
- Вы наивный человек. Мягко говоря.
- А что? В Союзе немцев больше, чем армян. Но они даже автономии лишены.
- Да какие они немцы?! Это третье поколение колонистов. Они давно в эстонцев превратились. Язык, культура, образ мыслей… Типичные эстонцы. Отцы и деды в Эстонии жили…
- Дед Бори Ройблата тоже жил в Эстонии. И отец жил в Эстонии. Но Боря так и остался евреем. И ходит без работы…
- Знаете, Довлатов, с вами невозможно разговаривать. Какие-то демагогические приемы. Мы дали вам работу, пошли навстречу. Думали, вы повзрослеете. Будете держаться немного солиднее…
- Я же работаю, пишу.